Они помолчали немного вместе; затем Педро поднял велосипед и уехал, а Кевин стал посреди двора, оглядываясь кругом. Сегодня он тут один. Лучше это или хуже? Трудно сказать. Четверть часа назад он стал еще более одиноким.

Кевин снова забрался на крышу и вернулся к затыканию щелей. Шпатель. Кевин уселся на коньке, разглядывая инструмент и вспоминая.

Когда Кевин был маленьким мальчишкой, они с Томом пошли в поход. Двинулись на рассвете; птицы еще спали, сидя на ветках. Путешественники долго продирались по кустам – Том объявил это «походом по звериным тропам» – и вконец заплутали. Тогда Кевин и спросил:

– А это взаправдашняя тропа зверей, деда?

Семилетний мальчуган и его дед хохотали как сумасшедшие. А потом Кевин споткнулся и больно проехал коленками по земле. Он уже собирался зареветь, когда Том подхватил его и воскликнул:

– Это не просто великий подвиг! Это редчайшая возможность!

Том закатал свои брюки и показал шрамы на обоих коленях; затем вынул из ножен свой швейцарский армейский нож и коснулся острием каждой ссадины – на своих коленках и на коленках Кевина, а потом слизнул кровь с голеней мальчугана – вот что особенно потрясло – и сплюнул на четыре стороны света, бормоча тарабарские слова старинной индейской клятвы крови.

Теперь Кевин вышагивал, поглядывая по сторонам с гордостью за свои саднящие коленки. Они были высшим знаком отличия, знаком мужества и единения с холмами. С окружающей природой.

Весь этот вечер и следующий день бесконечным потоком шли не нужные никому соболезнования. Кевин скрылся от них в бассейне и плавал там в одиночестве.

Позвонил сестре и родителям. Первой, как обычно, не оказалось. Он оставил сообщение. До чего больно было произносить каждое слово! Затем на экране появилась мать. Кевин чувствовал противоестественную смесь силы и беспомощности, когда рассказывал ей о случившемся. Сейчас он остро ощутил, каково было Педро – приехать к нему и сообщить о несчастье.

Искаженное горем родное лицо на экране. После краткой неловкой беседы они с матерью пообещали друг другу вскоре еще созвониться.

Вечером Кевин вышел на кухню и обнаружил там стоящую у плиты Дорис. Та готовила ужин на всех.

– Сегодня моя очередь, – сказал Кевин.

– Знаешь, нам никак не удается найти тех его друзей, – вместо ответа произнесла Дорис. – Я думаю, может, они сами проявятся?

– Да…

Дорис нахмурила брови.

Кевин проклинал на чем свет стоит бестолковый экипаж «Ганеша»; клял ненасытную Надежду. Довольно неожиданно Надежда объявилась сама – по телевизору. Рука на перевязи, лицо угрюмое, какое-то… перевернутое, что ли. Кевин вспомнил рассказ Тома про ее жизнь; жизнь эта была нелегкой.

Надежда описала подробности кораблекрушения. Без вести пропали еще четыре человека – видимо, они оказались заперты в носовых отсеках и пытались пробраться на корму по палубе. Том исчез во время неразберихи у спасательных лодок, и никто с уверенностью не может сказать, что произошло. Пропал. Каждый думал, что Том сидит в другой лодке.

Надежда говорила и говорила, пока Кевин не остановил ее, попросив, чтобы она приехала в Эль-Модену; сказал, что хотел бы ее видеть. Надежда пообещала, но выглядела она ужасно уставшей, измученной, просто-таки выпотрошенной, и Кевин совсем не был уверен, что обещание будет исполнено.

Только после разговора с Надеждой Кевин по-настоящему понял, что произошло; поверил в несчастье. Том умер…

Через две недели работа в доме Оскара подошла к концу. На дворе стояла испепеляющая сентябрьская жара. Всей бригадой ходили они вместе с заказчиком и осматривали каждую дырочку, уплотнения чердачной дверцы и форточек, краску в углах за наличниками, компьютер и все остальное. Вышли на середину мостовой, разглядывали дом издали, трясли пухлую ладонь Оскара и смеялись. Дом выглядел так: тент, растянутый над двумя небольшими флигелями с красным и синим фасадами, увитыми свежей зеленью.

Оскар танцевальным шагом прошел ко входной двери, отвратительным баритоном напевая: «Я шейх аравийский…» – и начал вращаться в пируэте с грацией бегемота, а потом со словами «Ты была б любовь моя!» расставил руки и попытался увлечь с собой Джоди и Габриэлу. Девушки приговаривали хором: «Еще, еще!» – и энергичными толчками в бока помогали кружиться городскому прокурору.

В доме все разбрелись по комнатам, рассматривая обстановку. Во внутреннем дворике Кевин услышал беседу стоящих там Хэнка и хозяина дома. Хэнк сказал:

– Эти черные колонны-водоносы очень уместны. Они придают всему эдакую римско-египетскую пластику. Оскар с ошеломленным видом огляделся вокруг.

– Римско-египетская пластика… – прошептал он. – Моя мечта!

Кевин вышел на улицу, чтобы достать из вело-багажника пиво.

Кто-то ехал – слышалось дребезжание разболтанного крыла и скрип педалей. Кевин поднял глаза и опустил «шестерню» на землю. Это была Рамона, и она направлялась сюда. Зачем?.. Кевин помахал. Они недавно коротко беседовали – несколько дней назад, когда пришло известие о гибели Тома; Рамона приходила выразить соболезнование.

– Привет, – сказала Рамона. – Как дела?

– Нормально. Мы тут немного отмечаем.

– Закончили? Надеюсь, Оскар устроит новоселье?

– Думаю, да. Сейчас – просто маленькое неофициальное спрыскивание. Внутри пока сплошной разгром.

Рамона кивнула. Поджала губы. Меж бровей появилась складка, резко напомнившая Кевину лицо Педро.

– Ты как? – спросила Рамона.

– Да все в порядке.

– Можно… можно тебе кое-что сказать?

– Давай.

– Ты сейчас не занят?

– Да нет, нет. Если хочешь, давай пройдемся.

Рамона с благодарностью кивнула, глядя в землю. Они шли по велодорожке. Рамона катила свою машину за руль; велосипед разделял их. Рамона нервничала, вела себя неловко – точно так же, как после дня рождения. Кевин почувствовал напряжение. В черных волосах ее блестело солнце. Кевин глядел на Рамону, ступал в такт с ее стремительными шагами и опять почувствовал, что хочет быть с ней. Просто быть рядом, больше ничего. Не потерял ли он ее дружбу?..

– Все в порядке, Рамона.

Она отрицательно покачала головой:

– Не все. – Голос ее прозвучал глухо. – Мне страшно от того, что произошло, Кевин; и я не хочу, чтобы такое случилось когда-нибудь еще раз.

– Боже мой! – Кевин был в шоке. – Что ты говоришь!.. Это звучит как… – Он не успел закончить фразу, но Рамона кивнула, все еще не отрывая взор от земли, и торопливо заговорила: – Да, понимаю. Я была слишком опьянена, но никогда не желала причинить тебе боль. И если оказалось, что причинила, и мы больше не будем друзьями – что можно теперь поделать!.. Но мне не хочется, чтобы стало так. Понимаешь, я люблю тебя – люблю твою дружбу; в этом смысле. Если бы нам можно было остаться с тобой друзьями!..

– Ну конечно, Рамона. Мы сможем продолжать дружить.

Но она печально покачала головой, не удовлетворенная ответом.

– Даже… Даже если, – Рамона остановилась и пытливо взглянула в лицо Кевину, – если мы с Альфредо поженимся?

Оп! Так вот оно что… «Ну давай, – мысленно поддевал себя Кевин, – валяй, сморозь что-нибудь! Удиви себя самого еще разок!»

– Вы женитесь? Рамона кивнула:

– Да. Мы так решили. Большой кусок жизни проведен вместе, и мы решили… превратить его в целую жизнь. Будем настоящей семьей, и…

Кевин молча ждал, но, похоже, Рамона закончила речь. Теперь его черед.

– Ну… – никак не мог найтись Кевин. – Хорошие новости. То есть я хочу сказать, поздравляю от всей души…

– О, Кевин…

– Нет, не надо. – Кевин протянул руку, но не смог заставить себя даже коснуться ее плеча. – Я и вправду так думаю. Мне хочется, чтобы вы были счастливы; вы подходите друг другу. Вы… пара. И я хочу, чтобы мы с тобой остались друзьями. Действительно хочу. Вот это есть наихудшая вещь из всего. Потому что ты, я вижу, испытываешь такую неловкость по отношению ко мне…