Думается, следует сказать и несколько слов о сыно­вьях Понтекорво. Его старший сын, Джиль, окончил физфак МГУ и с тех пор работает в лаборатории ядер­ных проблем в Дубне. Второй сын, Тито, окончил гео­графический факультет МГУ по специальности «океано­логия», некоторое время работал в экспедициях, а затем резко изменил свой жизненные планы и поблизости от Дубны построил прекрасную конную ферму по разведе­нию ахалтекинских скакунов. Младший сын, Антонио, окончив факультет радиоэлектронной аппаратуры Не­фтяного института, работает в коммерческой фирме в Москве.

Бруно Понтекорво прожил долгую и счастливую жизнь. Он умер в возрасте восьмидесяти лет 24 сентября 1993 года в Дубне.

Теодор Элвин Холл родился в 1925 году в штате Нью-Йорк в семье скорняка. Он был одаренным ребен­ком и с детства проявлял исключительные способности. Это позволило ему уже в 19 лет окончить знаменитый Гарвардский университет. Что касается его политичес­ких взглядов, то Холл увлекался левыми идеями и с симпатией относился к Советскому Союзу. Симпатии эти возросли после вероломного нападения на СССР фашистской Германии. Как вспоминал позднее амери­канский физик Арнольд Крамиш, работавший вместе с Холлом в Лос-Аламосе, «все просто считали, что голо­ва у Тэда забита какими-то безумными идеями. Он был мистиком, увлекался марксизмом и восточной филосо­фией»^[123].

Осенью 1943 года в Гарвард приехал вербовщик, под­биравший талантливых молодых специалистов для учас­тия в «Манхэттенском проекте». Он обратил внимание на Холла и сделал ему предложение поработать над од­ной важной и интересной проблемой. При этом он ту­манно намекнул, что придется заниматься некими «обо­ронными исследованиями». Холл согласился и рассказал о сделанном ему предложении своему другу и однокурс­нику Сэвилу Саксу, с которым жил в одной комнате. Сакс, так же как и Холл, был марксистом и даже состо­ял в Молодежной коммунистической лиге. Он одобрил решение Холла, но при этом заявил: «Если речь пойдет о каком-то страшном оружии, ты должен сообщить о нем русским».

В результате в начале 1944 года Холл получил осво­бождение от военной службы и начал работать в святая святых ядерной программы США— Лос-Аламосской лаборатории в штате Нью-Мексико. В первые же месяцы своей деятельности он принял участие в исследованиях по определению критической массы урана, а летом 1944 года был назначен руководителем группы, которая занималась разработкой собственно конструкции атом­ной бомбы. В Лос-Аламосской лаборатории Холл имел доступ практически во все подразделения. Это объясня­лось тем, что руководитель «Манхэттенского проекта» Роберт Оппенгеймер был уверен, что только свободный обмен мнениями между учеными внутри лаборатории может ускорить процесс создания бомбы. Поэтому для ведущих исследователей, к числу которых принадлежал Холл, вся информация была открытой. К тому же его поведение внутри лаборатории не вызывало подозрений ни со стороны спецслужб (которые, кстати говоря, уси­ленно опекали самого Оппенгеймера), ни со стороны его коллег.

В октябре 1944 года Теодор Холл окончательно сде­лал свой выбор. Позднее в записке, адресованной Джо­зефу Олбрайту и Марсии Кунстел (о них рассказ пойдет дальше), он писал:

«Мое решение вступить в контакт с Советским Со­юзом... было исключительно моим собственным. Меня никто не вербовал... Я с ранних лет размышлял и читал о политике и убедился, что в капиталистическом обществе экономическая депрессия может привести к фашизму, агрессии и войне, как это случилось в Италии и Герма­нии. За время работы в Лос-Аламосе я осознал разруши­тельную силу атомной бомбы и задался вопросом, что может случиться, если после Второй мировой войны в Соединенных Штатах наступит депрессия, а они при этом будут атомными монополистами».

Из этого следует, что Холл и Сакс стали работать на Советский Союз, так как, несмотря на юный возраст, осознали необходимость ядерного сдерживания. Они счи­тали, что если только у одной стороны, в данном случае США, будет ядерное оружие, то оно будет представлять слишком большую опасность для всего человечества. В той же записке Холл также писал:

«В некоторых кругах меня называют предателем, хотя в то время Советский Союз был не врагом, а союзником Соединенных Штатов. Советский народ героически сра­жался с нацизмом, заплатив огромную цену в челове­ческих жизнях, что, возможно, спасло западных союз­ников от поражения.

Полагают даже, что я «изменил ход истории». Однако если бы «ход истории» остался бы без изменений, совер­шенно не исключено, что в минувшие 50 лет разразилась бы ядерная война. Атомная бомба, например, могла быть сброшена на Китай в 1949 или в начале 50-х годов. Что ж, если я помог предотвратить это, то я принимаю обвинение».

Хотя Холл далее и признает, что он «мог легко заб­луждаться... и действительно ошибался в некоторых ве­щах, в частности во взглядах на характер Советского государства». Однако, как подытоживает он в своем за­явлении, «с тех пор мир сильно изменился, конечно, вместе с ним и я сам. Но в целом, с высоты своих лет, я по-прежнему думаю, что дерзкая юность была права. Я уже давно другой человек, но ничуть не стыжусь того, кем я был»^[124].

Как бы там ни было, но когда в октябре 1944 года Холл приехал в Нью-Йорк в двухнедельный отпуск, он первым делом встретился с Саксом. Рассказав ему о сво­ей работе, Холл попросил друга помочь связаться с русской разведкой. При этом молодые люди договори­лись при последующей переписке и назначении встреч между собой использовать собственный секретный код, для чего выбрали стихи из знаменитого сборника Уолта Уитмена «Листья травы».

После этого начались судорожные поиски советских разведчиков. Найти их оказалось делом непростым. Пер­воначально Сакс отправился в советскую организацию, занимавшуюся распространением на Западе художествен­ных кинофильмов, — «Арткино». Там он заявил несколь­ко ошалевшему президенту, что у него есть друг, кото­рый участвует в создании супербомбы и хочет раскрыть ее секрет Советскому Союзу. Решив, что имеет дело либо с сумасшедшим, либо с провокатором ФБР, президент «Арткино» решил перестраховаться и дал Саксу телефон Сергея Курнакова. Это был русский эмигрант, который печатался в нью-йоркской коммунистической прессе и активно работал в американских организациях, занимав­шихся помощью СССР.

Не удовлетворенный посещением «Арткино» и имея широкие связи среди американских коммунистов, Сакс направился непосредственно к лидеру Компартии США Эрлу Браудеру. Браудер, который и сам, и через своих родственников был с середины 20-х годов тесно связан с советской разведкой, к этому времени думал об отходе от просоветской линии в коммунистическом движении и поэтому отказался принять Сакса.

В это же самое время Холл отправился в знаменитый «Амторг» — советскую торговую организацию, штаб-квартира которой располагалась в Нью-Йорке. Там он обратился к первому же встречному сотруднику, расска­зал об американском ядерном проекте и попросил свя­зать его с советской разведкой. Как ни странно, но этот человек также дал ему телефон все того же Сергея Курнакова.

Сергей Николаевич Курнаков, он же Курнаков-Козельский, русский дворянин, офицер царской армии, театральный деятель и журналист, с 30-х годов работав­ший на советскую разведку, принял Холла в своей нью-йоркской квартире на Манхэттене. В своем донесении в Центр, содержащемся

в

рассекреченном досье «Веноны», Курнаков охарактеризовал Холла как человека «ис­ключительного ума, широких взглядов и хорошо разби­рающегося в политике». Холл передал Курнакову копию научного отчета, который он перед отъездом в отпуск написал для своего начальника в Лос-Аламосе, а также список ученых, работавших вместе с ним. Курнаков не­медленно передал полученные от Холла материалы свое­му оператору Анатолию Яцкову. И уже в ноябре 1944 года нью-йоркская резидентура направила в Москву донесе­ние, в котором сообщалось о Холле, получившем псев­доним Млад, и Саксе, соответственно обозначенного Стар.