— Ненадолго покинул нас хлопец… Чую, працевать ему с нами…

Соловьёв поручил Саше Михайлову расселить молодёжь по палаткам и вагончикам.

Саша весело крикнул:

— Внимание, внимание! Слушай мою команду! Девушки, занимайте вагончики! Ребята, марш по палаткам!

Девушки принялись со смехом разбирать свои чемоданы. Лишь Тося, маленькая, с выбивающимися из-под шапки золотистыми кудряшками, так грозно и оскорблённо покосилась на Сашу, что он с деланным испугом схватился за голову и возопил:

— Тося! Пощади! Не испепеляй меня своим взглядом!

— А ты не разыгрывай из себя рыцаря. Почему это мы должны идти в вагончики?! Ребята вон тоже дрожат, как цуцики!

— Перестань, Тося, — вмешалась Геярчин, — ребята идут нам навстречу, и спасибо им.

— Правильно, Геярчин! — воскликнул Саша. — Как вы есть слабый пол, то наш долг — беречь вас и холить. И потом… это распоряжение директора. Хотите не хотите, а подчиниться придётся.

— Так бы сразу и сказал, — насмешливо бросила Тося. — А то ломается ещё. Рыцарь поневоле!

Ребята наперегонки, расталкивая друг друга, кинулись к палаткам.

— Граждане! Занимайте места согласно купленным билетам!

— Куда несёшься?! Ты не на беговой дорожке!

— Тише, медведь! На ногу наступил!

— Извиняться некогда, сеньор. Вот устроюсь, тогда принесу вам свои извинения.

— Вот это да! — присвистнул кто-то. — Весёленькая жизнь! Зимой — ив палатках!

В это время к новосёлам подошли Захаров и Байтенов. Инженер успел уже обзавестись белыми бурками, тёплой пушистой шапкой и кожаным пальто на меху, которое выглядело и щегольски и солидно. Услышав реплику о «весёленькой жизни», Захаров молодцевато воскликнул:

— Не вешай носа, молодёжь! Зима на исходе. Да и вам ли её бояться?! Я тоже из города, и ничего, привык к степной жизни. Думаю даже диссертацию здесь родить! — И он направился к другой группе ребят.

— Уж не хвастался бы, — сумрачно одёрнул его Байтенов, — ведь сам-то в городе всё отсиживаешься…

— Слава богу, мне тут пока делать нечего, — не смущаясь, отпарировал инженер. — А ребят надо подбодрить.

— Ты и подбадривай. А не ври.

Соловьёв наблюдал, как расселяются целинники. Пожалуй, для всех-то места не хватит. Надо бы поставить ещё две-три палатки.

Директор подозвал Су-Ниязова и уста Мейрама, посовещался с ними и обратился к ребятам, собравшимся около Саши Михайлова:

— Вот что, друзья. Надо ещё поставить пару палаток. Вот старшие товарищи, — Соловьёв кивнул на дядюшку Яна и уста Мейрама, — покажут вам, как это делать…

Поставить палатки оказалось делом не лёгким. Брезентовое полотнище надувалось, как парус. Ветер свирепел и рвал из рук обледенелые верёвки, с силой толкал работавших то в грудь, то в спину. Снег, ставший колючим и жёстким, больно сёк щёки, сыпался за воротники; холод пробирался под одежду, залезал в варежки, скрючивал закоченевшие пальцы. Твёрдая, промёрзшая почва еле поддавалась лопатам. Прежде чем вбить в землю колышки, приходилось вырубать кирками глубокие ямки. Врезаясь в грунт, кирки выстреливали в лица острыми, как стекло, льдинками. Тем, кому в диковинку был такой буран, казалось, что он никогда не кончится, не виделось конца ни ему, ни работе. Но ребят охватил злой, упрямый азарт, им не хотелось ударить в грязь лицом — ведь это их первая работа на целине!

— Ай, аллах, меняю здешнюю пургу на бакинский норд! — крикнул Ашраф.

— Выгодный обмен! — поддержал его Ильхам. — Тут ветер злой, как тысяча нордов!

— Вот и хор-рошо, — храбрясь, сказал Асад, с отчаянным ожесточением пытаясь соскрести с земли ледяную корку. — Р-ро-мантика!

Лопата бессильно скользила по снегу. Асаду хотелось отшвырнуть её прочь и убежать куда-нибудь, где нет ветра и чёртовой этой работы.

— Асаду пурга нипочём! — донёсся до него сквозь вой ветра возглас Саши. — Его бы на Северный полюс отправить, вот там он показал бы себя!

— Ай, а чем тут не Северный полюс? — воскликнул Ашраф.

— Белых медведей не хватает.

— Скоро мы сами станем белыми медведями! Снег-то всё валит и валит…

За работой, за шутками время шло быстро. Наступил вечер. Палатки прочно утвердились на местах. Ребята с гордостью смотрели на дело своих рук.

Одну из вновь поставленных палаток выбрали Саша, Степан, Ильхам, Ашраф, Асад и другие ребята из их вагона.

Имангулов выдал им койки, тумбочки, матрацы, подушки, тёплые одеяла. В палатке было не слишком-то уютно, от земли тянуло промозглым холодком, полог был твёрд, как жесть, и еле открывался, брезент провисал под тяжестью снега, лампочка светила тускло, как в тумане, но эту палатку ребята установили сами, намучались с ней и теперь уже ревниво относились к своему обиталищу, хоть и неприхотливому, но уже чем-то им дорогому, как дороги бывают плоды своего труда.

Лишь Асад обвёл палатку скептическим взглядом и, тронув за рукав Ильхама, застилавшего койку, тихо, заговорщически сказал:

— А не дать ли нам отсюда тягу, Ильхам? Холодище-то какой! Выбрали апартаменты на свою голову…

Ильхам пристально, в упор взглянул на Асада, с угрозой произнёс:

— Ты что, опозорить нас хочешь? Молчи уж! Верно сказала Тося: и среди ребят есть хлюпики.

Ашраф показал Асаду кулак:

— Видел это? Попробуешь удрать отсюда, мы зададим тебе жару. Не обрадуешься.

— Ты ж всю дорогу хвастался, что тебе никакие трудности не страшны, — сказал Ильхам.

— А в Баку какие речуги закатывал? Закачаешься! Эх ты, гер-рой!..

Асад кисло улыбнулся:

— Трудности… Какие же это трудности? Тут просто холодно…

— Замёрзнешь ночью, дам тебе своё одеяло, — предложил Ильхам, — обойдусь одной шубой.

— Герой! — всё с презрительной интонацией повторил Ашраф, — а ещё мечтал о подвигах!

— Ну, знаешь… Мёрзнуть — это не подвиг

— А что для тебя подвиг? Тушить степные пожары? Спасать девушек, застигнутых бураном? Так пока спасёшь — тоже намёрзнешься.

— Зато об этом напечатают в газетах, — заметил Ильхам. — Крупными буквами. С фотографией. А провести ночь в холодной палатке — это проза жизни. Кто это оценит?

Бакинцы разговаривали по-азербайджански, остальные прислушивались к их спору с насторожённым недоумением. Степан, устроившийся на крайней койке, спросил:

— Что вы на него накинулись?

Ашраф обернулся и беспечно, словно ничего не случилось, принялся объяснять:

— Понимаешь, в чём дело. Асад у нас решил закалятьтся, просит дать ему койку у самого входа. Чтоб ветерком обдувало. Мы его отговариваем: простудишься, чудило! А он знай своё: мне, мол, чем холодней, тем лучше. Надо, говорит, привыкать к здешнему климату.

Степан был тугодум, он не уловил в словах Ашрафа злой издёвки и с самым серьёзным видом заявил:

— Ты, Асад, плюй на их советы. Поступай, как считаешь нужным. Я могу уступить тебе своё место, тут тебе будет в самый раз.

Ильхам и Ашраф фыркнули, сдерживая душивший их смех. Асад метнул на них мрачный взгляд и, хмуро поблагодарив Степана, перетащил свой чемодан к его койке. Саша поспешил успокоить ребят:

— Потерпите, други, завхоз обещал поставить тут печку. А он, говорят, ежели скажет — то сделает.

Застелив постели, ребята раскрыли свои чемоданы, переложили всё необходимое в тумбочки; на иных тумбочках появились фотографии. Все, кто был в палатке, принялись бесцеремонно их разглядывать, посыпались шутки, вопросы:

— Это небось твоя невеста?

— А что? Не нравится?

— Почему не нравится? Только есть у неё один бо-ольшой недостаток.

— Какой это?

— Больно уж красива!

— Ха! Дай бог и мне невесту с таким недостатком!

Асад расположил на своей тумбочке целую галерею фотографий и во всеуслышание объявил:

— Глядите, вот настоящие красавицы!

— Кто это?.. Ребята, да это знаменитые киноактрисы! Вот Целиковская… А это Макарова. А это кто?

— Это Дина Дурбин, — с важностью объяснил Асад. — А это тоже американская кинозвезда, но вы её не знаете…