Изменить стиль страницы

— На тебе!..

Раздался выстрел — пуля пролетела мимо.

— Мерзавец! Ты еще сопротивляешься? — закричал путник и воткнул пику прямо в горло курду.

Горячая кровь брызнула фонтаном; голова курда покачнулась, и он упал. Затем он поднялся, схватил кинжал, но обессилевшая рука едва вытащила его наполовину из ножен.

— Пес! За что убиваешь? — простонал он в предсмертных судорогах.

— Ты много убивал наших… ты грабил нас… Я у тебя научился убивать, грабить. Мне предстоит далекий путь, а у меня, как видишь, ни платья, ни оружия, ни коня. Твое платье, оружие и красивый конь были мне необходимы. Я хорошо знал, что живой ты ничего не отдашь, поэтому и успокоил тебя навеки. Может, ты лишился баязетского грабежа, но зато братья твои работают там хорошо!..

Курд ничего не слышал; глаза его закрылись. Он умер.

Все это произошло в несколько минут.

Путник раздел свою жертву донага, оттащил труп к камышам и спрятал там, накрыв своей шинелью. Затем, надев платье курда, взял его оружие, вскочил на прекрасного коня и продолжал свой путь.

IV

На следующий день после этого происшествия всадник в платье курда незаметно проскользнул в лагерь генерала Тер-Гукасова и объявил, что имеет важное письмо к генералу. Дежурный офицер, допросив его, взял письмо, а самого гонца оставил у палатки, где тот водил коня, который был весь в мыле. Через несколько минут его позвали к генералу. В палатке сидел военный, среднего роста, плотный, с суровым лицом, выражавшим львиную отвагу. Это был Тер-Гукасов. Он сидел у письменного стола, наклонив седую голову над вскрытыми письмами; при входе гонца он взял одно из писем, начал читать его и усиленно курить. На лице генерала отражалась сердечная боль и печаль. Вдруг он повернул голову к гонцу и спросил:

— Ты армянин?

— Армянин, сын священника, — ответил молодой человек.

Генерал бросил на него проницательный взгляд и продолжал допрос.

— Есть ли запас хлеба в крепости?

— Через несколько дней начнут пожирать друг друга, если не умрут голодной смертью.

— А вода есть?

— Нет. Нужно добывать ее за крепостью. По ночам с трудом спускаются с цитадели десять-двадцать человек; на них почти всегда нападают курды, так что редко кто возвращается обратно.

— А огнестрельные припасы? Есть ли у них порох, пули?

— Все было израсходовано, но один из наших армян разыскал где-то в крепости оружие, порох и ядра, зарытые турками; теперь перебиваются этим.

— Как удалось тебе выбраться из крепости?

— Рано утром я спустился с крепостной стены и прямо направился в лагерь врагов, где целый день тешил и смешил их: пел, плясал, дурачился, а потом, побывав везде и все разведав, попрощался с ними.

Генерал смотрел на него с удивлением.

— Вот так безумец, что ты говоришь!

— Да, ваше превосходительство, — ответил спокойно молодой человек, — мне, видно, суждено играть роль безумца, и это спасает меня от многих опасностей. Я прикинулся юродивым и вошел в лагерь неприятеля.

Юноша рассказал генералу о всех своих проделках в лагере курдов.

На строгом лице генерала показалась легкая улыбка, и он благосклонно спросил:

— Где же ты раздобыл платье, которое сейчас на тебе?

— Бог помог мне в этом: по дороге сюда я встретил курда, у которого и отнял это платье, оружие и коня.

И молодой человек рассказал, как удалось покончить ему с курдом.

— Ты, видно, храбрец, — сказал генерал и, приняв прежний сосредоточенный вид, продолжал допрашивать.

— А много курдов у Баязета?

— Много. Говорят, около двадцати тысяч, но не все курды, между ними немало и других магометанских племен. У кого было какое-либо оружие и лошадь, все поспешили в Баязет, образовалась целая армия. На пути я встретил многих, которые направлялись туда же.

— Есть ли у них пушки?

— Есть.

— Что же они думают предпринять?

— Спешат взять Баязет, а затем двинуться на Эривань и Тифлис, куда их влечет красота грузинок и армянок.

Генерал презрительно улыбнулся и сказал:

— С двадцатью тысячами направиться к Тифлису? Это немыслимо…

— Ваше превосходительство, двадцать тысяч не мало, если для сопротивления нет и тысячи солдат, а между тем, к ним скоро присоединится Измаил-паша со своей армией. Что же касается магометан тех краев, то они с нетерпением и с раскрытыми объятиями ждут этих гостей.

При этих словах лицо генерала омрачилось, и сердце его, не знавшее смущения в минуты ударов судьбы, охватило сильное волнение. Он начал бессознательно тереть рукой лоб, как бы стараясь освободиться от гнетущих мыслей. После минутной задумчивости он поднял седую голову и обратился к гонцу с вопросом:

— А в самом Баязете ты был?

— Как же, был. В нем не осталось ни одного армянина. Старики, больные и дети перебиты; молодых девушек увезли в плен. Дома сожгли, а имущество разграбили. Только около сотни семейств, которым известно было, что ожидало Баязет, убежали в пограничный город Магу; да они спасли только себя — имущество их разграблено. Вы не представляете, как изменнически, как жестоко поступили с армянами магометане.

— Как?

— Когда в начале войны русские подступали к Баязету, местные магометане боялись их. Они думали, что русские, как турки, придут и ограбят их: они спрятали все ценное у соседей армян, говоря: «Вы христиане, вас не обидят, и имущество наше будет в безопасности».

Но русские, придя, никого не тронули и в обращении не отличали магометан от христиан, и мусульмане, успокоившись, взяли обратно все, что было спрятано у армян. Когда же пронесся слух, что идут курды, мусульмане сказали своим соседям. «Вы сделали нам добро, мы хотим отплатить вам тем же: идут курды и, наверное, ограбят вас, дайте ваше имущество нам на хранение». Армяне поверили и отдали все, что имели, а некоторые и сами скрылись у них с женами и дочерьми. Но как только курды ворвались в город, мусульмане выгнали армян из своих домов, оправдываясь тем, что курды отомстят им за покровительство христианам. Таким образом, они предали армян в руки неприятеля, присвоив их имущество. А как только начался погром, первый огонь открылся из домов местных мусульман… тех самых, которые полтора месяца назад присягнули вашему превосходительству быть верными подданными русского царя. Стреляли даже их жены.

Генерал слушал молча. Молодой человек продолжал:

— Ах, если б вы знали, сколько храбрецов погибло при взятии Баязета курдами! Как вам известно, для охраны крепости было оставлено слишком мало солдат и ополченцев. Штоквич с русскими солдатами героически охранял крепость, а ополченцы — город. Давно доходили до нас слухи, что целые полчища курдов, предводимые шейхами Ибадуллой и Джелалэддичом, направляются к Баязету. Об этом нас извещали ванские армяне. Многие из нас требовали укрепления города и увеличения численности войск, чтобы встретить неприятеля, но нашлись люди, которые старались помешать этому, убеждая всех, что слухи эти ложны, а потому всякие приготовления излишни. С какой целью эти изменники старались оставить нас беззащитными перед неприятелем, я не могу сказать; вы, конечно, расследуете все это потом. Скажу только одно, что армяне были и будут всегда верны русским.

Как видно было, молодой человек затруднялся обо всем говорить откровенно.

— Ты расскажи мне, что было предпринято после вторжения курдов, — перебил его генерал.

— Когда пришли курды, Штоквич после нескольких неудачных боев поспешил укрепиться в крепости. Часть ополченцев осталась в городе, так как в крепости не было ни места, ни запасов продовольствия для всех. Из друзей наших ополченцев-татар часть убежала в Игдырь и Персию, но мы решили или умереть или удержать город за собой, хоть нас и было мало. Местные армяне готовы были присоединиться к нам, так как знали хорошо, что их ждало в случае, если б турки овладели городом. Вам известно, генерал, с какой радостью встретили армяне победоносные русские войска, когда они вошли в город. Турки не могли никогда им этого простить и должны были выместить свою злобу на тех, которые предпочли русский орел полумесяцу ислама…