Меня нетерпеливо толкнули в спину, а потом — в бок, отвлекая от невесёлых мыслей. Кто-то всерьёз торопился и потому двигался ещё быстрее, чем другие люди… Если это вообще возможно: всем хотелось поскорее спуститься на тёплую станцию метро. Обычная утренняя спешка была дополнена предпраздничной суетой, и потому в толпе чувствовалась нервозность: всем хотелось успеть подготовиться и вообще успеть доделать всё недоделанное в оставшиеся дни уходящего года.

От самого праздника нас отделяло всего две недели. Уже закончили расписывать стёкла витрин и давно достали из чуланов искусственные ёлочки, выглядящие как подделка под подделку. Тусклый зелёный пластик или мятое серебро — натужные попытки замаскировать тот факт, что это тоже рутина, и каждый год — одно и то же. «Может, купить себе настоящую?» — в который раз подумал я — и тут же отказался от этой идеи.

Два года назад скромная сосенка, украшенная пластиковыми шариками и разноцветным «дождём», превратила праздник в кошмар. Конечно, само дерево тут ни при чём — это мой кот Изя, любопытная и вечноголодная серо-рыжая морда, решил продегустировать, «что это у нас тут новенького». А я не усмотрел… И как сумасшедший, мотался с ним по ветеринарным клиникам (половина была закрыта, в остальных — дикие очереди), а потом делал уколы, кормил беднягу из пипетки и чуть не вслух молился, упрашивая непонятно, кого, чтобы обошлось.

Израиль Соломонович остался жив-здоров и даже дурным привычкам не изменил: всё также совал чёрно-розовый нос, куда не следует. Но теперь при взгляде на ёлочные украшения мне сразу вспоминался тот кошмарный случай: как я ехал в толкучке, зажатый со всех сторон пакетами и коробками, а в руках у меня была старая спортивная сумка с бедным больным Изей. И только я знал, что там внутри кот, по еле заметному дрожанию понимая, что он ещё жив…

Пухлая дамочка в пышной норковой шубе впереди меня поскользнулась — но я вовремя поддержал её под локоть, воскликнув: «Осторожно!» Она не обернулась, не поблагодарила и даже умудрилась наступить мне на ногу острой шпилькой, после чего прибавила шаг, стараясь отдалиться от меня. Не хотела быть ничем обязанной добровольному спасителю?

От автобуса до метро было пять минут хода, но зимой эта дорога превращалась в полосу препятствий. Серая снежная каша скрывала лёд, намёрзший за неделю минусовой температуры, и можно было либо самому поскользнуться, либо получить прямо в лоб от соседа, машущего руками для сохранения равновесия. Только на днях я заработал таким вот образом хорошую шишку!.. А если опять ударят морозы, будет веселее. И ладно для пешеходов — шоссе за моей спиной начнёт забирать ещё больше жизней.

Можно было бы убрать снег с дороги прямо сейчас, чтобы не допустить «катка»… Но кого это волновало? Кто и ради чего собирался заглядывать так далеко и напрягаться? Лишь на первый взгляд люди были «клетками одного организма». На самом деле не существовало никакого единства. Вокруг меня были чужаки, лишь случайно собравшиеся в одном месте. И никто не был в этом виноват: так уж получилось!

Зайдя, наконец, за двери станции метро, я расстегнул пальто, чтоб не запариться, и поспешил, обгоняя пожилую чету, чинно шествующую куда-то.

— И куда так мчаться, молодой человек? — раздалось мне вслед, раздражённо-недоумённо, даже с некоторой претензией.

Риторический вопрос… Пробка съела утренний запас времени, а если ещё и поезд будет тормозить — точно опоздаю! А мне нельзя: я же теперь почти начальник. Почти: ответственности больше, денег почти столько же, да ещё испытательный срок надо пройти. Можно было отказаться, но прибавка давала надежду хоть как-то упрочить своё положение, перестать перебиваться от зарплаты к зарплате и по-настоящему начать жить.

Я точно знал, что это значит: с уверенностью смотреть в завтрашний день, не чувствовать себя беззащитным перед любой напастью и начать исполнять свои желания. Ничего сверхъестественного: побывать за границей или хотя бы купить новый монитор. Всерьёз заняться своими зубами, а может быть даже глазами… Кстати, о глазах: качаясь в вагоне метро я снял очки и протёр стёкла краем шарфа. «Было бы неплохо навсегда избавиться от этих штук!» Когда я ещё учился в школе, это было фантастикой, а сегодня — обычная операция. Только стоила она как мой месячный оклад. Теперешний месячный оклад.

«Опять про деньги!» Внутренний монолог завернул к той же теме, которая так раздражала меня в беседах коллег. Но даже разговор с самим собой, так или иначе, приходил к финансовым вопросам. «Финансы, которые поют романсы…» Каждая мечта имела свою цену, выраженную в рублях, а лучше — в валюте. Деньги были прутьями невидимой клетки: чем больше, тем просторнее, но всё равно никакой свободы.

Ездил я с пересадкой, и потому начал придвигаться поближе к дверям: следующая станция была моей.

— Извините, вы выходите?

— Нет…

— Позвольте пройти!

— Я выхожу, молодой человек!

Толпа вынесла меня из вагона — знай, следи, чтобы ноги не отдавили! Ловко свернув в нужном направлении, я погрузился в поток тех, с кем мне было по пути. Ступеньки, толчея перед эскалатором, пробежка к другому поезду, давка на входе, закрывающиеся двери… Успел! Как всегда, роскошное убранство станции взволновало меня, но опять не хватило времени, чтобы повнимательнее рассмотреть подземную красоту.

Мрамор, лепнина, величественные арки между пилонами и потолочные панно… Кто-то хотел сделать это место таким, чтоб на него можно было любоваться. А я даже не знал имён этих творцов! Но я ощущал их искреннее желание сделать мир чуточку лучше — я же жил в мире, который стал лучше, благодаря их усилиям. Хотел бы я, чтобы после меня остался похожий результат!

Но для этого надо, по крайней мере, сменить профессию: после менеджеров, какими бы хорошими они ни были, не остаётся ничего. Сменить… А что ещё я умел? Точнее, что ещё я мог бы уметь с той же зарплатой?

Снова поймав себя на мысли о деньгах, я разозлился — и в таком раздражённом состоянии вошёл в офис. Ничего не сказать — отличный настрой для начала дня!

— Привет!

— Добрый день!

— Здравствуй, здравствуй…

— О, Русечка, привет!

«Я же сто раз просил не называть меня так!» — скрипнул я зубами, но не стал напоминать, тем более что высокий болезненно-худой Антон, похожий на истаскавшегося голливудского актёра, проработал здесь на три года дольше и был начальником производственного отдела. Не стоило с ним ссориться… И тем более не стоило опаздывать на планёрку!

Запыхавшись, я влетел в отдел продаж, бросил на своё кресло пальто, на стол — вязаную шапку с шарфом, закинул рюкзак под стол — и поспешил к директору.

— Куда ты? — остановила меня секретарша Соня. — Собрание же на завтра перенесли! — И она захлопала длинными накрашенными ресницами. — Ренат ещё не вернулся, и Валерия Сергеевна на встрече. Поэтому перенесли. А ты не знал?

Конечно, я не знал! Потому что она мне не сообщила, а это, между прочим, были её прямые обязанности: сообщать об изменении рабочего расписания. Но напоминать ей об этом, а также выяснять, почему я единственный был не в курсе отмены планёрки… Я, конечно, хотел этого, но не в таком же взвинченном состоянии это делать! Пробормотав извинения, я скрылся в туалете — перевести дух и просто побыть одному. Чёрт с ним, с выяснением — главное, лишний раз не подставиться.

Запершись в кабинке, я припомнил вчерашний день. То есть пятничный: столько забот, и все на меня одного! А вчера было воскресенье — я наслаждался ничегонеделанием, стараясь не думать о надвигающемся ненавистном понедельнике, и перечитывал свою любимую фантастику…

— Ты бы видел его лицо!

Насмешливый низкий голос принадлежал Никите-Нике Фицу — старшему аккаунт-менеджеру и, по слухам, сыну двоюродной сестры одного из основателей нашей компании. Родственные связи не афишировались, но явно что-то было — и в поведении Ники, и в отношении к нему остальных.

Отвечал ему Антон — я сразу узнал этот протяжный сладенький говорок: