— Верзила! — сказала Дина, не найдя ничего определенней, чтобы охарактеризовать Бугаева.

Лялька непонятно улыбнулась.

Отец Михаила при их появлении поднялся с кушетки и, не ответив на вежливое «здравствуйте», молча уставился на непрошеных гостей. Мать отложила штопку, огорченно вздохнула:

— Миши нету.

— Мы не к нему. Мы к вам, — храбро начала Лялька. — Видите ли, — Ляльку явно смущало, что ей не предлагают сесть, — ведет себя Миша несерьезно. Вы в школе не бываете и вам неизвестно…

Мишин отец дважды хлопнул себя по уху, словно выбивал из него вошедшую при купании воду, шумно чихнул. Мать пожелала ему здоровья и опять принялась за штопку.

— Разрешите сесть? — с вызовом спросила Дина.

Мать Михаила бросила быстрый взгляд на мужа, произнесла нараспев:

— Хороши хозяева. Садитесь. Вас что, учительница послала?

— Класс послал. Класс, возмущенный Мишей. Вам неинтересно знать, как ведет себя сын?

Лялька смягчила свой резкий вопрос улыбкой.

— Почему? Да так ли уж плох он, чтоб целый класс возмутился?

— Да.

Теперь Дина приказала Ляльке: «Помолчи». И заговорила. Она не жаловалась на Михаила. Она обвиняла. Обвиняла их — отца и мать. Разве они не знали, что Миша по физике отхватил подряд два «неуда»? Что его излюбленные словечки — «свинья», «псих»? Что для него нет авторитетов? Уважаемых людей? Недавно Ирочке сказал: «Отстаньте. Надоели».

— Что за Ирочка? — соизволил подать голос отец Михаила.

— Ирочка — наш классный руководитель, преподавательница языка и литературы Ирина Михайловна Володина.

Реакция оказалась неожиданной. Отец Бугаева расхохотался. От смеха на глазах его выступили слезы, он вытер их рукавом рубахи.

— Отстаньте, сказал? Вот оклохома! Назаровна, — обратился он к жене, — слыхала? Сынок-то наш…

Мать Михаила не успела ответить. В дверях стоял «оклохома». Михаил был в шерстяном свитере, в огромных сапогах, на затылке болталась кургузая фуражечка. В руках он держал удочку и корзину с рыбой.

С легкостью девочки поднялась мать Бугаева, засуетилась, забегала. Она поглядывала на Мишу, опасаясь, не отчитает ли он ее за ненужное гостеприимство? Отец, увидев сына, что-то буркнул, пересел с кушетки к столу. Михаил принялся стаскивать сапоги.

Дина посмотрела на Ляльку. Вот положение! Как повести себя? Им откровенно дают понять: «Зачем пожаловали? Убирайтесь…» Хороша семейка!

А тут, как на грех, погас свет. Назаровна заохала:

— Господи, опять пробки. Сызнова просить у Лопуховых? Не дадут.

В темноте раздался спокойный Лялькин голос:

— Клавдия Назаровна, у вас есть кусок шнура? Любой. Дайте мне. И нож, пожалуйста. Теперь посветите.

«Откуда она знает, как зовут мать Бугаева?» — удивилась Дина.

Лялька уверенно оголила поданный Назаровной шнур, отрезала несколько медных проволок, пошла в коридор, где висел счетчик:

— Миша, принеси табуретку.

Бугаев вскочил:

— Уйди, сам сделаю.

— Где тебе?! — в голосе Ляльки звенела насмешка. — У тебя по физике сплошные «неуды».

— Уйди, сказал!

— Очень вежливо. Надеюсь, ты не обзовешь меня психом и не стукнешь? Как-никак, я у тебя в гостях.

Михаил попробовал отнять у Ляльки медные волоски, но она отвела его руку, влезла на поданный отцом Михаила стул, вывернула пробки. Она укладывала на них «жучки» с такой сноровкой, будто делала это каждый день. Вспыхнул свет, и все увидели пламенеющие Лялькины щеки.

Петр Евстафьевич с иронией глянул на сына. Они были как капля воды — отец и Михаил. Одинаковые носы с горбинкой, серо-черные, точно не промытые, волосы, огромный рост, длинные руки. И грубость, надо полагать, отец щедро передал сыну. Поди знай, с кого первого спрашивать? А Назаровна суетилась, стараясь сгладить неловкость, просила девочек повременить с полчасика, пока поспеет ушица, обещала напоить добрым кофейком.

Петр Евстафьевич прервал излияния жены:

— Погоди угощать. Так чем, говорите, прославился Мишка? «Неудами» по физике? Сквернословием? — Он буквально вонзал тяжелый взгляд в сына. — Выкладывайте дальше.

— Мы все выложили, — сказала Лялька. — Ты, Миша, не обижайся: десятый класс — выпускной. До конца года осталась кроха времени. Что же касается Ирины Михайловны… — Лялька помедлила. — Ты, конечно, обидел ее, Миша. Непременно извинись перед ней. — Лялька подошла к Бугаеву: — Извинишься?

— После дождичка в четверг, — отрезал Бугаев.

— Мишка! — крикнул отец. — Я вот сейчас съезжу тебе.

— В том месяце у Ирины Михайловны умер муж. Мы всем классом ходили к ней. Ты не пошел. Почему?

Восклицание Бугаева «Да ты что!» не оставляло сомнения: он не знал! Он ничего не знал о своей школе, он приходил, чтобы отсидеть положенные часы, и исчезнуть. Он был инородным телом, в любую минуту готовым оторваться от класса.

— Оклохома несчастная! — в сердцах бросил отец.

— Понял, Миша, почему тебе надо извиниться? — Лялька не дождалась ответа. — Между прочим, «неуды» по физике с твоей головой ликвидировать — пара пустяков. Хочешь, я помогу тебе?

— Без тебя справлюсь.

— Как с пробками, — съязвил отец.

— И справился бы. Нечего ей было лезть.

— Чего ж ты к Лопуховым прошлый раз бегал? Да по сей день не купил людям пробок. Я, кажется, велел.

— «Велел, велел…» — огрызнулся Миша. — А денег дал?

— Молчать! — Шея Петра Евстафьевича побагровела. — Много тебе мать воли дала.

Назаровна, чистившая рыбу, пояснила:

— Не я, рыбалка всему виною. Вы его спросите, что он делает каждое воскресенье? С удочкой над прорубью просиживает. Ни кино ему, ни книжка не нужны. Прямо больной на это дело.

— Теперь он у меня увидит рыбалку!

Отец и сын непримиримо поглядели друг на друга. Нож в руках Назаровны замер. И опять Дину поразил необычный Лялькин голос:

— Миша! Нам вовсе не все равно, как ты окончишь школу.

— Как-нибудь окончу, — отрезал Михаил.

— «Как-нибудь» нас не устраивает. Короче, знай: мы от тебя не отступимся. Мы — это не только я и Долгова. Мы — это весь класс. А теперь дайте нам, Клавдия Назаровна, еще ножей. Поможем вам очистить рыбу.

Уже вся рыба была распотрошена, лук, картофель и морковь мелко нашинкованы, а Лялька не торопилась уходить. Дина незаметно дернула ее за рукав: пора и честь знать! Та отрицательно мотнула головой.

— Миша, — попросила она, — Бурцев рассказывал, что у тебя в аквариуме есть красивые рыбы. Покажи.

На губах Бугаева появилось подобие улыбки. Тщательно вытерев мокрые руки (мать заставила его перемыть овощи), он повел Дину и Ляльку во вторую комнату. Здесь стояли старый письменный стол, железная раскладушка и огромный аквариум на деревянной тумбе. Щелчок выключателя — и аквариум осветился. Шарахнулись, метнулись в стороны рыбешки, но Бугаев осторожно постучал рукой по стеклу, и они успокоились.

Бросая в воду корм, Миша пояснял:

— Видите красно-желтую, с черными крапинками? Это коралловая рыба. А та, узкая, как стрела, называется анчоусом. Поохотился я за ней, пока купил. Она деликатная, уступчивая. Бросишь корм — все кинутся, а она пережидает. Достается ей от того горлохвата с длинным носом — парусника. У него плавники, как парус. Видите? Я его поучу. Это губан, это — пикша. Ну-ка, ну-ка… Не наелись, что ли? — Он застучал по стеклу. Две рыбинки, теснившие третью, ушли от его стука на дно аквариума. — Вечно скандалят! Никакой королевской выдержки!

— Почему королевской? — поинтересовалась Дина.

— Сельдяными королями прозваны.

Бугаев охотно перечислял названия рыб, рассказывал об их удивительной жизни. Чтобы так знать повадки обитателей аквариума, надо было часами простаивать подле и наблюдать за ними, и дежурить у зоомагазина, если продавец обещал на той неделе «выбросить на прилавок» морского петуха или миктофид — светящегося анчоуса, и расстраиваться, когда гибла кузовка — крошечная желтая рыбешка, заскучавшая еще с вечера.

— Приглашай, Миша, гостей, — крикнула из другой комнаты мать. — Уха поспела.