Молодой ученый работал по принципу «принеси-подай» и дегустировал образцы продукции по первому требованию. С Рафаэлем Яковлевичем они изучали и совершенствовали нановодку, а также собирали по деталям, по винтикам новую машину для ее производства.

Попутно Масякин получал второе высшее образование, по части пищевой химии. Прежде чем поступать в вуз, он пришел в американское посольство, проконсультироваться, нужны ли им химики алкогольной промышленности. Оказалось, что чрезвычайно нужны. Тем более такие инновационные.

Сам же Рафаэль Яковлевич, как только новая машина была сконструирована, без всякого стеснения торговал нановодкой из-под полы. Как какая-нибудь престарелая тетушка-самогонщица. Цена, что ожидаемо, была заоблачная.

На дальнейшие исследования требовались крупные деньги. Да и кредит, взятый на восстановление техники, тоже нужно было выплачивать.

Вовка, Костет и Жека вернулись к учебе. Изменившиеся, возмужавшие, повидавшие настоящую жизнь и героическую смерть товарищей. Сплоченный отряд настоящих бойцов. Несмотря на то, что Валя снова был с ними, по-прежнему воздерживались от употребления алкоголя.

Только если иногда, по большим праздникам, или с Вальтером Михайловичем за компанию. Когда отпаивали его нановодкой в надежде на полное выздоровление. Но процедуры эти обычно давали мизерный результат.

Возвращаясь из Мудрова домой, Жека поймал себя на том, что волнуется. Не видел мать всего неделю, и так успел по ней соскучиться.

— Мам, я вернулся, — крикнул он еще в коридоре, пока разувался. Никто ему не ответил. Только звук работающего телика доносился из комнаты. А вдруг они добрались до нее, пока он воевал с жуками в Мудрове? Подослали синюю руку, или пустили по ящику программу, высасывающую мозги, как та приставка... И теперь она лежит здесь мертвая, третий день как разлагается.

Он бросился в комнату и застал мать в том же месте, в котором покинул, — развалившейся на диване перед зомбоящи-ком. Быстро меняющиеся картинки отражались в ее застывших глазах. Все было по-прежнему.

Жеке стало стыдно за свои чувства. Втянув голову в плечи, он развернулся в свою комнату.

— Жень, — окликнула его мать. — Это ты там мнешься?

Парень остановился. Ему хотелось, чтобы она задала ему какой-нибудь вопрос. Спросила, как там, в Мудрове, про который президент еще совсем недавно на каждом канале. Он бы не рассказал ей всей правды, придумал какую-нибудь отмазу. Но они впервые поговорили бы черт знает за сколько лет. Может, за всю жизнь впервые поговорили. Но ведь она не скажет ничего такого. Точно не скажет. Или.

— В магазин сходи. Хоть какая польза от тебя будет.

Сделав вид, что глухой, Жека прошел к себе. Обычно в таких случаях мать переходила на громкий многоэтажный мат, но сегодня отчего-то сделала исключение. Наверное, программу интересную показали.

Вальтер Михайлович недолго продержался на своем месте руководителя волонтерского клуба. Уволили за безынициативность, незадолго до этого наградив премией за инициативу с Мудровской командировкой.

Валя чувствовал себя еще более неприкаянным, чем когда-либо. Длинными драматическими тирадами, как тогда, в Муд-рове, больше не разражался. Держал все в себе. Волонтеры переставшего существовать «Трезвого взгляда» пытались разговорить наставника, вместе и поодиночке, но в глубину себя он их не пускал.

Вальтер просто не был уверен в существовании той глубины. Казался себе человеком, химическим путем прошедшим эмоциональную кастрацию. Жил в своей коммунальной комнатушке на пособие по безработице, на одних только кашках, словно старик. Если только иногда кто-то из пацанов заносил ему продуктовый набор. Фрукты, овощи, сосиски, нановодку... Валя благодарил, но ел без аппетита.

Он оброс длинной хипповской шевелюрой и редкой клочковатой бородой, отчего стал похож на блаженного.

Безучастно бродил по городу. Наблюдал за быстро исчезающим питерским летом. Особенно любил пройтись в окрестностях метро «Черная Речка». Очень ему нравились тамошние парки и зеленые зоны.

Вальтер Михайлович уже давно натыкался на разные загадочные знаки. Находил смысл в надписях на заборах в различных частях города. Они, лаконичные и нецензурные, превращались для него в целостное послание. Только о чем оно — он не ведал.

Трижды под ноги ему падали волнистые попугайчики. И всякий раз были эти зеленые птички абсолютно мертвыми.

В последнее время он постоянно чего-то ждал, но стеснялся признаться в этом пацанам. Про попугаев тоже не говорил. Переживал, что через него они снова втянутся в неприятности. А так, может, и пронесет. Не зацепит.

Как-то Валя стоял на остановке. Ветра не было. Птицы не пели. Попугайчики не падали. Только хорошо знакомый, все подступающий скрип. Вальтер Михайлович оглянулся — вообще никого, пустота. Как он оказался в этой части города?

Неважно.

Это за ним.

Дождался.

Отмучился.

Вернувшись из Мудрова, Костет каждую неделю ходил в лесопарк. Подолгу стоял у березки, под которой покоились разбитые Настюхины кости. Больше ведь ничего от нее не осталось. Только мука эта костяная.

Береза была точно такой же, как и в прошлом году. Ничего сверхъестественного с ней не происходило. А должно было? Нет, ну ведь столько всего вокруг эдакого. И мистического, и не очень. Ходорковский вон вчера в тюрьме повесился.

Почему бы тогда и березке не заговорить человеческим голосом? И где теперь Настюха? Хорошо ли ей живется в загробном мире? Жаль, что так и не смог за нее отомстить. Подпортил крови мерзавцам, но этого, блядь, мало. Хорошо, да не то. Вот бы еще что-нибудь сделать. Он бы сделал. Не упустил бы возможности.

Когда она только появится, пидораска, Цой эта. И появится ли вообще. Может, хватит ума не высовываться. У них теперь завидные запасы нановодки, так что они ее быстро на место поставят. В случае чего.

Такие мысли дрессированными цирковыми хищниками проносились по арене Костетовой головы. Он стоял у заветной березы и никак не мог их утихомирить. Настроиться на нужный лад.

Зазвонил телефон. На экране высветилось имя звонящего, отчего жиденькие Костетовы усы встали дыбом. Имя, которое он явно не вносил в свою трубку. И не имя вовсе, а должность.

Костету звонил Кондуктор. Причем мелодия звонка тоже была специфическая — похоронный марш Шопена. Могли бы что-нибудь пооригинальней придумать.

Костет сглотнул слюну и приложил трубку к уху:

— Слушаю.

Г Л А В А XV

То, что шипит в углу

Действующие лица:

Борис Андреевич

Валя

Лена

Гришка

Кондуктор

Комната. Вплотную к стене стоит малиновый диван с несколькими оранжевыми заплатками. Слева от него — маленький холодильник «Атлант». Справа — тумбочка. Еще правее — большой двустворчатый шкаф. Перед диваном — журнальный столик. Больше в комнате никакой мебели нет. Зато есть окно. А еще — обои с абстрактным растительным узором.

Если пялиться в них неотрывно, можно увидеть что-нибудь интересное. Чаще всего это пожилой дворник Борис Андреевич, только что обратившийся в мышиную веру. Черты его исполнены мученической торжественности. Словно бы он отравился паленой водкой за здравие своего писклявого бога.

Согласно преданию, мышиный господь создал планету из овсяного зернышка и тут же прогрыз в ней нору до самого рая (ада мышиной религией не предусмотрено). Только праведники обнаружат тщательно замаскированный порог райской норы. Только праведники. И только по запаху.

Валя, парень двадцати девяти лет, снимает эту комнату что-то около года. Раньше он часто смотрел в обои, но после возвращения из Мудрова избегает Бориса Андреевича.

Пока что в комнате темно, и мы не видим никакой мебели. Обоев мы бы не увидели при любом раскладе, потому что их нет. Вместо стены, на которую они должны были быть наклеены, — край сцены. Так что, когда герои всматриваются в растительные узоры, на самом деле они смотрят вам прямо в глаза.