Борис и слушает его и не слушает. Он старается вникнуть в то, что говорит учитель, но приглушенный шепот соседа все время вплетается в ход мыслей и не дает сосредоточиться.

— А ну тебя! Подожди! — сердито говорит он Сухоручко.

Поток слов на время утихает, но потом Сухоручко, вспомнив новый эпизод борьбы, снова начинает свой рассказ. Теперь это оказывается настолько важным и интересным, что не ответить нельзя. Но Борис не умеет так искусно маскироваться и получает замечание.

— Костров! Что у вас там за дискуссия?

В результате — запись в дисциплинарный журнал.

…В школьный киоск привезли новый учебник физики. Борис узнал об этом поздно и пришел, когда к киоску выстроилась длинная очередь.

В ней он заметил очкастую фигуру Академика, Вали Баталина, и, по-свойски подмигнув ему, как старому приятелю, начал втискиваться перед ним.

— А он здесь стоял? — раздалось сзади.

— Нет, не стоял, — ответил Валя.

— Как не стоял? — Борис многозначительно глянул на него.

Но Валя выдержал его взгляд и так же прямо подтвердил:

— Нет, не стоял.

Началась возня, и в возне Борис со зла ударил Валю Баталина. Тот покачнулся, очки его полетели на пол. В тот же момент Борис вдруг почувствовал резкий рывок, и между ним и Валей возникла угрожающая фигура Игоря Воронова.

— Ты что?

— А ты что?

— Дадим в лоб?.. А? Боря!.. Дадим! — подзадоривал Бориса неизвестно откуда взявшийся и готовый на всякую драку Вася Трошкин.

В этот момент в зал вошла Полина Антоновна. Вася моментально исчез в толпе. Борис тоже сделал вид, что ничего не произошло, и только Игорь продолжал стоять в той же боевой позе.

— На кого это вы ополчились, Игорь? — спросила Полина Антоновна.

Игорь ничего на ответил, продолжая с неостывшим еще задором смотреть на Бориса.

Но Полина Антоновна уже обо всем догадалась.

— Что? Опять Костров?..

…Вот играет «Спартак», давнишняя и несчастная страсть Бориса. «Спартак» проигрывает, но Борис упорно «болеет» за него. И, как нарочно, Сухоручко приносит билет. Он даже отказывается от денег, которых у Бориса, кстати, все равно нет. Он даже ведет потом Бориса в буфет, и они выпивают бутылку пива. А на другой день Сергей Ильич, учитель физики, вызывает Бориса и спрашивает о движении. Борис молчит, что-то мямлит и опять молчит.

— Та-ак! — говорит Сергей Ильич тоном, не предвещающим ничего хорошего. — Не выучил?

Борис опускает голову.

— На стадионе был?

— Был, — уныло отвечает Борис.

— За кого болеешь?

— За «Спартака».

— Зря. За «Динамо» нужно болеть. Садись! Два!

Нет! Пусть это будет последняя «осечка»! Решения нужно выполнять!

И — новая неприятность, теперь уж совсем из-за обидного пустяка.

В школу свой мяч Борис больше не носил, но вне школы… Нет! Играть в футбол он не зарекался, и никакая сила не могла заставить его это сделать. Футбол для него — это все: его страсть, его болезнь, его высшее наслаждение. И по сравнению с ним какая-нибудь гимнастика кажется никчемным, даже совершенно презренным делом!. В гимнастике каждый борется за себя, за личное первенство. А футбол… В футболе от тебя зависит общее дело, а ты зависишь от того, как все ребята сыгрались, и ничего ты один, без товарищей, не стоишь.

Борис, может, и не сумел бы дать себе точный ответ, почему и за что он любит футбол. Но каждый раз, когда мяч взвивался в воздух, он забывал себя, охваченный стремительным потоком чувств. Ведь сколько этих чувств, переживаний возникает, исчезает, сталкивается между собой в один какой-нибудь короткий миг игры!

И первому хочется быть, хочется ударить самому, послать мяч в ворота, — такой мяч, чтобы всему миру на удивленье! Но, как молния, пронижет тебя в эту минуту отрезвляющая мысль — о команде, об общем успехе, о верном ударе, о том, что, может быть, тебе лучше не бить, может быть, лучше «перепаснуть» товарищу, который вместо тебя забьет гол! И вот в один короткий миг нужно решить все, все перечувствовать и сделать как лучше.

Но в этот миг подбежавший противник уже отнял у тебя мяч и повел, и ты бежишь за ним, ругая себя за то, что «дал зевака», — ругаешь и бежишь, и борешься, и в борьбе забываешь то, что пережил минуту назад, и новые страсти волнуют душу. Разве можно отказать себе в таком удовольствии?

Вокруг Бориса быстро сколотилась компания таких же любителей футбола. Они ловили всякие возможности, они изыскивали их, подстраивали и создавали, — только бы «постукать», только бы лишний разочек «погонять» мяч.

У Вити Уварова возле дома оказался подходящий дворик — играли там. У Игоря Воронова тетя работала на стадионе — играли там. Поехали с Анной Дмитриевной, учительницей анатомии, на экскурсию за город — играли там. А потом смекнули, что экскурсия вообще очень удачный предлог для футбольных встреч.

Так и встречались, и на этих встречах сдружились, ближе узнали друг друга. По футболу очень легко узнавать ребят — такое заключение Борис сделал уже давно. Сыграешь два раза — и каждый у тебя как на ладони.

— Ну, я пошел! — заявляет вдруг Феликс Крылов в самый разгар игры.

— Куда ж ты? Мы ж проигрываем!

— Нет, ребята! Мне нужно.

И пошел.

А кому не нужно? Кого не ждут уроки? Кто не поглядывает с опаской на измазанные брюки или побитые носки ботинок? Кого не ждет дома отчаянная ругань матери или суровый взгляд отца?

Лев Рубин — тот для себя старается. Всё вперед, всё вперед — точно никого кругом нет, кроме него.

— Пасуй! Пасу-уй!

Нет! Ударил и заработал штрафного.

Игорь играет зло, решительно. Бежит — земля дрожит.

Витя Уваров, тот играет весело, от души. Получается, не получается — а от души! У него больное сердце, ему нельзя быстро бегать, и он не прочь иногда схитрить, подставить ножку. Если не удается схитрить, он откровенно разводит руками и смеется.

Вася Трошкин ругает его за это, спорит, яростно что-то доказывает, готов лезть в драку.

Ну, а Валя Баталин — как всегда: нужно бить, а он «формулу строит». Его вообще не принимали в расчет и брали «в придачу» то к одной команде, то к другой.

По-своему играет Сухоручко — размашисто, залихватски, как он говорит, «вольным стилем». Он весь в движении. Движения эти лихорадочны, сумбурны, но напористы, удар — часто неточный, непродуманный, но сильный. Ведет он себя во время игры непринужденно: то шутит, пересмеивается с товарищами, то выкинет неожиданное коленце, а то выбежит из игры и закурит. На протестующие выкрики ребят он только панибратски подмигивает, а потом вдруг очертя голову бросается в самую свалку и тогда «показывает класс».

Несколько раз раздавались голоса, что Сухоручко нужно «снять из капитанов». Но на его защиту всегда вставал Борис, и Сухоручко оставался капитаном второй команды — «Капитаном-два», как он сам себя величал.

В одну из суббот, после школы, капитаны назначили очередную «экскурсию». Поехали в Сокольники, чтобы как следует ради субботы «постукать». Игра завязалась большая, острая, счет все время менялся. То одни выигрывали, то другие. Витя даже забыл о своем сердце, о подножках и играл во всю силу. Один раз он овладел мячом, долго водил его, упустил, опять перехватил, и, наконец, ударил. Гол был забит, но ботинок на правой ноге разинул вдруг пасть, как крокодил. Пришлось выйти из игры. Борис заменил Витю другим игроком, и сражение продолжалось своим чередом. А Витя, вертя в руках ботинок, старался соединить отставшую подошву с верхом и со скорбью думал о предстоящем объяснении с матерью.

После игры вокруг Вити собрались все ребята и стали обсуждать, как быть и что делать. Каждый старался успокоить его, подбодрить, но каждому было ясно, что Вите сегодня «влетит».

— В мастерскую нужно, — предложил Борис. — Сейчас и починят, и ничего не будет заметно.

Встал вопрос о деньгах. Каждый принялся подсчитывать свою наличность, но наличность у большинства оказалась грошовая. И тогда Сухоручко заявил:

— Ладно, ребята! Чего там считать? Я заплачу!