Никак не входила сегодня Шеввроле в его планы. Оказавшись на свободе, вдохновленный Коляном "на борьбу", бросился к приятелям. Помочь  согласились -- по дружбе или за пиво -- все, но Мотыль старательно пытался вколотить в головы приятелей "идейный момент":

  -- Типа, ни в чье горло не впиваются, ни в чей карман не залазят, а пьют кровь из рюмочек, вроде, из бюджета, и  совесть у них спокойна.

  -- А ты хочешь, чтобы совесть была беспокойна? Типа, мучились и угрызались?

  -- Ну, боялись хотя бы...

  -- Мотыль, давай так, -- глаза друзей скучнели. -- На хрен борьбу,  обойдемся пивом.

             Из-под машины торчали только ноги да изредка протягивалась рука за инструментом или запчастью.

  -- Как упоительны в России… Твою мать!  -- сорвавшийся с гайки ключ остановил работу, и  Васька потянулся к сигаретам и зажигалке.   –  Оно мне надо?  Она сказала: «Красивая женщина всегда найдет дурака,  который за доброе слово и теплую улыбку будет возиться с ее автомобилем.»  А я улыбнулся и спрятал свое смущение под капотом. Точно, дурак. Велел Колян убираться из города, а я "зов плоти" отрабатываю. Бить меня некому.  

             Процокали по асфальту  каблучки,  и в полуметре от машины остановились высококачественные загорелые ножки в  летних туфельках на двенадцатисантиметровом каблуке.   Васька восторженно охнул, повернул голову оценить педикюр: белого перламутра черепа на черном лаке,  и сразу подвинулся к краю машины, надеясь разглядеть и внимательно изучить колени.

              Ему пришлось почти вылезти, и только тогда он увидел наконец широкие плоские чашечки над необыкновенной высоты и стройности голенями.  Но дальше загороженные от взгляда  порогом машины  начинались матовой белизны  бедра, и  Мотыль,  энергично отталкиваясь локтями и ерзая спиной по дерюжному мешку, рванулся навстречу счастью видеть.

             По мере появления головы из-под машины, он видел все выше, но  все длились и длились зовущие ноги.  На секунду остановила взгляд вишневой косточкой родинка на внутренней стороне правого бедра, и Ваське пришлось повернуться на бок, чтобы протащить  зацепившееся за кардан машины естество.  Отчаянно рванувшись вперед, он заметил мелькнувший кусочек белоснежных стрингов и замер счастливый.

            Слегка расставленные ноги призывно качнули обтянутые короткой фиолетовой юбкой плавной округлости бедра, а потом правая приподнялась,  согнулась в колене и, помедлив, подразнив, коснулась груди разомлевшего от упоительной картины сантехника.   Подошва босоножки поворошила волоски, раздвигая полы незастегнутой рубахи, придавила сосок и замерла. Острый каблук оказался на уровне солнечного сплетения и слегка придавил кожу.

  -- Опа!  --  хозяйка дивных ног склонялась все ниже, и, по мере приближения ее  лица, сползала глупая улыбка с Васькиных губ, и сердце парня наполнялось холодком страха.

  --  Знаешь меня? -- зеленые, красноватого оттенка широко расставленные глаза, заслонили двор, гребаную Шевроле, жизнь. За ними не было ничего. Глаза, как тонкая пограничная пелена между светом и смертью, в которую вдруг захотелось шагнуть и остаться  навсегда.

            Еще бы не знать эти глаза. В  бесконечных странствиям по кабинетам администрации неоднократно встречал и восторженно провожал взглядом  начальницу налоговой инспекции, элегантную, строгую и недоступную, а ее «девочки» доводили до отчаяния, как пылесосом высасывая деньги из неглубокого кармана сантехника.

          Утром Васька Мотыль еще сомневался, поджигать ли машину, и новенькая "семерка", возможно,   не сгорела бы перед крыльцом администрации, не поймай Васька пренебрежительную, едва заметную усмешку в этих зеленых, с коричневыми крапинками глазах.

           Заикаясь и путаясь,  попытался ответить на риторический вопрос.

  -- Нет, ты меня не знаешь,  -- клыки Джульетты на всю  глубину вошли в артерию. Она глубоко вздохнула и прошептала  чуть слышно.  –  Не умирай сегодня, и будет тебе счастье.

            Каблучки процокали в обратном направлении,  а около Шевроле тормознул милицейский УАЗик. Капитан Пузяков и старшина ППС Зачухрин потащили не пришедшего в сознание парня  к машине.

          Летние вечера в Непряхинске кто-то при попустительстве Бога срисовал с райских и подарил здешним жителям теплый неподвижный воздух, чуткую прозрачную темноту  и неназойливый звон мошкары, кружащейся в свете уличных фонарей.

                 Сегодняшний вечер в городке  наполнил своим присутствием областной ОМОН. Две машины ДПС  дежурили на дорогах, тормозя проезжающих. Ставили водителей «раком» и,  настучав по почкам, выписывали запредельные штрафы. Если за рулем оказывался вампир из Витюхиного списка,  стучали еще и по голове.

                  Две машины ППС патрулировали улицы, высматривая нелояльных, пьяных, дебоширов, хулиганов и прочих, мешающих спокойному сну горожан.  Таковыми оказывались все «встречные  и поперечные»,  и  попивающие в машинах для бодрости духа коньячок местные менты и прикомандированные ОМОНовцы руки и ноги обколотили, вбивая в головы аборигенов  начала демократии и основы модернизации.  Особо не понравившихся горожан доставляли в отделение, надевали противогаз на голову и требовали отчетливо крикнуть «Да здравствует ОМОН!»

                  В дежурной части третий час лупили  Ваську-сантехника. Претензий не предъявляли, ни о чем особо не спрашивали. Просто били, скучая мордами, заурядно, незаинтересованно,  без злости и надрыва. Начальник велел отколотить до полусмерти, ну и выполняли скучную повседневную работу, перемежая разговорами о футболе, бабах, машинах, рыбалке --  заурядные мужские  базары.    И Васька уже не боялся и не реагировал на удары: к нему пришло «спокойствие обреченного».

      Человек перед плахой в какой-то момент перестает волноваться, страшиться предстоящей казни. Перегруженная переживаниями нервная система отключается, боль и страх сменяются легкой предсмертной эйфорией, когда готов любить весь мир и своих палачей и простить им;  или усталостью и ожиданием, чтобы все скорее закончилось. Били профессионально, и давно бы смерть Ваське Мотылю, да вспыхивали яркой свечой в мозгах слова Джульетты: "Не умирай сегодня, и будет тебе счастье..." Улыбался Васька разбитыми губами и продолжал жить дальше.

    Пока "слуги Закона" перекуривали  за столиком дежурного, где рядом с телефоном 02 поместилась газетка с крупно нарезанным салом,  куски черного хлеба и бутылка "паленого" коньяка --  обычная закусь стражей порядка на дежурстве, давали  Мотылю отлежаться в камере.

                Некоторое оживление   наступило, когда  двое, под дверной косяк ростом ОМОНовцев, втащили и бросили на пол интеллигента с разбитым носом.  Мужчинка повозился, сел кое-как и, видимо, ощутив себя в безопасности в государственном учреждении,  попытался качать права:

 -- Я районный Нотариус, я представляю Закон, -- интеллигент провел рукавом новенького серого костюма у себя  под носом и побледнел, увидев на дорогой ткани кровавый след. – Вы ответите. Вы не знаете, с кем связа…

                Удар ногой в ухо оборвал на полуслове "Права Человека и Гражданина" и свалил Нотариуса  в партер.

 -- Где вы нашли такого клоуна? – дежурный по отделу Пузяков осмотрел испачканный в Нотариусе туфель и полез в кобуру за щеткой.

 -- Задержан без документов, пьяный, оказал сопротивление при задержании, -- ОМОНовец, приподняв маску, подмигнул. –   Похож на киллера, разыскиваемого Интерполом.  Вот ориентировка.

 --  Серьезную рыбу поймали. Иду докладывать шефу… а это кто?

               В дежурку прокрался судмедэксперт Палваныч, глянул на распластанного Нотариуса, задрожал от страха и пролепетал: