— Ты что это? Не забывай, где мы!

Я вытер слезы и огляделся вокруг.

— Прости, Тася, — давно не смеялся.

Потом мы шли молча.

Среди ночи, когда мы крепко спали, я услышал возню и крики людей на улице. Выглянув в крохотное оконце, увидел невдалеке зарево — горел чей-то дом. Тася тоже проснулась и, не вставая с постели, спросила:

— Что там, Федор?

— Горит дом, надо помочь тушить.

Я засобирался.

— Подожди, — удержала меня Тася. Она хотела еще что-то сказать, но в это время в дверь нашего домика сильно постучали. И я отчетливо услышал слова:

— Открывай, старый черт, а не то раскатим твою гнилушку!

— Сейчас, — ответил дребезжащим голосом дед и, шаркая, пошел в сенцы.

Я бросился к половице, где было спрятано наше оружие, но Тася каким-то чужим голосом приказала:

— Ложись ко мне и притворись пьяным!

Я юркнул в ее теплую постель. Мою она швырнула под кровать и легла рядом. Мне вдруг стало не по себе: стыд и в то же время жгучая затаенная радость возбуждали мое сознание, холодные струйки пота потекли из под мышек, во рту пересохло. Я впервые лежал с девушкой в постели... А голос незнакомца в соседней комнате спрашивал:

— А в той конуре у вас кто?

— Геологи... геологи у нас остановились.

— Какие там геологи? — спрашивал уже другой, визгливый го-лось.

— Обыкновенные, — дерзко отвечал дед.

Басистый голос пригрозил:

— Ну ты, старая рухлядь, покороче, а то... — он не договорил угрозы.

Визгливый голос раздался у самой двери:

— А ну, показывай!

Дверь открылась. Тася вскрикнула и села на кровати, прикрывая грудь одеялом.

— Что вам здесь надо?

— О-о! Какое прелестное создание, — протянул у двери бас. — А там кто?

Я неестественно громко храпел, отвернувшись к стенке, а сердце тревожно колотилось.

— Это мой муж, он пьян.

— А-а, — пробасили рядом.

А Тася продолжала возмущаться:

— И потом: почему вы врываетесь в чужое жилище, по какому такому праву? Я вот пожалуюсь на вас Виктору Лаврентьевичу.

— О-о! Да она заносится! — шутливо сказал бас, и серьезно спросил:

— Откуда вы знаете его?

— Он мой друг, мы с ним вместе учились.

В комнате на минуту воцарилась тишина.

— Ну-ну, — снова протянул бас.

Шаги направились к выходу.

— А может, это уполномоченные, — вдруг сказал визгливый.

Наступила пауза. Мне показалось, что бандиты вернулись в комнату. Сердце мое, начавшее было успокаиваться, вновь тревожно забилось. Я сжался и приготовился к прыжку. Девушка, кажется, угадала мою решимость и положила холодную ладонь мне на щеку.

— Ладно, Сеня, потом проверим, — проговорил бас.

Шаги удалились. Я облегченно вздохнул и повернулся на спину. Хотел встать, но Тася легонько потрогала меня за плечо: лежи. Дед закрыл задвижку в сенях и, прикрывая наши двери, пробурчал:

— Это Косой был, со своим прихвостнем.

Мы молча лежали, разговаривать не хотелось, мысли путались. Я жалел, что не увидел в лицо Косого, не разглядел этого бешеного и в то же время спокойно-корректного человека. А надо бы. Надо бы посмотреть на эту гадину, но не смог — Тася не дала этого сделать. Ох, Тася, Тася! Как же хорошо ты все предвидишь! Только теперь я понял, зачем она заставила меня притвориться пьяным: она рассчитывала, что бандиты не станут возиться с каким-то пьянчужкой, храпящим под боком жены, я в этом убедился: бандиты даже не пытались повернуть меня лицом и посмотреть.

Тело мое горело, но я боялся пошевелиться, боялся даже малейшим движением обидеть или побеспокоить Тасю. Не мог я и встать — раз она пожелала, чтобы я лежал, — значит, так надо, а зачем? Уснул я под утро тяжелым, кошмарным сном.

Мне приснилось, будто я лежу на стоге сена, светит солнце и вдруг мне на лицо полился дождик. Я хотел зарыться в сено, ухватился за пучок, а это... одеяло в руках, а надо мной стоит улыбающаяся Тася и брызгает в лицо холодной водой.

— Вставай, муженек, пора на работу. — И наклоняясь к самому уху: — А то всех бандитов проспишь.

На дворе ярко светило солнце, лучи его причудливыми бликами пробивались в комнату через маленькое оконце. На кухне покашливал дед, через щели нашей двери пробивался запах самосада. Бабка Устинья постукивала посудой, потрескивали лучины в самоваре.

— Встаю, отвернись.

Тася вышла к старикам.

За чаем дед сидел молча, насупившись, и смотрел в одну точку, куда-то выше окна. Бабка глубоко вздыхала.

— Появилась же проказа у нас, ядрена мышь! — вдруг прорвало деда. — Гады, собаки! Что же они здесь пиратничают? Все ищут активистов да палят домишки! Ефима-то к чему разорили? Ай-яй-яй, варнаки и только.

— Какого Ефима? Не Чернова, случаем? — настороженно спросил я.

— Его — партейца нашего.

Сердце мое сжалось: это сообщение поразило меня. «Эх, здесь жгли человека, а я преспокойно спал в мягкой постели!»

— Сам-то Ефим пострадал?

— Нет. Слава богу, сумел через окно уйти.

Я облегченно вздохнул.

Дед со свистом прихлебывал чай из блюдца.

— Отпор бы им какой дать, только вот оружия нету, а то бы собрались мужики...

— Сидел бы уж на печи — вояка! — перебила его бабка.

— А что, я бы еще сгодился, ничего, что стар.

— Еле ноги таскает, а туда же.

— Не я, так другие дали бы им по шее.

— Вот-вот, — успокоилась бабка и принялась загребать загнету в печи.

— Но где же власть-то наша? Где же помощь, которую мы просили? Нету, не слышат нас!

Он ударил жилистым кулаком по столу. Бабка оглянулась и зло сверкнула глазами.

— Что разъерепенился, старый? Дал бы людям спокойно чай попить.

— Дедушка прав, — тихо сказала Тася. — Помощь здесь нужна и как можно скорее.

— Вот-вот, доченька, правильно говоришь. Хоть бы вы в городе-то похлопотали, а то депеша наша где-то, видно, затерялась. Скоро ли там будете?

— Да вот Федор на днях собирается образцы везти.

— Правильнее сказать — понесет, ведь ехать не на чем, — вмешался я.

Дед почесал затылок, задумался, потом вскинул мохнатые брови и сказал:

— Найдем какую-нибудь клячу — добрых-то эти изверги поотбирали. Может, Евлаха приедет, так сговорим его. — Мироныч подмигнул.

— Ну как, Федор, сделаешь дело: выполнишь нашу просьбу? — спросил он.

— Нам надо еще камни пособирать, — ответил я.

— Да я вам помогу их хоть целую телегу набрать, — не то всерьез, не то в шутку сказал дед.

— Надо знать, какие собирать, — сказала Тася. — Но уж если быстрее надо, то мы поторопимся.

— Не лез бы ты, старый, в эти дела и людей не вмешивал, — ворчала бабка.

— Вот бы ты не лезла в наши дела, а возилась с горшками да помалкивала, как добрые-то делают, — осердился старик.

— Ладно уж, захорохорился, — отмахнулась она.

В этот раз я проводил Тасю до половины пути к тому месту, где она должна была встретиться с Витюлей, а дальше мне нельзя было идти: встреча с Кудахтиным не предвещала ничего хорошего.

Я добрался до половины сопки и спрятался за толстой сосной: отсюда хорошо просматривалась долина и пойма Елкинды, отсюда я мог видеть всех, кто проезжает. Но прежде всего я набрал рюкзак камней: так будет надежней в случае встречи с кем-либо.

Как мы и полагали, Витюля явился вовремя и один, он приехал на той же двуколке. Тася села с ним рядом, и они медленно поехали в сторону Ундурги. У меня вдруг появилось неудержимое желание скрутить Витюлю, увезти его подальше в лес и выпытать все о бандитах. Сделать это не так уж трудно: подкрасться сзади, стащить с двуколки и скрутить. Он бы и пикнуть не успел — этому нас учили на курсах. Я даже пробежал немного наперерез, но потом одумался: зачем так делать? Зачем пороть горячку, когда без риска дело пока идет неплохо.

А Тася, разве она не рискует? Да, рискует, но ее риск пока не велик, и она сможет за себя постоять — на нее я надеялся. Ну, а взяв Витюлю, мы могли отсюда вообще не выбраться, провалить все дело, ведь бандиты очень скоро хватятся его. Нет, этого делать нельзя!