— Всевышний щедр, иним Анна, он бережет тех, кто обращается к нему с благоговением и выполняет заветы пророка нашего Мухаммеда, да будет над ним милость и молитва аллаха. Вот ты вернулся невредимым, и другие вернулись. А кто задержался, вернется не сегодня-завтра.

— Да будет так, таксир!

Ахун помолчал и взглянул на насупленного Тархана:

— И тебя поздравляю с возвращением, сын мой Тархан! Да бережет тебя аллах под сенью своей!

«Козел ты вонючий! — мысленно выругался Тархан. — Примчался, учуяв поживу! Пришел собирать там, где не сеял!»

— Я пойду, Анна! — сказал он, поднимаясь. — Не задерживайся, сердар не любит ждать.

Услышав это, Шаллы-ахун обрадовался: значит, пришел вовремя. После сердара ничего не останется. Старик повернулся к хозяину.

— Только что пришел домой, а мне говорят: приходил, мол, Анна, коня привел. А я к Ягмуру ходил, поздравил с благополучным прибытием домой… Вот так, иним. Главное — живыми вернулись, сохранил вас аллах. Ваш ахун, иним, дни и ночи проводил в молитвах о вашем благополучии. Скажи, увенчались успехом ваши лишения?

Анна-Коротышка взял коня у ахуна с условием, что отдаст ему за это половину своей добычи, какой бы она ни была. Честный но натуре, довольствующийся тем малым, что давала ему жизнь, он предпочел бы скорее умереть с голоду, чем посягнуть на чужое добро. Поэтому без лишних слов он приволок хурджун и положил его перед ахуном.

— Вот, таксир, сами открывайте и сами делите! Здесь все, что послал мне аллах. Ровно половина — ваше.

Глазки ахуна алчно заблестели, но он смиренно ответил:

— Ай, иним, открывай сам! Сколько решишь дать от своей щедрости, тем я и буду доволен…

Анна еще не развязывал хурджун дома. Дети просили его: «Акга[59], открой! Ну, покажи, что привез». Но он отговаривался, что еще не время. Он ждал ахуна, чтобы тот не мог упрекнуть его в сокрытии какой-либо вещи. Теперь дети, увидев, что отец взялся за заветный хурджун, позабыли свой страх перед ахуном и потихоньку придвинулись. Глаза их горели неуемным любопытством и тайной боязнью, словно из хурджуна должен был вылезти, как в сказке, лохматый дэв с когтями на пятках.

Ахун равнодушно смотрел на их бледные от постоянного недоедания лица с синими кругами у глаз, на худенькие, в цыпках от грязи руки, на жалкие лохмотья, служащие им одеждой и не прикрывающие даже колен у тех двоих ребятишек, у которых не было и штанов. Он привык на каждом шагу видеть эту жалкую нищенскую жизнь. Он считал бедность участью большинства людей, не удостоившихся, как он, например, или сердар, особой милости аллаха. Нельзя роптать и возмущаться против того, что тебе написано на роду!

Анна развязал левую половину хурджуна и вытащил большое серебряное блюдо. Ахун принял ее дрогнувшими от жадности руками, стал рассматривать затейливый орнамент.

— Сомнительно, иним Анна, чтобы такая вещь была целиком из серебра, — покачал он головой и ханжески поцокал языком. — Нет, она, конечно, посеребренная, но мы согласны взять ее из-за красивого узора… Что там еще?

Анна достал какой-то предмет, завернутый в кусок материи.

— Что-то тяжелое! — пробормотал ахун, разворачивая и путаясь от нетерпения в складках. — Никак золото! Или камни?

Завернутый предмет оказался небольшой шкатулкой черного дерева. Ахун открыл крышку, сотворив предварительно молитву против злых духов. В шкатулке лежал серый замшевый мешочек.

— Бог мой, что это такое? — удивился ахун.

Анна с женой, забывшие про стынущий чайник, зачарованно смотрели на мешочек. Ребятишки, замирая от любопытства, выглядывали из-за их спин.

Ахун помял мешочек своими паучьими пальцами, покачал головой.

— Что-то мягкое… Может быть, мука?.. Или порох?..

Он развязал мешочек и опасливо поднес его к носу.

В ноздри ударил редкий запах хны[60]. Ахун еще раз понюхал, уже с демонстративной осторожностью, и сказал:

— Это наверно, очень редкое и ценное лекарство. Оставь его себе, иним.

И отодвинул шкатулку в сторону.

Анна достал украшенный рубинами золотой браслет. Ахун, не сдержавшись, торопливо выхватил его, отставил подальше, любуясь игрой камней. За этим занятием и застал его Тархан, вернувшийся за Анна по приказанию сердара.

Увидев алчное выражение на лице ахуна, при скрипе двери моментально спрятавшего браслет в складках халата, и покорную позу Анна, присевшего у раскрытого хурджуна, Тархан разозлился и гневно сказал:

— Ну — ка, Анна, немедленно забирай свой хурджун и иди за мной! Для тебя повеление сердара — шутка? Или ты ждешь, чтобы тебя с веревкой на шее повели? Идем!

Ахун быстро ухватился за хурджун.

— Вай-вей![61] Какое отношение имеет сердар к хурджуну?

— Это, таксир, вы спросите у самого сердара! — злорадно ответил Тархан.

— Но, Тархан-джан, — заюлил старик, — зачем же спешить? Вот мы сейчас…

— Ну нет, — решительно сказал Тархан и взялся за хурджун, — я не могу нарушить приказ сердара!

Он подмигнул Анна, но тот не понял знака и насупился. Зато быстро сообразила его жена и пришла на помощь.

— Чего ты в самом деле медлишь! Если сердар-ага вызывает, не заставляй его ждать!

Шаллы-ахун, не отдавая хурджун Тархану, просительно сказал:

— Вы идите, иним Анна, а я покараулю здесь хурджун!

Тархан, в душе которого боролись и злость и смех, присел, завязывая хурджун, глянул в беспокойно бегающие глазки.

— Не волнуйтесь, таксир, то, что вам положено по праву, не пропадет! Анна привез этот хурджун, считайте, с того света. Если бы он думал обмануть вас, то тысячу раз смог бы сделать это. Сказал бы, что ничего не привез — и дело с концом. Ведь вы сами знаете, что в этом походе людям пришлось не о добыче думать, а о своей голове! И потом пожалейте этих детей! Смотрите, в каких они лохмотьях, в доме нет ни зернышка, а вы…

— Ладно, кончайте! — сердито сказал Анна, которому неприятен был разговор о его бедности.

— А что, неправду он сказал? — вмешалась жена, прикусив от раздражения край яшмака. — Сегодня повеем кибиткам прошла с просьбой дать муки на одну выпечку! Только у одной Огульнабад-эдже и разжилась чашкой джугары… Хлеб, который ты ел, тоже у нее заняла!

Один из мальчиков спросил:

— Мама! А ты завтра будешь печь хлеб?

Женщина промолчала.

Бледное лицо ахуна порозовело. Он посмотрел на детей, на Тархана, облизнул губы и отпустил хурджун. Блюдо и браслет подвинул поближе к себе.

— Что ж, пойдемте, если сердар так торопится!.. А вот это пусть останется здесь, будем считать, что ни чаши, ни браслета не было в хурджуне.

— Верно говорите, таксир! — согласился Тархан ненова подмигнул Анна. — Считаем, что их вовсе не было!

Он перекинул хурджун через плечо и вышел, сопровождаемый Анна. Шаллы-ахун, торопясь и не попадая ногой в ковушу, закричал:

— Не спешите, Тархан-джан! Вместе пойдем!..

— Куда уж без вас! — пробормотал Тархан. — Разве можно уйти без таксира!

Когда они прошли уже порядочное расстояние, Тархан вдруг остановился.

— Знаете что, таксир, — сказал он, — вы мне в тысячу раз ближе, чем сердар… Сердара мы с вами знаем очень хорошо: он не отпустит нас, пока не возьмет все, что ему понравится. Поэтому мое предложение: оставить хурджун дома.

— И я о том же говорил! — обрадовался Шаллы-ахун и сразу схватился за край хурджуна. — Вы с Анна идите, а я подожду вас вместе с хурджуном!

— Э, нет, таксир! — возразил Тархан. — Если мы без вас придем к сердару, он сразу закричит: «Где хурджун!», а при вас он постесняется. Да вы не беспокойтесь! Люди вам доверяют, почему же вы не должны доверять людям? Подождите меня здесь, я — мигом! — И не дав возможности сказать ни Шаллы-ахуну, ни Анна, который уже открыл было рот, побежал назад.

— Хоть вы, тетушка, не будьте глупой и не проявляйте напрасную щедрость! — сказал он, сбрасывая хурджун к ногам жены Анна. — Пока мы ходим, отложите для себя сколько надо!