Парень подумал и неуверенно сказал:

— Ну разве так...

Этого я не ожидал. Как же она пойдет одна? Нет, я с этим не согласен, я не позволю, чтобы...

Но Тася прервала мои мысли:

— Оставайся здесь, Федя. Возьмешь образцы у подножья той вон сопки и напротив в пойме речушки, а я скоро вернусь и проверю их.

Она улыбнулась уголками рта.

— Ладно уж, иди, сделаю, — согласился, и добавил: — Только иди поосторожнее, а то оступишься где-нибудь и опять плохо будет

Парень немного проехал и слез с коня; было видно, что он предлагал девушке сесть на коня, но она, видимо, отказалась, и они пошли пешком.

На опушке, у обомшелого камня, я прилег и стал думать, что делать дальше. Теперь Тася наверняка попадет в табор, и для нас это уже будет значить многое. Я почему-то не сомневался, что она сможет убедить бандитов в том, что мы действительно геологи и благополучно вернется. Ее красивые, умные глаза как-то по особенному, пронизывающе смотрят на человека, она, конечно, завоюет доверие. Нет, Тася не подведет, я в этом уверен! Но все-таки она ушла в звериное логово. Я пытался представить, как она будет себя вести при встрече с главарями банды, что она будет им говорить, какое у нее будет выражение глаз, но сколько ни думал — ничего не получалось. Бандитов я представлял обросшими, грязными, с каменными лицами и злыми глазами: они ведь здесь, в тайге, наверняка совсем озверели... Но появление столь миловидной девушки в их логове на какое-то время вернет им чувство человеческого достоинства. Все-таки женщина есть женщина! К ней обращение другое. Даже и у злодеев доброе слово для нее наверняка найдется. Вот если бы к ним попал я, да еще вызвал подозрение — тогда держись, никаких скидок и церемоний!

Раздумывая, я все время вглядывался в ту сторону, куда ушла девушка с бандитом. Но она не появлялась. Сидеть на одном месте скоро надоело, я стал собирать «пробы»; разные камни, какие попадались под руку, старался брать разноцветные. Набив рюкзак, спустился к пойме Елкинды, поковырялся для порядка в прибрежном песке, попробовал промывать его в лотке, но на дне лотка, кроме слюдяных блесток, ничего не находил.

Время было далеко за полдень, а я еще не ел, хотя в рюкзаке было кое-что припасено. Один есть не стал, надеялся, что Тася вот-вот вернется.

От речки, из зарослей, мне ничего, кроме сопки, не было видно, и я стал прислушиваться. Когда побудешь какое-то время в глухом лесу или другом безлюдном месте, то слух твой начинает резко обостряться и ты улавливаешь самые разнообразные звуки, даже мелкие шорохи. Так и я вскоре услышал глухой стук копыт и легкое поскрипывание колес со стороны Ундурги. Где-то далеко, может быть, в нескольких верстах отсюда, ехали на подводе. На всякий случай я решил не показываться на глаза ехавшим и залег в чепурыжнике недалеко от того места, где мы расстались с Тасей. Подвода приближалась. Я выглянул из-за укрытия и увидел вороного жеребца, запряженного в двуколку, а в ней Тасю и какого-то мужчину. Сзади, метрах в пятидесяти, ехал верхом все тот же мордастый парень. Двуколка направилась прямо на меня, я снова залег.

— Вот здесь, — сказала Тася, и двуколка остановилась. Я осторожно выглянул и увидел мужчину, что сидел рядом с Вороновой. Это был Витюля — Кудахтин Виктор, которого я разыскивал как без вести пропавшего. Вот он, оказывается, где! Он был одет в легкую, защитного цвета куртку, перепоясанную крест-накрест ремнями, на голове фетровая шляпа, а на боку кожаная кобура. Лицо его обрамляла узкая рыжая бородка. Он помог Тасе сойти с двуколки.

— Где же твой муж? — спросил он.

— Видимо, собирает пробы.

Знает ли Витюля меня? Наверняка, ибо этот проходимец должен был знать многих работников милиции в лицо, — ведь не раз попадал к нам за мелкие дебоши. Я же знал его по фотографиям, а теперь припоминал, что где-то встречал; поэтому показываться ему на глаза никак нельзя!

— Так вы в эти края надолго?

— Не знаю, — ответила Тася, — как пойдут дела.

Минуту они молчали. Конь нетерпеливо бил копытами о землю.

— Да-а, интересно иногда получается: не ждешь, не гадаешь и вдруг встречаешься, да еще в такой глуши. Поистине — мир тесен. Помнишь, Тася, профессора Стефанского? Он любил повторять: «Вы будущие геологи, люди бродячей профессии. Но где бы вы ни находились — никогда не забывайте, что у вас есть дома друзья. Никогда не считайте себя одинокими в этом мире. Мир — тесен». Кстати, ты закончила науку?

— Нет, вот теперь доучиваюсь самостоятельно.

— Что так?

— Жизнь. Судьба иногда не спрашивает нас, что ей с нами делать.

— Да-а, это верно. Вот и я... — он не договорил, осекся. Потом закончил: — Хоть и вольно в этой группе, но чувствую себя загнанным.

— Кто же тебя загнал?

Он глубоко вздохнул, затем резко ответил:

— Кто? Совдепия да большевики — вот кто!

Было слышно, как Витюля заскрипел зубами.

— Эх, скорей бы сам появился! Мы им покажем, как нашего брата грабить! Навыдумывали колхозов! — перешел он почти на крик.

— Успокойся, Виктор, — властно сказала Тася. — С каких пор ты стал таким?

— С тех, когда моего папашу ободрали и в гроб загнали!

Тася дала ему успокоиться и сказала:

— Ну, мне пора, а то Федор, видимо, ушел.

— Я подвезу.

— Не надо, я по дороге буду собирать образцы.

— Тася!

— Что?

— Будем встречаться? Вспомни студенчество.

— Не знаю, — неуверенно ответила она. — Будет видно.

— Вот здесь же... я буду приезжать, ты только подскажи той дубине.

— Я же замужем.

— Ты его выпроводи.

Тася призадумалась.

— Ладно, что-нибудь придумаем.

Она направилась в сторону Такши, а Витюля погнал вороного к Ундурге.

Я облегченно вздохнул и вылез из укрытия.

 

— ИХ ТАМ было немного, человек десять, — рассказывала Тася, — все больше пожилые, бородатые мужики, по обличью — кулачье. Есть и стройные, подтянутые, — это из недобитых; есть молодые, наподобие того мордастого, — это кулацкие сынки. Ну и Витюля — он у них вроде какое-то положение занимает, но побаивается главаря. Самого не было, он где-то промышляет с частью банды. С Витюлей мы знакомы еще со студенческих лет, даже немного дружили. Правда, после первого курса он учиться не стал: человек он разгульный и учеба не для него. Мне он, кажется, поверил. Да и как не поверить, ведь я продолжала учиться — он это знал, и документы у меня хорошие. Вот только мужики смотрели косо, с недоверием. Живут в шалашах, вооружены хорошо: винтовки, наганы, ножи. Много лошадей — видимо, у каждого своя. Место глухое. Табор находится за рекой, у подножья скалистой сопки, кругом непролазный лес. Сюда, в сторону Такши, обзор неплохой. Посты установлены только здесь, на подходе к табору, да еще один на дереве: там сделано гнездо, наподобие пожарной вышки. Вот и все, что удалось узнать на сегодняшний день.

— Тасенька, ты сделала очень много! До сегодняшнего дня мы об этом могли только мечтать, ты намного ускорила нашу работу! — с искренним восхищением сказал я.

— Рано нам радоваться, Феденька, — бандиты ведь целы-целехоньки и продолжают творить свои черные дела, — спокойно проговорила она.

Сердце мое тревожно-радостно сжалось: она назвала меня Феденькой: так называют близкого или любимого человека. Бывает, правда, у некоторых иногда привычка называть людей ласково, но у Таси этой привычки я не замечал. Может быть, это она на радостях? Видимо, так. И все-таки я спросил:

— Скажи, Тася, ты замужем?

Она лукаво посмотрела на меня и, улыбаясь, ответила:

— Да.

Я почему-то считал, что она не замужем, и, услышав ее ответ, ошеломленно замолчал. А Тася подошла, взяла меня за руку и шутливо сказала:

— Ты же сам знаешь, что я замужем: ведь мы с тобой муж и жена.

Я понял ее шутку. И вдруг на меня навалился смех, самый настоящий дурацкий смех. Я хохотал во всю глотку, а эхо откуда-то издалека доносило неясные клокочущие звуки. Тася озабоченно дернула меня за руку.