Лоб

В воскресенье у Главы Станции, как и у всех служащих, был выходной. Она могла быть где угодно, но почему-то, когда я вечером пришёл в её блок (наш блок), я был уверен, что она там, свободна и готова к разговору. И она точно знает, что это я стою у её дверей (которые не так давно были и моими). Так что я ничуть не удивился, когда дверь раскрылась до того, как я коснулся домофона.

Коридор остался прежним, и в остальных комнатах было всё так же пусто.

— Добрый вечер! — мой голос звучал смущённо.

— Добрый!

Она отвернулась от мониторного стола (я едва успел заметить страницы Базы Данных по личным делам) и указала мне на второе раскрывшееся кресло, похожее на тюльпан.

Я не знал, что у неё такое есть. Я вообще никогда не был в её комнате! Обычная комната, только стенной экран включён, раздвигая пространство. В нём неслышно плескалось море, и белел под солнцем жёлтый песок.

— Значит, я возвращаюсь? — уточнил я, решив пропустить приветствия и подводки — этому я научился у доктора Утенбаевой.

Глава удивлённо приподняла брови и расправила себе подлокотники, чтобы было удобней сидеть.

— Кто тебе сказал?

— Нортонсон. Перед отлётом. Он…

— Я знаю… А ты как думаешь?

— Я допускаю такую возможность!

— И что собираешься делать?

— Я могу отказаться, — веско заявил я — и увидел непритворную радость на её лице. — Могу остаться в Западном. Я вообще могу улететь на планету! Рейнер опять меня звал.

— О, Макс… Макс зовёт туда всех, кто ему нравится, — мягко улыбнулась она. — Коллекционер!

— Скажите, а если бы я тогда упёрся?.. Когда вы сказали, что переводите меня в секс-отдел. Если бы я сказал «нет» — что бы было?

Она потёрла лоб, как будто пыталась разгладить морщинки.

— А ты бы смог?

Мне пришлось сделать паузу, чтобы собраться с мыслями.

— Нет.

— Нет? — уточнила она, и в этот момент стала похожа одновременно на Вильму Туччи и Ирвина Прайса.

Она хотела, чтобы я сам понял смысл своих ответов.

— Нет. Не смог бы.

Она развела руками — мол, извини, но что я тут могла поделать?

Я рассмеялся, глядя ей прямо в глаза.

— Скажите, а вы ведь следите за моей кнопкой?

Она кивнула с весёлым видом:

— Да, конечно, — и прежде чем я продолжил расспросы, добавила:

— Единственный социопсихологический эксперимент, который проводят на «Тильде», это проверка адаптации андроида А-класса. Поэтому я слежу за тобой, Рэй. И не только я.

— Вот как… — пробормотал я, откидываясь на спинку кресла. — А я догадывался!

— Хорошо.

— А почему я?

— А кто ещё? Ты теперь спамер! Ты не только знаешь, что запрещено, ты теперь понимаешь, почему это запрещено. И ты согласен с этим, верно? Мы не можем нарушать права людей.

— Андроидов, значит, можно?

Она подарила мне ещё одну ласковую улыбку — и не стала отвечать.

— И что вы будете делать, если я начну проверять ту идею? У меня опять первый ФИЛД, да? Я могу. Я могу узнать всё про всех! Что вы будете делать?

Она улыбнулась ещё шире:

— Я посоветую тебе проверять не только трудных переселенцев после сто восемьдесят пятого года.

— А кого ещё?

— Например, ведущих специалистов СПМ.

Я не выдержал — вскочил с кресла и наклонился над ней:

— Что здесь происходит?!

— Ничего страшного, — ответила она как ни в чём не бывало. — Но если нам никто не помешает, годиков через десять на «Тильде» будет открыт первый университет по обучению сотрудников Социально-Психологического Мониторинга и Службы Психологической помощи. Первый вне Солнечной системы, — уточнила она.

Я вернулся в кресло — и ощутил жгучее желание закрыть лицо руками.

— Всё нормально, Рэй, — улыбнулась она. — Это всё пока ещё в проекте. Но шансы, конечно, большие — после «Кальвиса» и после тебя.

Мой недоумённый взгляд заставил её рассмеяться.

— Даже если бы не Мид, ты бы всё равно сюда прибыл! Ну, не в сто девяносто первом, так в сто девяносто третьем! Договорённости были. И даже не я их заключала. Поскольку мы собрали ведущих специалистов, было бы глупой растратой ресурсов не дать им такую игрушку!

Не выдержав, я застонал.

— Ты же не расстраиваешься?

Я расстраивался, но по другому поводу, конечно.

— Эксперимент закончен. Этот. Самый важный, наверное. И я хочу передать тебе огромное спасибо от всех и ещё извинение за последний случай. Было очень трудно упросить не беспокоить тебя. Чуть ли не каждый приходил ко мне и спрашивал, что случилось… Ты, наверное, ужасно чувствовал себя по этому поводу — думал, что тебя все забыли. Это не так. Совсем не так!

Я молчал. Рассматривал свои руки. Не мог ни о чём думать…

— Так что ты решил? — уточнила она, вежливо выждав некоторое время.

— Что? — не понял я.

— Ты вернёшься к нам, или останешься там, или переведёшься в ТФ?

Она выглядела как обычно: терпеливой, понимающей, очень доброй. И я уже не мог спросить её о том, что рассказал Ирвин Прайс. Момент прошёл. Видимо, это останется её тайной. А может быть, у меня однажды появится ещё один шанс разобраться…

— Вернусь, конечно!

— Спасибо.

— Бросьте!

— Я серьёзно!

— И я серьёзно! Хватит делать вид, что я…

— Что?

— Что вы относитесь ко мне, как к человеку!

Она не стала отвечать, я и поднялся.

— Ну, я пойду?

— Иди.

— Только можно я сыграю? В баскетбол? Я им обещал.

— Да, я понимаю. Конечно! Оставайся там до матча.

Она смотрела на меня взглядом, который я не мог расшифровать и который очень меня тревожил. Я не мог просто так уйти!

— А что, есть какая-то особая работа для меня? Когда я вернусь?

— Да, есть, — безмятежно ответила она.

— Трудная?

— Тебе решать!

— А я могу узнать, какая?

— Конечно!

Она вздохнула, как будто мы разыгрывали знакомую пьесу на сцене, и я произнёс свои реплики без ошибок, но мог постараться — и сделать это ещё лучше.

— Рэй, ты будешь должен совершить преступление, за которое тебя осудят и вышлют на планету. Навсегда.

Дело № 6

Последнее интервью — 1

Мне показалось, что я слышу какой-то шум за дверью. «Уже всё?..» — навязчивая мысль, старательно задвигаемая за кулисы сознания, вновь начала свой танец. Я почти смирился, но всякий раз, когда приходилось вспоминать о неизбежном, упрямое желание жить разрушало аккуратно выстроенные конструкции. И никакое понимание и принятие не помогало от этого страха. Стало холодно, как будто тело заранее готовилось к небытию. Знакомый симптом — за последние три дня я научился его узнавать и подавлять… на какое-то время.

Конечно, подозрительные звуки были иллюзией: звуконепроницаемость здесь должна быть на высоте — всё-таки Отдел Безопасности! И я снова сосредоточил внимание на Цзайчжи Саласаре. Журналист молчал, рассеянно постукивая кончиками тонких длинных пальцев по лысине. Чёрно-оливковая феска (точь-в-точь как комбо тэферов) была сдвинута на одно ухо и непонятно, как держалась. За выпуклыми стрекозиными очками нельзя было разглядеть глаз. Ни эмоций, ни лишних слов. Разительный контраст с его коллегой, который буквально выстреливал вопросами! А вот Саласару требовалось некоторое время, чтобы обдумать полученный ответ и решить, о чём спрашивать дальше.

— Это, в самом деле, многое упрощает! — соврал я и широко улыбнулся. — Людям трудно решиться и трудно сделать это. Я имею в виду, практически. И вообще, Инфоцентр не допустит, даже если попытаешься. Надо заявление подавать. А мне… Я хожу с этой штукой. И поэтому уже совсем не боюсь!

Звучало это, пожалуй, слишком беззаботно. Ну, и пусть. Главное, передать идею. Чтобы тильдийцы, которые будут слушать интервью, не слишком расстраивались. Мне не хотелось, чтобы они страдали — они этого не заслужили. Никто не заслужил, кроме одного человека…