Кешка положил рыбу на землю.

— А ну тебя! Ничего я не зубрил. Занимайся своей ухою а я пошел.

И действительно скрылся в кустах, где то и дело, задыхаясь от невозможности орать во все горло, восторженно охали рыбаки.

Лена посмотрела ему вслед, улыбнулась и взяла в руки самого большого золотистого линя. В его чешуе отражалось множество солнц.

…У маленькой лесной экспедиции не было какой-то определенной цели, когда она собиралась в путь, — просто увидеть красоту леса, может быть, найти редкое растение.

Ребят особенно заинтересовали орхидеи — причудливые и странные потомки тех далеких времен, когда на месте наших суровых северных лесов на несчитанные километры тянулись тропические джунгли… В их влажном сумраке на стволах деревьев расцветали огромные орхидеи сказочной яркости и красоты. Эти цветы-убийцы медленно, год за годом, высасывали соки из живого ствола дерева, превращая его в гнилую труху. Они и до сих пор сохранились в тропических лесах Африки, Южной Америки и других стран. Но о том, что орхидеи есть и у нас, ребята услышали впервые. Конечно, всем хотелось увидеть их своими глазами.

Разочарование пришло очень скоро. Нонка нашла под елкой несколько стройных стеблей любок с зеленовато-белыми, как из воска, душистыми цветами. Каждый год следом за ландышами любки наводняли городские рынки, и вечерами чуть не из каждого окна несся их сладкий, дурманящий аромат…

Нонка и рвать-то их не хотела, но тут подошел Петр Петрович и сказал, что это и есть первая встреченная ими орхидея. У ребят вытянулись лица: где же тут растение-убийца и прекрасные сказочные цветы?

Еще больше они разочаровались, узнав, что лиловый ятрышник и розовато-пестрые «кукушкины слезки», растущие на болотах, — тоже орхидея! Если у любок привлекал запах, так тут и его не было. Подумаешь, ценная находка!

— Напрасно огорчаетесь, ребята, — остановил их учитель, — Эти скромные растения стоит уважать. Каждая орхидея — замечательный цветок-конструктор. Пожалуй, ни одно растение не тратит столько труда для того, чтобы опылить свои цветы… У вас глаза острые, садитесь поближе и сами все увидите…

Он сорвал росший поблизости стебель «кукушкиных слезок», близко поднес его к глазам и осторожно стеблем травинки открыл губастую пасть одного из цветков.

— Представьте себе, что вместо травинки цветок открыла пчела, — начал объяснять Петр Петрович. — Тяжелая, большая она села на нижний лепесток и сунула голову в глубь цветка, пытаясь дотянуться до нектара… Но на пути у насекомого, оказывается, спрятанная в углублении лепестка капля воды Голова пчелы только чуть-чуть тронула лепесток, а вода уже выкатилась из углубления, а с ней вместе два липких шарика с пыльцой. Они сейчас же накрепко прилипли к пчелиной голове, совсем как рога. С ними пчела и улетела в другой цветок. И вот что самое интересное: шарики с пыльцой на ее голове не оставались неподвижными. Ровно через тридцать секунд каждый из них повернулся и вытянул тонкий хвостик прямо перед собой. Время это не случайно: его как раз хватает пчеле, чтобы перебраться от одного цветка к другому. Как только она сунула свою рогатую голову в другой цветок, хвостики шариков зацепились за два пестика и прилипли к ним, а пчела, слазив в глубь цветка за нектаром, унесла новые шарики с пыльцой… И так будет продолжаться до тех пор, пока на всех цветках не завяжутся семена… Вот какой хитрый цветок «кукушкины слезки». Кроме того, из корней лесных орхидей делают лекарство. А вы говорите, что в них ничего интересного нет…

— А мы и не говорили! Ведь правда, ребята, не говорили? — сейчас же начала оправдываться Нонка.

— Мы не знали, потому и думали, что ничего интересного в этом цветке нет, — за всех ответил Кешка.

— А почему же эти орхидеи растут на земле, а не на деревьях?

— Да просто потому, что у нас суровый климат и на дереве без снежного покрова они не могли бы прозимовать, — ответил Петр Петрович, — Идемте вперед, путешественники, а то так и будем сидеть на одном месте до вечера…

Отряд углубился в темную чащу Татарской сечи. Сразу все стихло, только над головами неумолчно шумели вековые черные сосны. Возле их корней кучами лезли из земли облепленные хвоей маслята.

— Нехорошо тут, — сказал Кешка, — Чего мы сюда полезли? Заклятое тут место.

— А я вот думаю, что не заклятое, а очень интересное, — как всегда, не согласился Петр Петрович, — Ведь действительно нигде больше такого черного леса нет.

— На крови потому что, вот и черный, — с полной уверенностью сообщил Валерка.

— Нет, не на крови, а на какой-то особенной земле он растет, — возразил Петр Петрович. — Тут может быть ценное месторождение редкого элемента или случайные его вкрапления. Вот что это.

Валерка пожал плечами. Жест этот явно обозначал: люди-то лучше знают. Нонка обвела всех огромными от лесного сумрака глазами и шепнула Лене:

— А знаешь, он заколдованный. Я вот прямо чувствую, что на нас кто-то смотрит из-за деревьев.

— Конечно, смотрят, — обрадовался Валерка неожиданной поддержке, — Левоня-пастух чего рассказывал? Овца у него отбилась и сюда, в сечу, забрела. Пошел он ее искать. Шел, шел — видит, сереет что-то в кустах, не иначе она и есть. Он ее: «Маня, Маня…», а из кустов-то свинья бурая как выскочит да на него! Злющая. Левоня не растерялся, вынул нож — и бац свинью по уху! Будешь знать, как на людей кидаться! Свинья и сгинула. Он посмотрел, а в руках у него от собственной пальтушки пола отрезанная. Во как!

— Ну, завела сорока Якова одно про всякого, — уже всерьез рассердился Кешка. — Так и будем здесь теперь до ночи байки рассказывать.

— Идемте отсюда, надо для ночлега место искать, — предложила Лена. Она не сказала прямо, что черный молчаливый бор пугает и ее, но само собой разумелось, что уж ночевать-то они здесь не останутся!

— К реке надо выбираться, там на ветерке и комара меньше, — за всех решил Кешка.

Сотни лет билось половодье о высокий глинистый обрыв. От многих паводков, от солнца и ветра глина на нем окаменела, но река все-таки делала свое гибельное дело. Берег навис здесь над ней глубоким карнизом, держась на корнях могучих старых берез. Год за годом глубже въедалась река в берег, а деревья крепились, падали, но не умирали. Погибал только ствол, а от сплетенных в один ковер корней поднимались молодые лопоухие побеги и стеной вставали вдоль обрыва. Одна береза — самая высокая и сильная — оказалась словно бы на мысу, повисшем над обрывом как стрела.

Страшно было вступить на ее опухшие, натруженные корни и подойти к стволу. Но так хотелось! Лена сделала шаг, другой, зажмурилась… и ухватилась обеими руками за ствол! Ничего не случилось, береза даже не дрогнула. Такое ли приходилось выдерживать ей в дни весеннего половодья!

Тогда Лена покрепче ухватилась за ствол и глянула вниз. Прямо под ней глубокой коричневой мглой залег омут, и на его стеклянной поверхности крутилась воронка, в которой постепенно тонуло несколько березовых листков. Ближе к берегу по пояс в воде стоял таловый куст, а за ним еще несколько таких же теснились на скупом песчаном забереге. Лене показалось, что в черной глубине омута медленно прошла еще более черная тень… Щука?

— Лена, куда ты девалась? — позвал тревожный голос Нонки.

Лена опомнилась, отвела взгляд от завораживающей глубины и, сойдя на берег, пошла на голос.

Все уже собрались на чистой поляне, поросшей мягкой «кошачьей лапкой». Кешка таскал валежины для костра. Ниже, за обрывом, в густых и сочных приречных травах выжидательно гудели комары — наступающий вечер звал их на добычу. Солнце уже до половины спряталось за деревьями, и по траве потянулись длинные синие тени. Они медленно гасили цветы на обрыве, а травам несли росу и ночную прохладу. Из черных елей бесшумно и мягко, как будто в крыльях у нее и костей не было, выпорхнула сова и низко потянула над обрывом.

— А может, уйдем отсюда? Сеча-то больно близко, вон и нечистик пролетел… — неуверенно предложил Валерка.