Тюрго, сильно страдавшего в то время от приступа подагры, пришлось доставить в апартаменты моего мужа, где он постоянно и находился.

Я уехала в Трианон, чтобы наслаждаться там картинами Ватто, украшавшими стены. Кроме того, я решила не менять украшенную резьбой и позолотой панельную обшивку. Вернувшись в Версаль, я обнаружила, что мой муж собирается ехать на охоту. Он провел несколько часов, совещаясь с Тюрго наедине, и сказал, что хочет на время уехать, чтобы обдумать сложившуюся тяжелую ситуацию. Потом Тюрго и Морепа отправились в Париж, потому что до них дошли сообщения о том, что там появились организованные агитаторы, собиравшиеся возглавить налеты на рынки. Мой муж решил сделать короткую передышку: сидя в седле, ему всегда было легче думать.

Я была в своих апартаментах, когда король вдруг ворвался ко мне со словами:

— Как только я выехал из дворца, я увидел толпу. Она шла из Сен-Жермена и направлялась на версальский рынок…

Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо. Толпа… идущая на Версаль! Старый Морепа и Тюрго в Париже, и нет никого, кто мог бы прогнать их. То есть никого, кроме короля!

Луи выглядел бледным, но решительным.

— Как это тяжело, что люди против нас! — сказал он.

Я вспомнила о той минуте, когда мы узнали, что стали королем и королевой Франции, и как мы оба причитали, что еще слишком молоды. Я сразу же забыла о Трианоне, забыла обо всем, кроме того, что должна быть рядом с ним, поддерживать его, придавать ему силы. Я взяла его за руку, и он сжал мои пальцы.

— У нас нет времени на пустые разговоры. Нужны действия, быстрые действия!

Вдруг на его лице появилось прежнее чувство неуверенности в себе.

— Правильные действия! — прибавил он.

Принцы Бово и де Пуа находились во дворце, и он послал за ними. Однако вряд ли они могли заменить Морепа и Тюрго. Он кратко объяснил им ситуацию и сказал:

— Я пошлю депешу Тюрго, а после этого мы должны будем начать действовать.

Я знала, что Луи молча молился о том, чтобы действия, которые он предпримет, были правильными. И я тоже молилась вместе с ним.

Он сел и написал послание Тюрго:

«Версаль атакуют… Вы можете рассчитывать на мою стойкость. На рынок посланы гвардейцы. Я доволен теми мерами предосторожности, которые вы приняли в Париже. Но больше всего меня тревожит то, что может произойти здесь. Вы правы, собираясь арестовать тех людей, о которых говорили. Но, когда будете делать это, хотелось бы, чтобы вы действовали без спешки и тем самым избежали многих несчастий. Я только что отдал приказы относительно тех мер, которые необходимо принять здесь, а также на рынках и мельницах, находящихся поблизости».

Я была рядом с ним. Мое присутствие, казалось, было ему приятно, и это радовало меня.

— Меня тревожит то, — сказал он, — что все это очень похоже на организованный бунт. Это не народ! Ситуация еще не настолько плоха. Пока не произошло ничего, в чем мы не могли бы навести порядок, было бы время. Но совершенно очевидно, что беспорядки кем-то намеренно организованы, спланированы! Людей подстрекают выступать против нас. Почему?

Я вспомнила о том, как приветствовал меня народ, когда я впервые приехала в Париж, и как мсье Бриссак сказал, что двести тысяч человек влюблены в меня. Я вспомнила, как люди приветствовали нас в Булонском лесу.

— Народ любит нас, Луи, — сказала я. — Возможно, у нас есть враги, но это не народ.

Он кивнул, и снова по тому, как он смотрел на меня, я поняла, что он счастлив от того, что я с ним.

Это был ужасный день. Я не могла ничего есть. Мне было дурно, меня тошнило. Ожидание было ужасным, так что, когда послышались крики приближавшихся к дворцу людей, я почувствовала чуть ли не облегчение.

Тогда я впервые увидела разъяренную толпу. Вот они были уже в саду около дворца — нечесаные, одетые в тряпье, размахивающие палками и выкрикивающие оскорбления. Я стояла, немного отодвинувшись от окна, и наблюдала. Один человек бросил в сторону дворца какой-то предмет, который упал на балкон. Это было что-то похожее на заплесневевший хлеб.

Луи сказал, что будет говорить с ними, и смело вышел на балкон. На минуту наступила тишина. Он крикнул:

— Мой добрый народ…

Но его голос утонул в их крике. Муж повернулся ко мне, и я увидела слезы в его глазах.

— Ты попытался. Ты сделал все, что мог, — уверяла я его, однако мне не удалось его утешить. Он был печален и подавлен. Но это был уже не тот Луи, которого я знала прежде. В нем появилась решимость. Я знала, что он не испугался, что бы ни случилось, и что у него была только одна цель: дать своему народу дешевый хлеб.

Я видела, как во двор вошли гвардейцы под предводительством принца Бово. Как только он появился, толпа повернулась к нему. Они осыпали его мукой — драгоценной мукой, необходимой для выпечки хлеба, он был покрыт ею с головы до ног!

— Мы пойдем на дворец! — выкрикнул чей-то голос в толпе.

Принц крикнул:

— Какую цену на хлеб вы хотите?

— Два су! — был ответ.

— Тогда пусть она и будет два су! — сказал принц.

Послышались дикие торжествующие крики, и люди повернули прочь от дворца. Они помчались к пекарям и потребовали у них хлеб по цене в два су. Так закончился мятеж в Версале. Некоторые из тех, кто был арестован, оказались вовсе не голодающими крестьянами, а состоятельными людьми. Один из них был главным келарем Артуа. А подобранный с земли испорченный хлеб, с помощью которого люди выражали свое недовольство, оказался смешанным с золой.

Все это действительно вызывало серьезное беспокойство.

Луи сразу же написал Тюрго:

«Теперь у нас все спокойно. Мятеж начался бурно, но войска успокоили толпу. Принц де Бово спросил людей, почему они пришли в Версаль, и те ответили, что у них нет хлеба… Я решил не выходить сегодня, не из-за страха, а для того, чтобы все успокоились и угомонились. Мсье де Бово сказал мне, что вынужден был пойти на неблагоразумный компромисс, разрешив мятежникам покупать хлеб по два су. Он говорит, что больше ничего не оставалось делать. Теперь сделка уже заключена, но необходимо принять меры предосторожности, чтобы они не воображали, что могут устанавливать свои законы. Мне нужен ваш совет по этому вопросу».

Тюрго сразу же вернулся в Версаль.

— Наша совесть чиста, — сказал он королю, — но настоящая цена хлеба должна быть восстановлена, иначе произойдет катастрофа.

Несмотря на меры предосторожности, принятые Тюрго, в Париже тоже начались бунты. Шеф полиции Ленуар медлил. Возможно, он не желал выступать против бунтовщиков.

Все это было очень тревожно. Ленуар отказывался выполнять свои обязанности. Кроме того, было найдено большое количество хлеба, который намеренно сгноили, подвергнув его особой обработке. Тюрго действовал быстро и сместил Ленуара, назначив на его место человека по имени Альбер, своего сторонника, который сразу же перешел к действиям. Были произведены аресты, и порядок был восстановлен. Весь парламент был вызван в Версаль, где его принял король.

— Я должен остановить этот опасный мятеж, — сказал он, — который может быстро перерасти в восстание. Я полон решимости сделать это, чтобы ни мой добрый город Париж, ни мое королевство не пострадали. Я полагаюсь на вашу верность и покорность, решившись принять меры, которые должны гарантировать, что во время моего правления мне не придется принимать их вновь.

Еще раньше он говорил мне, что считает необходимым как можно быстрее восстановить в королевстве порядок, а виновников мятежа разыскать и подвергнуть жестокому наказанию.

Однако бунты в Париже продолжались. И снова арестованные оказались вовсе не бедняками, нуждающимися в хлебе. Это были мужчины и женщины, в карманах у которых водились деньги.

Луи был очень подавлен.

— Это заговор! — сказал он мне. — Заговор против нас! Вот что меня так беспокоит.

— Но ты ведешь себя как настоящий король, Луи. Я слышала, как люди снова и снова повторяли это. Они говорили мне, что то, как ты разговаривал с парламентом, вызвало всеобщее восхищение.