— Здорово! — то ли в шутку, то ли всерьёз восхитился Саша. — А нет тут той, по которой ты вздыхаешь?

— Я ни по ком не вздыхаю. Ещё не нашёл своего идеала.

— К счастью для идеала, — съязвил Ашраф..

Не успел Асад придумать ответную колкость, как

Ашраф очутился возле Степана. Тот, достав баян, играл что-то заунывное.

— Здорово про твою гармонь Пушкин сказал, — произнёс Ашраф с невинным видом. — Погоди, как это у него… Вот вспомнил: «То, как зверь, она завоет…»

Степан буркнул, не поднимая головы:

— Всё остришь?

— Великий аллах! Как ты догадался?

— Отстань! Кстати, это не гармонь, а баян. Понимать надо.

Ашраф наклонился над ним и пропел ему на ухо шуточное азербайджанское двустишие:

Степан побледнел от обиды, казалось, вот-вот завяжется ссора, но Ашраф миролюбиво пожал ему плечо и шепнул:

— Не сердись, Стёпа. Я же шучу. Подурачиться охота…

Скоро все обитатели палатки с шумом двинулись в столовую: голод был сильнее усталости.

В столовой уже было полно народу. В ноздри пришедшим ударили аппетитные запахи. Ребята, осматриваясь, остановились у входа. Их заметил Имангулов, обедавший вместе с новосёлами. Он с сожалением отставил тарелку, подошёл к Шекер-ана, разливавшей по тарелкам жирный, густой суп, важно сказал:

— Это ребята из новой палатки. Учти это, — он повернулся к пришедшим. — Садитесь, ребята, вон свободные места! Ешьте, сколько влезет, еды хватит: в честь вашего приезда мы зарезали двух свиней и двух баранов.

— За тобой-то им всё равно не угнаться, — поддела завхоза Шекер-апа.

— Кто ест за двоих, тот работает за троих, — добродушно ответил Имангулов и предупредил ребят: — На воду не налегайте. С водой у нас плохо, возим издалека. Воду надо экономить.

От усталости и сытного обеда ребят разморило. Вернувшись в палатку, они как подкошенные упали на свои койки. Саша вывернул лампу из патрона. В палатке стало темно. За стенами, не унимаясь, выла вьюга.

Последними в этот день легли спать старожилы, хозяева совхоза. Обойдя все палатки, проверив, как устроились новосёлы на новом месте, Соловьёв пригласил в вагончик, служивший ему и жильём и конторой, Су-Ниязова, Байтенова, уста Мейрама, Гребенюка. Они потолковали о прошедшем дне, стали обсуждать планы на завтрашний. Байтенов выступил с предложением:

— Завтра воскресенье, дадим ребятам отдохнуть. Прибыли они издалека, устали с дороги. Пусть завтра спят хоть весь день. Делу это, я думаю, не повредит: с новыми-то силами веселей работать.

На том и порешили.

Наступила ночь, для ребят — первая ночь на целине. Ветер постепенно утих, тучи рассеялись. Луна, далёкая белая льдинка, источала мертвенный, стылый свет, и снег под луной светился холодной голубизной.

Время шло, и вот на востоке, у самого горизонта, ночная мгла начала подтаивать, свет луны становился всё бледней, блекла сама луна, блек, сливаясь с небом, окружавший её белый ореол, гасли холодные кристаллики звёзд. Откуда-то издалека, с той стороны, где находился казахский колхоз, донеслось ржанье коней.

В новую палатку через щели и слюдяные окошки просочился белёсый рассвет. В палатке стояла тишина: казалось, все спали. Но вот зашевелилось одеяло на койке Ашрафа, Он приподнялся и тихо позвал:

— Ильхам!.. Ильхам!

Ильхам сердито пробурчал что-то в ответ, натянул одеяло на голову. Но Ашраф не отставал:

— Ильхам!

— Что пристал? — рявкнул из-под одеяла Ильхам. — Сам не спишь, другим не даёшь. Отстань!

Заворочался на своей койке и Асад. Он так и не решился попросить у Ильхама второе одеяло, всю ночь ёжился от холода, но признаваться в этом ему не хотелось; стуча зубами, он сказал:

— Ч-чёрт, не спится. Мне на новом месте никогда не спится.

— То-то ты так храпел в тёплом вагоне, — подал голос Степан. — Всем спать мешал.

Саша тоже повернулся лицом к товарищам, с весёлым удивлением воскликнул:

— Э, я смотрю, никто уж не спит! — Он сладко потянулся. — Закурить бы!..

— У Ильхама есть сигареты, — сказал Ашраф. — Да разве его добудишься!

Ильхам высунулся из-под одеяла, проворчал:

— Зря будил. Сигареты у меня кончились. Попроси у Асада.

С койки, где лежал Асад, послышалось громкое, старательное сопенье.

— Видал? — засмеялся Ашраф. — Сразу бессонница прошла. Вот жила!.. Жаден, как Гаджи Кара.

Степан, не поднимаясь, протянул руку к своей тумбочке, достал пачку папирос, кинул всем по одной.

— А кто такой этот Гаджи Кара? — закуривая, спросил Саша.

— Это купчишка из пьесы Ахундова, — объяснил Ашраф. — Страшный жадюга. Даже веру свою за деньги продал.

— Ахундов? — словно вспоминая что-то, переспросил Саша.

— Да, Мирза Фатали Ахундов… Это наш великий писатель. Не слыхал о таком?

— Нет, слышал… Даже читал одно его стихотворение. О Пушкине.

— О, это стихотворение одно из лучших! Понравилось тебе?

— Сильные стихи…

— А здорово, ребята, — сказал Саша, — вот лежат в одной палатке русский и азербайджанец… Толкуют о русском поэте, об азербайджанском писателе. А потом вместе будут поднимать целину в казахской степи; Замечательно!

Степан пошарил взглядом по сторонам, облизал пересохшие губы.

— Ребята, воды нет? Пить хочется.

— С водой тут туго.

— Пустыня какая-то, а не степь, — пожаловался Ашраф, — вода на вес золота! Слыхали, что наш завхоз сказал? Экономьте воду!

Асад не выдержал, откинул одеяло, сел на койке.

— Вот кто самый настоящий Гаджи Кара! Воды ему жалко!

— Он тут при чём? — оборвал его Саша. — Он не виноват, что степь бедна водой.

— Надо было строить посёлок там, где воды много, — не сдавался Асад.

— И чтобы степь уже была распахана и урожай созрел? — издевательски спросил Ашраф. — Тебе всё подавай готовеньким. А мы тут зачем? Головы у нас на что? Руки на что? Придумаем что-нибудь.

— Верно, Ашраф! — поддержал Саша. — Нам тут жить, нам и воду добывать. Завхозу одному со всем не управиться.

— Пока можно снег топить, — предложил Степан.

— Гениальная идея! — насмешливо воскликнул Ашраф. — Жаль, не первой свежести. На патент не потянет. Снег тут давно топят. А скоро, под солнышком, он растает и без нашей помощи. Что тогда будем делать?

— Надо колодцы рыть.

— Ты, Стёпа, мудр и наивен, как. дитя: стоит взмахнуть волшебной палочкой — и колодец готов!

Ильхам не участвовал в разговоре и, казалось, не прислушивался к нему. Он сидел на койке, обняв руками колени, устремив в пространство напряжённый, размышляющий взгляд. При последних словах Ашрафа он медленно покачал головой:

— Это всё не то… Рыть колодцы — история долгая. Вот раздобыть бы бурильный агрегат…

— Где же ты его возьмёшь?

— Вот я и думаю, где его взять.

— Ну, думай, думай, — сказал Ашраф. Он взглянул на часы, лежавшие на тумбочке, сладко зевнул. — Может, ещё поспим, братцы? Минут шестьдесят? Семь часов только.

Обитатели палатки поплотней закутались в одеяла и вскоре снова уснули.

Первым в это утро встал Имангулов. Он ночевал в столовой, где было теплей, чем в вагончике. К утру, правда, тепло выветрилось. Завхоз накинул на плечи шинель, прошёл в кухню, присев на корточки, принялся растапливать печь. «Придёт Шекер-апа, — думал он с надеждой, — увидит, что печь затоплена, сменит гнев на милость, не будет больше попрекать меня лишним куском хлеба. Ай, что за женщина! Нрав скандальный, на языке — яд. Достаётся от неё, верно, бедняге Мейраму! В рай старик попадёт… — Он попытался представить себе, какой была повариха в молодости, и даже зажмурился от восхищении и страха. — Летала, наверно, на коне, как ветер! Все парни перед ней дрожали! Огонь в юбке — не женщина!..»