— Она — putain[22]. Ты знаешь, что это значит?

— Не помню, чтобы когда-нибудь слышала это слово раньше.

— Она — его любовница. Теперь понятно?

Я кивнула. Она приблизилась ко мне вплотную. Ее глаза сверкали.

— Она работала в публичных домах, прежде чем появилась здесь. Говорят, она нравится ему потому, что знает множество новых приемов… Всему этому она научилась в публичных домах, где проделывала все это весьма искусно.

Я покраснела от смущения.

— Это не может быть…

— О, дорогая, ты еще так молода! Ты так наивна! Ты не знаешь этого двора. Тебе нужны друзья. Ты нуждаешься в том, чтобы кто-нибудь руководил тобой, помогал тебе.

Она схватила меня за руку и приблизила свое лицо к моему. Две другие тетушки тоже придвинулись ко мне, кивая. Мне захотелось убежать прочь, пойти к королю и спросить, правда ли все это. Я, как выяснилось, совсем не знала короля. Он оказался вовсе не таким, каким представлялся поначалу. Я поняла, что могу доверять только Мерси. Он единственный человек, в котором можно быть уверенной. Он сам сказал мне об этом.

Аделаида продолжала тихим, монотонным голосом:

— Король не должен был приглашать ее на тот ужин… И особенно — в такое время. Это было ужасным оскорблением… для тебя! Ведь тот ужин был первым в узком семейном кругу… И все-таки он позволил себе привести ее… Прежде он никогда этого не делал.

Теперь я поняла, почему Мерси и все остальные тогда так беспокоились. Они узнали, что эта женщина, его содержанка, тоже приглашена, что в некотором смысле можно было расценить как оскорбление в мой адрес. Все это глубоко уязвило меня, потому что как нельзя более ясно говорило о том, как мало король заботился обо мне. Я думала, что он любит меня, а он просто смеялся над моей наивностью и специально привел на ужин свою любовницу, чтобы оскорбить меня. Все это было тщательно продуманным спектаклем, за которым скрывалось что-то зловещее и пугающее.

— Тебе не нужно беспокоиться, — сказала Аделаида. — Мы — твои друзья.

Она взглянула на своих сестер, и все они дружно закивали.

— Приходи к нам, когда захочешь. У тебя будет собственный ключ от этих апартаментов. Вот он! Разве это не говорит о том, как мы любим тебя? Мы — твои друзья. Доверься нам! Мы научим тебя тому, что сделать, чтобы Берри стал хорошим мужем. Приходи к нам в любое время, и мы поможем тебе.

Аделаида сварила кофе. Она очень гордилась своим умением готовить его и не позволяла слугам вмешиваться.

— Этому меня научил король, — сказала она. — Когда мы были моложе, он всегда готовил кофе в своих апартаментах и приносил его сюда. Тогда я вызывала звонком Викторию, а она, прежде чем прийти, вызывала Софи. В свою очередь, Софи, прежде чем прийти, вызывала Луизу… Это было еще до того, как Луиза ушла в монастырь. Знаешь, она ушла туда, чтобы спасти не только свою собственную душу, но и душу короля. Она постоянно молится за него, потому что боится, что он может умереть и все его грехи останутся на его совести. Что будет, если он умрет в постели рядом с этой проституткой? Луизе приходилось проделывать долгий путь, и часто бывало так, что, когда она приезжала, король уже готовился к отъезду, так что ей хватало времени только на то, чтобы поцеловать его, прежде чем он уедет. Это были счастливые дни… Так продолжалось до тех пор, пока здесь не появилась эта женщина. Конечно, до нее еще была Помпадур. Король всегда становился жертвой женщин. Но было время… — Ее взгляд стал мечтательным. — Люди стареют. Знаешь, я была любимой дочерью. Он тогда называл меня Logue[23]. Это было ласковое прозвище. Он и до сих пор называет меня так, а Викторию — Coche[24].

— Это из-за того, что я очень люблю поесть, — вставила Виктория. — Из-за этого я немного располнела… Но вовсе не как свинья.

— Софи он называл Graille[25], а Луизу — Chiffe[26]. Наш отец любит давать людям прозвища. Он всегда называл жену нашего брата бедной Пепой. Ты знаешь, что я имею в виду Марию Жозефу. Я редко слышала, чтобы он называл твоего мужа иначе, как бедным Берри.

— Почему же эти двое — бедные?

— Пепа — потому, что, когда она приехала сюда, ее муж не желал этого. Раньше он уже был женат и продолжал любить свою первую жену. В первую брачную ночь после своей второй свадьбы он, будучи в объятиях своей новой жены, призывал первую. Но Мария Жозефа была терпеливой, и со временем он полюбил ее. Потом он умер. Поэтому король и называл ее бедной Пепой. А бедный Берри… Ну, дело в том, что он совсем не такой, как большинство молодых людей… Вот почему он — бедный Берри.

— Интересно, обижается ли он на это?

— Бедный Берри! Его ничто не интересует, кроме охоты, чтения, замков и строительства…

— А еще еды, — сказала Виктория.

— Бедный Берри! — вздохнула Аделаида, и все остальные вздохнули вместе с ней.

Побывав у тетушек, я узнала о королевской семье много нового, чего не знала прежде. У меня были теперь ключи от их апартаментов. Впоследствии я часто пользовалась ими, потому что с тетушками я, по крайней мере, могла на время избавиться от строгих правил этикета мадам де Ноай.

На балу, который был дан несколько дней спустя, произошло серьезное нарушение этикета. Причиной тому послужил тот факт, что принцы из семейства Лорренов высказали пожелание, чтобы их дому было отдано определенное предпочтение перед всеми другими. Дело в том, что бал давался в мою честь, а мой отец, Франсуа Лоррен, принадлежал к этому семейству. В частности, мадемуазель де Лоррен, являвшаяся моей дальней родственницей по линии отца, полагала, что одно это дает ей право пройти в менуэте впереди всех остальных дам. Графини королевской династии были оскорблены этим, и весь дворец пребывал в бурном обсуждении предстоящих событий. Мне сказали, что король расхаживал взад и вперед по своим апартаментам, глубоко обеспокоенный внезапно возникшей проблемой. Отказать Лорренам в их просьбе значило оскорбить австрийскую династию, а согласиться с ними — означало нанести оскорбление семействам Орлеанских, Конде и Конти.

Еще никогда этот их этикет не казался мне таким глупым. Король позволил мадам Дюбарри сидеть за столом вместе со мной, и после этого он еще, оказывается, думал, что я могу обидеться, если моя дальняя родня не получит преимущества перед его близкими родственниками! Я приняла решение никогда, насколько это возможно, не быть рабыней их дурацкого этикета.

Однако спор продолжался, и наконец король разрешил его в пользу Лорренов. Тогда графини королевской династии отказались присутствовать на балу, сказавшись нездоровыми.

Я вряд ли заметила их отсутствие. Я танцевала. Как же я любила танцевать! В эти минуты я чувствовала себя самой счастливой на свете. Сначала я танцевала с мужем. Он был очень неуклюж и постоянно поворачивался направо, когда следовало поворачиваться налево. Я громко смеялась, и тогда он вдруг как-то неторопливо улыбнулся мне и сказал:

— У меня это плохо получается!

Это казалось большим прогрессом в наших отношениях. Совсем другое дело, как оказалось, — танцевать с моим младшим деверем, который был природным танцором и невероятно галантным кавалером, беспрестанно повторявшим мне, что Берри — самый счастливый человек при дворе и что он надеется, что Берри понимает это. Я с удовольствием отвечала ему и чувствовала, что в его обществе становлюсь все более беззаботной. Было так чудесно танцевать с человеком моего возраста, с которым у меня было что-то общее! Артуа все время смеялся, и мне тоже хотелось смеяться. Я не сомневалась, что мы станем друзьями. Потом я танцевала с молодым герцогом Шартрским, сыном герцога Орлеанского, и он мне совсем не понравился, потому что, хотя и был любезен, но его холодные глаза чем-то напоминали глаза змеи, в связи с чем общее впечатление было неприятным. Это был мой первый близкий контакт с ним. Вероятно, в тот вечер я впервые почувствовала, что этот человек станет моим врагом.