Говорила она, путая русские, татарские и казахские слова. Но Глинов, который немного знал казахский, все же понял ее.

— Жаксы, апа, рахмет. Очень хорошо, — ответил он на том же словесном винегрете и попытался закрыть калитку.

— Соседи мы, надо друг другу помогать. А то потом обижаться будешь, — не унималась старуха.

— Я другой замок поставлю, крепкий. Никто не зайдет! Спасибо! Возвращайтесь домой!

Рафида, с сознанием исполненного долга, отправилась восвояси. Глинов оглядел улицу и скрылся в доме.

— Кто это был? Что ему надо среди ночи? — спросил встревоженный Черноносов.

— В соседнем доме живет старуха. Видела, как ты входил сюда, вот и пришла меня предупредить. Подумала, что ты вор, который специально лицо забинтовал, чтобы не узнали. Советовала в милицию заявить.

— Я не видел никакой старухи.

— Зато она тебя видела.

Черноносов помрачнел, задумался.

— Старуха одна живет?

— Одинокая бабка, — ответил Глинов и тут же понял, о чем думал жилец. — Ты эти мысли выбрось из головы. Если со старухой что-нибудь случится, нас с тобой в покое не оставят, доберутся, не сомневайся.

— Ты что, старухи испугался?

— Дело не в старухе. У нее много разных родственников. Один из них здесь в газете работает. Он часто заходит к ней. Сейчас, видимо, на учебе где-то. Если тебе не терпится в тюрьму попасть, дело твое.

Черноносов походил по комнате. Затем подошел к столу, налил из графина полный стакан водки и залпом выпил.

— Мне больше нельзя оставаться у тебя, Сидор. На думай, что я испугался. Не из тех. О тебе забочусь. Из-за меня пострадать можешь.

— Но тебе нельзя в таком виде людям показываться. Надо залечить сначала раны. Мир широк, что-нибудь потом придумаем.

Выход нашелся. Однажды Глинов, придя утром на работу, увидел стоявшую у склада машину. У ворот на лавочке сидели шофер и глупого вида толстяк с отвисшим животом. Вход для работников был подальше. Глинов повернул было туда, как его остановил Сатпаков, крича и махая рукой:

— Эй, товарищ! Чего ты испугался? Иди сюда!

Глинов направился к нему. Пока он подходил, Сатпаков успел оглядеть его с ног до головы. Ну и образина! И как его мамочка не испугалась, когда родила!

— Ты не знаешь, где наш тамыр?

До Глинова складом заведовал некий Бори Карабаев. Проворовался, и его посадили. Когда-то он встречался с Сатпаковым и взял у него взаймы некоторую сумму денег. Жундыбай не мог отказать такому большому человеку. Глинов понял, о ком спрашивал Сатпаков, но сказал:

— А кто это?

— Ты что, моего друга не знаешь? Бори его зовут.

— Не знаю.

— О аллах! Он не знает Бури и, однако, живет на свете и не краснеет. Я у тебя про заведующего спрашиваю.

— Он сейчас здесь не работает, сидит в тюрьме.

— В тюрьме?! Что ты говоришь? — испугался Сатпаков, глядя поочередно то на Глинова, то на шофера. — А ты не врешь?

— Зачем же мне врать?

— Ну да, конечно. Впрочем, я и сам знал, что он этим кончит. Уж очень у него глотка была широкая да пузо обширное. Вот и получил соответственно. А вы, значит, будете новым завскладом?

— Да, что вы хотели?

— Вы мне сразу понравились. Есть такие лица, с первого взгляда нравятся. Я как увидел вас, очень обрадовался. Простите, я разговариваю с вами, а сам не представился, да и вашего имени-отчества не знаю. Стыд! Сидор Найденович? Очень приятно! А меня зовут Жундыбай Сатпаков, — и он протянул доверенность на получение товара.

— Как видите, мы с вами коллеги — оба торговые работники.

— Я вас, по-моему, раньше не видел. Давно вы работаете в нашей сети?

— Вы правы. Мы вот с шофером в эти края недавно приехали. Родные места наши далеко, у самого моря. Пришлось уехать. Связался я там с одной бабенкой, женой родича, ну и пошли разговоры. А здесь, в Коктале у меня родственничек живет по материнской линии. Оказывается, прежний продавец два года без отпуска мучился. Я и взял временно магазин. А этот паренек приехал сюда учиться. В техникум хотел поступить. Провалился и не хочет домой возвращаться. Стыдно ему чего-то. Остался жить у сестры.

Глинов вернул бумагу Сатпакову.

— У меня сейчас идет ревизия. Я не могу выдать вам все товары, указанные в заявке.

Сатпаков расстроился, почесал затылок:

— Ах ты, досада! Мы же издалека приехали. А сейчас время горячее, уборка идет. Если не обеспечить людей, то нам же шею намылят.

— Стоит расстраиваться из-за этого. Время летнее, дорога хорошая. Приедете еще раз, проветритесь, тогда и захватите все.

— Я бы в другое время и слова не сказал против. Но, поймите, много приезжих. Если я в этот раз вернусь с пустыми руками, то, считай, мне нет больше веры.

— А ты, оказывается, любишь поболтать, — Глинов перешел на «ты» и игриво толкнул нового знакомого локтем. — Чем соловьем разливаться, лучше бы ты, Жуке, заводил машину во двор. Для тебя, может, и найду что-нибудь.

— О! Давно бы так! — приподнялся с места Сатпаков и прикрикнул на шофера. — Чего расселся, как бай? Заводи машину во двор! Устал я тебя уму-разуму учить, бестолочь.

Когда машину загрузили, Сатпаков благодарно пожал своей пухлой рукой локоть Глинова.

— Прошу тебя, дорогой, в гости к нам приехать. Зачем тебе все время городскую пыль глотать? У нас там джайляу. Природа. Зелень. Красота! И воздух какой! Крепче спирта! Поваляешься на лужайке. Это не только вежливость с моей стороны, а просьба. Приезжай, увидишь, как Жундыбай друга умеет встретить.

— Спасибо, как-нибудь загляну.

— Буду ждать.

Глинов потянул Сатпакова за рукав, отвел в сторону:

— Жуке, у меня к тебе небольшая просьба. Дома у меня бабы нет, один я. А ко мне гость приехал. Вместе воевали, из одного котелка кашу ели. Заскучал мой гость. Хотел я ему показать наши края, да вот некогда все. Не захватишь ли его с собой?

— О чем речь? Машину жалко, что ли? Пусть едет с нами. Твой гость — все равно что мой гость, верно?

— В Коктале у меня сестра живет. У нее и остановится. Он тебе не будет в тягость.

— Эх, Сидор, о чем ты говоришь? Жундыбай не обидит гостя. От угощения никто еще не обеднел. Пусть едет, я ему наши места покажу.

— Когда вы возвращаетесь?

— Пока еще не жарко, думали добраться до Джетыбая. Там переждем жару и поедем дальше, по вечернему холодку.

— Ладно, договорились. Он будет ждать вас возле чайханы. Мне незачем провожать вас. Еще кто-нибудь хватится на работе. Не могу же я склад оставить.

— Да ладно, мы не убежим, не беспокойся.

Когда машина отъехала от склада, Жундыбай заныл какую-то песню. Настроение у него поднялось.

Перед чайной зеленела огромная лужа. Это вышел из берегов арык и затопил дорогу. Машина форсировала лужу и остановилась на сухом месте. Жундыбай высунул голову из машины:

— Лучше бы выехать сейчас, пока еще прохладно. Где же гость этого ненормального? — И он стал вертеть головой.

Черноносов в это время стоял неподалеку в тени дерева. Он видел, как остановилась машина, наблюдал за каждым движением сидящих в ней людей. Заметив, что они ждут его и даже проявляют нетерпение, он выждал еще немного и направился к машине. Увидев перед собой человека, лицо которого было так ужасно, Жундыбай испугался.

— Эй, парень, что за человек? Взгляни-ка на его рожу, ей-богу, это черт!

Черноносов заметил, что произвел неприятное впечатление на Жундыбая. Но ничем этого не выдал. Он вплотную подошел к ним и вежливо поздоровался.

— Здравствуйте! — и он чуть склонил голову. — Это машина идет в Коктал? Меня направил к вам Сидор Найденович.

— Это тебя зовут Ашрапов? Ганаудин?

Черноносов поклонился:

— Мы с Сидором на фронте вместе были.

— А сам ты откуда будешь?

Черноносову не понравился этот допрос прямо посреди оживленной улицы. Внезапная злоба охватила его, но он продолжал улыбаться:

— Мы из мамадышевских татар, приставших к среднему джузу. Отец вместе со своим хозяином-коробейником попал сюда еще в детстве. Ну и остался муллой, стал детишек учить шариату. В Мамадыше есть сестра отца. Она все пишет, что дети скоро забудут всю свою родню, совсем чужими станут, так хоть побывай, мол, у нас, когда отпуск дадут. Вот и побывал я там. На вокзале встретился Сидор Найденович и, несмотря на возражения, затащил к себе. Прямо с поезда снял, можно сказать, из вагона вытащил. А если человек в отпуске, не все ли ему равно? Решил и эти места посмотреть, узнать, какие здесь люди живут, — сказал Черноносов и, решив, что избавился от назойливых расспросов, поднял чемодан и приготовился садиться.