Однажды под утро Краковяк и Чеслав, возвратившиеся с провиантом от хозяина схрона, неожиданно привели с собой Сокола. От него-то Рейтар и узнал о ликвидации группы Угрюмого.

Шмыгая носом, исхудавший и перепуганный, Сокол докладывал:

— А тот Дезертир здорово нас надул, пан командир. Я был в карауле, на углу хаты, рядом с окном. Смотрю, выходит из избы Дезертир и говорит что-то Литвину, потом оба заходят в дом. Через минуту следом за ними — Павел. В чем дело, черт возьми? Опять выходит Дезертир и зовет на этот раз Американца. Тот тоже заходит в дом. Значит, на посту остаюсь один я. Это меня встревожило. Я подкрался к окну и понял, пан командир, что этот чертов Дезертир надул нас. Смотрю, все наши лежат на полу, а этот Ставиньский, которого мы должны были ликвидировать, и еще двое, чтобы не соврать, пан командир, кажется милиционеры, держат их на мушке, а этот чертов Дезертир расхаживает среди них, как свой. Я сгоряча хотел было дать по ним очередь через окно, но подумал, что одному мне с ними не справиться, да и, наверное, они весь дом окружили, а так, по крайней мере, хоть я спасусь и дам вам, пан командир, вовремя знать, чтобы вас не застигли врасплох. Отпрянул от окна, спрятался за бурт, а оттуда, крадучись, через поле — и к вам. Похоже, за мной гнались, не я успел уже добежать до леса, и они оставили меня в покое. Он чертовски надул нас, этот Дезертир, пан командир, прямо-таки околпачил.

Сокол замолчал, нервно пошарил в карманах и, не найдя носового платка, вытер нос рукавом. Рейтар, обхватив обеими руками подтянутое к подбородку колено, сидел и раскачивался, как китайский болванчик, глядя перед собой невидящим взглядом и не проронив ни слова. Затянувшуюся тишину прервал Барс:

— Можно задать ему вопрос, пан командир?

— Что? — Рейтар очнулся от забытья. — А, спрашивай, спрашивай.

— А что с хорунжим Угрюмым?

— Была стрельба, наверное, убили. И все этот проклятый Дезертир. А казался таким надежным человеком.

— Ну ладно, Сокол. А как ты к нам попал? Откуда узнал, что мы здесь?

— Я шел наугад. Хозяина схрона я знал, мы ведь года три назад квартировали у него, ну и направился к нему, спрошу, думаю, может, он что-нибудь знает. Но ничего конкретного он мне не сказал: я ничего не знаю, говорит, но, если хочешь у меня немного побыть, — побудь. Прошло два дня, а сегодня явились Краковяк с Чеславом и забрали меня с собой.

— Ну что, Барс, есть у тебя к Соколу еще вопросы?

— Нет, пан командир.

— У меня тоже нет. Спасибо, Сокол, ты правильно поступил. А сейчас иди, перекуси чего-нибудь и отдохни.

— Слушаюсь. Благодарю, пан командир.

После ухода Сокола Рейтар энергично встал, обмотал ноги портянками и, слегка притопнув, натянул сапоги.

— Слушай внимательно, Барс. Сокола надо убрать. Немедленно, но без шума. Нас мог продать Дезертир, а мог и Сокол. Что-то ему чересчур уж повезло, как ты считаешь? Влип Угрюмый, влип Литвин (а их опыта подпольной работы хватило бы на десятерых), и вдруг какой-то молокосос Сокол оказывается умнее их. Могли его перевербовать, во всяком случае, нам нельзя рисковать. Неважно, предатель Сокол или нет, но он заслужил расстрел хотя бы за свою трусость. Не окажись он трусливым как заяц, мог бы всех их перестрелять там как куропаток. Убрать его немедленно.

— Слушаюсь, пан командир.

— Это во-первых. Во-вторых, еще сегодня ты должен провести со своими людьми операцию, чтобы затрепетала вся округа. После этого уйдешь отсюда в район Бочек и там переждешь. Есть ли у тебя здесь кто-нибудь на примете, кого надо убрать?

— Есть, пан командир.

— Кто же? Где он живет?

— Да тут недалеко, в Мокрой. Давно я хотел заняться одной семейкой — Канюки, и все в коммуну записались, ормовцы. Отец и двое сыновей. Один из них недавно из армии вернулся, в Корпусе внутренней безопасности служил.

— Действуй. Око за око, зуб за зуб, за одного нашего надо пятерых их убрать.

— Правильно.

— И вот еще что, Барс. Назначаю тебя своим заместителем вместо Угрюмого.

— Благодарю за доверие, пан командир.

— И думаю, что в ближайшее время мне удастся договориться с Центром о присвоении тебе офицерского звания.

— Служу родине, пан капитан!

— Теперь во время моего отсутствия каждое твое слово является приказом для всех групп. Ясно, что Угрюмый уже не вернется — то ли убит, то ли арестован. Впрочем, это не имеет уже никакого значения… По-глупому позволил обвести себя вокруг пальца, запил, потерял бдительность, озверел. Операцию надо провести не откладывая. Раз уж им удалось подослать к нам Сокола, то неизвестно, что они могут еще предпринять. Сегодня после обеда я уйду. Ракита останется с тобой. Мне надо связаться с Центром, проинструктировать Акулу и попытаться сформировать из сочувствующих сети несколько новых боевых групп. Связь со мной будешь поддерживать с помощью тайников. Я рассчитываю на тебя, Барс. Думаю, что мы еще повоюем.

— Я вас не подведу, пан командир.

Сокола ликвидировали во время короткого послеобеденного сна — Матрос убил его выстрелом в затылок. Вечером, переодевшись в штатское, Рейтар покинул лагерь. Вскоре после этого Барс повел своих людей к лежащей у самой железной дороги Седльце — Хайнувка деревне Мокрой.

В последнее время Элиашевич чувствовал себя далеко не самым лучшим образом. Его мучил сухой, резкий кашель, от острой боли раскалывалась голова, а по вечерам поднималась температура. Он глотал одну за другой таблетки аспирина, то и дело пил крепкий чай — одним словом, держался из последних сил, лишь бы не выбиться из рабочего ритма. Но это помогало ненадолго — порой он впадал даже в полузабытье. К тому же с наступлением осеннего ненастья у него расхворалась мать и вот уже месяц как не поднималась с постели. А Элиашевич, в руках которого сосредоточились главные нити по делу Рейтара, не мог позволить себе даже на короткое время отлучиться из отделения. События, связанные с этим делом, следовали одно за другим.

Всего несколько дней назад Жачковский с помощью Ставиньского ликвидировал группу Угрюмого, и тут же, как бы в отместку, банда совершила налет на деревню Мокрую. Элиашевич отправил на место происшествия своего заместителя. Вместе с ним поехали Грабик и два отделения солдат Корпуса внутренней безопасности под командованием старшего сержанта Покшивы.

В ожидании донесений о результатах операции в кабинете Элиашевича сидели Жачковский и Боровец, готовые в случае необходимости оказать немедленную помощь высланному отряду.

Элиашевич с трудом сдерживал приступы кашля.

В кабинет вошел только что вернувшийся из Мокрой Грабик.

— Ну наконец-то! Докладывайте, товарищ Грабик.

Тот, расстроенный, махнул рукой и тяжело опустился на стул.

— Что тут докладывать, товарищ Элиашевич! Да пропади все пропадом! Опять трое убитых. Представьте себе, почти всю семью вырезали.

— Кого же?

— Канюков, отца и двух сыновей. Члены партии, ормовцы. Младший только что вернулся из армии. У тебя служил, Боровец. Я его хорошо помню. Вы тоже, товарищ капитан, его, наверное, помните, чернявый такой, высокий, красивый парень. Участвовал в операции по делу Годзялко да и в других операциях.

— Как же это произошло?

— Банда вошла в деревню вечером: видимо, она была хорошо проинформирована, потому что несколько бандитов сразу же направились к дому, а остальные к кооперативному магазину, где работал продавцом старший из братьев. В магазине они застали обоих братьев и прикончили их. Над капралом, похоже, еще и глумились: на парне не осталось живого места от побоев и он весь был изрешечен пулями. Те, что направились в дом, убили старика отца. Оставили, как всегда, приговор и — только их и видели. Страшно смотреть на все это — трое убитых в одной семье, мать и сестра Канюка обезумели от горя, народ бурлит.

Боровец не мог прийти в себя от всего услышанного. Теперь, когда не оставалось никаких сомнений, что убит его бывший капрал, его охватила бессильная ярость. До каких же пор?!