— Загостевались мы, пожалуй… — сказал ему как-то Миккоев.

— Твоя правда.

И за несколько дней до окончания отпуска оба вернулись в Беломорск.

…Самолет шел над самым лесом. Взглянув вниз, Орлов с удовлетворением подумал, что в этих местах он знает каждый кустик. И вот он снова идет на задание, которое предстоит выполнить в районе Липовиц. Надо создать новые надежные явки, выяснить судьбу людей, с которыми был связан прежде, собрать информацию о противнике. «Нужна такая явка, — сказал на прощание полковник, — которую мы могли бы использовать и зимой, как место пребывания наших людей».

Пора прыгать. Последнее прощание с пилотом. И вот уже выдернуто кольцо парашюта. Приземлился точно — на том самом болоте северо-восточнее деревни Липовицы, которое было выбрано еще там, в штабе. Так же благополучно совершил посадку и радист Павел Васильев.

Отстегнули парашюты и сразу же принялись маскировать следы своего приземления. Затем в течение трех дней устраивали свое «хозяйство» в лесу. Сообщили на Большую землю о благополучной высадке.

На четвертые сутки Орлов отправился в первую разведку. Перед уходом еще и еще раз с пристрастием осмотрел свой костюм: как будто ничего бросающегося в глаза. И все-таки проверить не мешает. На прощание сказал Васильеву:

— Значит, как договорились: твое дело связь.

— Эх, надоело в лесу отсиживаться, Алексей!

— Яков. По батюшке — Матвеевич и по фамилии Ефимов… А насчет отсиживания чего тебе объяснять. Сам лучше знаешь, чем радист должен заниматься. А придет твой час, так тогда хочешь не хочешь, а сражайся до последнего. Еще помни: коли схватят меня, действуй самостоятельно. Явки у тебя есть. А я их проверять иду. Одним словом, дай пять!

Разведчики обменялись крепким, рукопожатием, и Орлов вышел на едва приметную тропу. Васильев долго смотрел вслед товарищу, который быстро удалялся своей неторопливой, казалось бы, походкой.

Яков рассчитал так, чтобы к вечеру подойти к деревне Липовицы. Надеяться на сумрак здесь, в краю белых ночей, не приходилось. Поэтому действовать надо было с большой осторожностью. Выждав час-другой, он проник в деревню. Но оказалось, что здесь нет ни одного жителя. А еще минувшей зимой, когда он здесь штабишко разгромил, была она населенной. И Ржанские здесь одно время проживали. Теперь даже не у кого про них узнать. А явка нужна обязательно, без нее клин получается.

По-видимому, оккупанты выселили население не только с Большого Клименицкого острова, но и со всех прибрежных деревень Заонежья. Надо переносить базу в глубину территории. Необходимо поскорее связаться по радио с командованием и получить соответствующее разрешение.

Засветло разведчик подошел к деревне Леликозеро. Вскоре он убедился, что здесь есть жители. Из крайнего дома доносились какие-то непонятные глухие удары. Осторожно проник в сарай и там увидел женщину. Она энергично, ни на секунду не отрываясь от дела, толкла солому.

— Бог на помощь, хозяюшка!

— Ох, и божья помощь не впрок, с голоду дохнем. Видишь: солому толку для хлебушка. Мучицы-то едва видно нам достается.

— А хозяин где?

— На огороде.

— Нельзя ли позвать его?

— Сейчас.

На сарай поднялся еще крепкий человек лет шестидесяти. В его слегка косоватых глазах светились ум и искреннее расположение.

— Что ж, познакомимся, — заметил Орлов. — Яков Ефимов.

— Качанов Степан Иванович. — Он зорким взглядом оглядел разведчика. Будто в самую душу заглянул, а потом с нарочитой прямотой продолжал: — В Ламбасручье на барина работаю. Детишек трое. На ихние марки особо не разживешься. Вот какие дела наши.

Яков оценил эту прямоту и сразу почувствовал к нему расположение. Опустив руку во внутренний карман пиджака, извлек оттуда пачку «Казбека». В другом кармане был у него кисет с махоркой. Тот или другой вид курева он использовал исходя из ситуации.

— Закурим, — сказал разведчик, глядя прямо в глаза собеседнику. Он решил поговорить со Степаном Ивановичем начистоту.

— Таких давненько не видывали. А откуда ты будешь, добрый человек?

— Оттуда.

— Оттуда, значит… Тогда поговорим. Только не здесь.

— А почему не здесь?

— Да живет рядом Епифанов. С оккупантами его водой не разольешь. Как бы не донес. А вот мы с тобой в хлеву закроемся, в самый раз будет.

— В хлеву, так в хлеву…

Орлов прежде всего рассказал Качанову об успешном наступлении советских войск, развернувшемся на многих фронтах после разгрома немцев на Волге. И хотя прошло уже порядочно времени после уничтожения трехсоттысячной армии Паулюса, все, что сообщал Алексей, было для Качанова большой и радостной новостью. Он слушал, затаив дыхание. Временами Качанов рукой касался плеча Орлова и тоже полушепотом спрашивал:

— Всю армию немецкую, говоришь, уничтожили?

— Всю, старина, всю, а теперь наши уже под Курском бои ведут.

— Вот это да. А мы тут гадали зимой, отчего это щюцкоровцы перестали бахвалиться, что немцы на Волгу вышли? С осени-то они все говорили: «Сталинград немцы взяли и Москва скоро падет».

— Москва?! Руки коротки.

— А Ленинград-то как?

— И под Ленинградом немцу трепку дали. Зимой тоже. Блокада прорвана.

— Когда же к нам-то придет Красная Армия? Уж как ждем!

— И дождетесь. Скоро… Вот такие мои новости, Качанов. А теперь ты расскажи, как у вас тут? Наших ждете? Это хорошо, но и помогать нашим надо.

Качанов подробно рассказал разведчику, какова обстановка в районе, где имеются оккупационные гарнизоны, на кого из местных жителей можно положиться и кого следует опасаться.

— А не слышал ли ты часом, Степан Иванович, о судьбе Ржанских из Липовиц и Сюкалина Петра Захаровича из Вертилова?

— Чего не знаю, того не знаю. Разнесло людей, как осенние листья.

Возвращался на базу Ефимов в приподнятом настроении. Правда, для явки качановская изба не годится: деревня на бойком месте стоит. Отсюда до Ламбасручья рукой подать. В любой час ожидай беды. Поселиться бы надо в глухом месте, куда оккупанты пореже суются.

Крепко задумался Яков. Сам того не заметил, как в километре от Леликозера наткнулся на финского солдата. Тот сидел на камне: пригрелся на солнышке. У его ног лежал велосипед. В руках у солдата была винтовка. Но держал он ее неловко, как палку.

Уходить Якову было поздно: сидящий поднял голову.

— Руки вверх!.. — скомандовал разведчик, направив на солдата револьвер. Тот испуганно вскочил и молча поднял руки. У него было совсем юное лицо с широко раскрытыми голубыми глазами.

— Какого черта здесь сидишь? — не надеясь, что солдат поймет его, спросил Яков, в который раз мысленно проклиная себя за незнание финского языка.

— Господин начальник! Не стреляйте, — внезапно запричитал тот по-русски. — Я ездил в Великую Губу за пайком для начальства. Да устал. Вот и решил немного отдохнуть.

— Ладно, шагай в лес!

Разведчик обезоружил солдата, отвел его метров на сто пятьдесят от дороги в самую чащу. Здесь решил допросить подробнее. Такая удача не каждый день в руки дается. Пленный из штаба, да еще знающий русский язык.

— Ну, рассказывай о себе. Как звать, откуда, кто будешь? Из каких: белофинн или в холуях у них состоишь?

— Лугачев я. Павел. Мне 17 лет. Взяли меня в переводчики к начальнику полиции в Ламбасручье.

— Вот какая ты оказывается птица. К самому ламбасручейскому барину приписан.

— Нет, барин — сам по себе.

— Все они одним миром мазаны. А родом откуда?

— Из Шелтозерского района. Мать и сейчас там. А брат — танкист у красных.

— Вот-вот, а ты, значит, белый. Потому и поступлю я с тобой, предатель, по всем законам военного времени.

— Не убивайте меня, господин! Я не по своей воле при полиции состою.

— А потому, значит, что кишка тонка. Ну, выкладывай мне подробно все ламбасручейское начальство.

То, о чем Качанов ведал лишь понаслышке, Лугачев знал совершенно точно и в деталях. Он сообщил разведчику исчерпывающие данные о том, сколько солдат в ламбасручейском гарнизоне, и, пользуясь примитивной схемой, объяснил, в каком доме живет Пернанен, где квартируют полицейские и где размещены солдаты, какие здесь у оккупантов огневые точки, сколько людей охраняют штаб.