Анна прекрасно ощущала ту атмосферу злобы, которая окружала ее, но сегодня она только придавала дополнительный стимул ее триумфальному настроению.

— Ты помнишь последнее лето и наше отчаяние тогда? — прошептала она Джорджу. — А сейчас, через несколько коротких месяцев, все-все переменилось. — Она торжествующе рассмеялась.

— А я по-идиотски насоветовал тогда тебе ехать в Элтхэм на поклон к леди Марии. Моя бедная Анна.

— Теперь это не имеет значения. — Воспоминания об этом унижении становилось все менее волнующими по мере того, как в ее чреве рос ребенок. Она безразлично добавила: — Наша тетушка Шелтон сообщает, что девица стала груба и высокомерна, как никогда раньше.

— Хоть бы она поскорее последовала за своей матерью в небытие!

— Нет, я больше не желаю ее смерти. Да и зачем мне хотеть этого, когда все страхи перед ней развеялись? Она больше не может причинить вреда ни мне, ни моим близким. Теперь она попала в разряд тех, кого следует пожалеть, ибо король быстро расправится с ней, как только родится мой ребенок. Но я предупреждала ее, так что она не на моей совести — мне не в чем упрекнуть себя.

На мгновение у нее мелькнула мысль, что к этому времени Мария уже, наверное, была извещена о смерти матери. Сегодня ночью она, должно быть, будет сидеть одна, плача, в своей убогой комнате, такая далекая от всех этих сцен великолепия и веселья…

Анна тут же постаралась отогнать от себя этот призрак жалости, который мимолетно мелькнул перед ней. Девица всегда представляла для нее опасность и более чем заслужила свою неминуемую участь. В сердце Анны есть место только для ее дитяти, которое покинет ее чрево и вступит в этот благословенный мир в мае. В мае, счастливом для нее месяце, том месяце, когда она стала королевой. Это будет ее окончательная победа над Екатериной, подумала Анна, прижимая охранительным жестом обе руки к начинающему увеличиваться животу. Зима к тому времени кончится, а от Екатерины останется только уходящая память. Вся Англия будет праздновать приход весны и появление на свет принца. Голос Джорджа прервал ее безмолвный монолог:

— Здесь наш дядя Норфолк. Тебе не кажется, что он всегда выглядит так, как будто страдает от бесконечных болей в животе?

— Мне никогда не доводилось видеть его иначе как со скорбной миной на лице, — согласилась Анна. — Интересно, а когда он забавляется со своей маленькой прачкой, он остается таким же мрачным? Если так, сколь же безрадостным бывают занятия любовью для бедной Бесс каждый раз, когда он навещает ее! — Они оба захихикали, представив себе Норфолка с его любовницей Бесс Холланд, служанкой из его дворца. Эта связь была абсолютно необъяснима для первого пэра Англии и интриговала весь двор вот уже много лет.

Стоявший в противоположном конце зала со своим приятелем, герцогом Суффолком, Норфолк заметил их веселое перешептывание и наверняка понял, что разговор идет о нем. Кислое выражение на его лице стало еще кислее, но он разглядывал эту парочку с неприкрытым ядом во взоре. Много лет назад он помогал Анне и поддерживал девушку в ее пути наверх, за что любой человек, будь он даже и герцогом, не мог не рассчитывать на какие-то блага, уж коли он оказался родственником члена королевской семьи. И правда, когда он стал дядей королевы, его и без того высокое положение возвысилось еще больше. Но с тех пор он и Анна неоднократно серьезно ссорились. Анна выказывала ему не просто неуважение, но открытое презрение, мало заботясь о том, оскорбляет она его или нет, благо, сама она достигла вершины.

— Маленькая высокомерная шлюха, — воскликнул он сейчас. — Но такого поведения только и можно было ожидать от этой парвеню. Власть ударяет в такие головы, как вино. А она достаточно низкого происхождения со стороны отца.

Это едва ли было тактичным замечанием по отношению к Суффолку, который сам был точно таким же парвеню. Семья поднялась к вершинам власти только потому, что его отец был знаменосцем у Генриха Седьмого в битве при Босуорте и был должным образом отмечен. Но чувствительность не числилась среди отличительных черт Суффолка, и насмешка ничуть не тронула его, так же как перышко не укололо бы носорога.

Норфолк продолжал бушевать:

— Ты только посмотри на нее и этого нахала, моего племянника. Хихикают и выламываются, как пара мартышек. Будь у них хоть капелька ума в их ничтожных мозгах, они бы рыдали и скрежетали зубами при известии о смерти Екатерины.

Всегда казалось, что проходит довольно много времени, прежде чем какое-нибудь замечание доходит до Суффолка. Наконец он высказался:

— Я не знал, что они любили ее.

— Я не в том смысле, — огрызнулся Норфолк. — Но они слишком слепы и глупы, чтобы понять, что, пока Екатерина была жива, Анна была в безопасности. А теперь она в опасности. Но меня это ничуть не касается.

Суффолк прокручивал в голове эту мысль раз за разом, так и эдак, но мозги его работали так же медленно, как тащится человек, с ног до головы опутанный тяжелыми цепями.

В недоумении он дернул себя за бороду.

— Я не понимаю…

— Тогда позволь мне объяснить тебе. Как бы она ему ни надоела, король не мог позволить себе попытаться избавиться от моей племянницы до сегодняшнего дня. Если бы он поступил так, то все ожидали бы от него, что он призовет назад Екатерину. А этого он не сделал бы никогда, имея перед глазами соблазнительную малышку Джейн. — Он презрительно добавил: — Кроме того, его величество стал бы посмешищем для всей Европы, имея двух бывших жен на руках и третью на подходе. А теперь, теперь все изменилось. Ему уже нет нужды колебаться и ничего не стоит избавиться от Анны.

— Но почему он должен избавляться от нее, когда она вот-вот должна подарить ему сына?

— Кто сказал, что она подарит ему сына? Может быть, сам Господь Бог поведал тебе об этом интересном факте?

— Но… но… — Суффолк вытаращил глаза. — Не хочешь же ты сказать, что она родит еще одну девочку?

— Это иногда случается даже в самых лучших семьях, — сухо ответил Норфолк. Он вдруг поймал себя на том, что от всей души надеется, что Анна допустит именно эту непоправимую ошибку. Ведь как мать принца Уэльского, наследника престола, она станет неуязвимой.

Глава шестая

Сообщить печальную новость Марии была послана леди Алиса Клэр. Прижав ее к своей мощной груди, с пухлыми щеками, мокрыми от слез искреннего сострадания, она, тяжело дыша и запинаясь, пересказала Марии новости, которые привез гонец. Ее ожидания увидеть рыдающую, падающую в обморок девушку были жестоко обмануты. Мария неподвижно стояла в надежном убежище ее рук и не выказывала никаких признаков печали. Она просто сдавленным, тихим голосом спросила о некоторых подробностях и потом, спокойно высвободившись из объятий леди Клэр, вернулась в детскую, где радостно гугукающее дитя ожидало, когда его оденут и приготовят для поездки ко двору.

По мере того как новость распространялась среди обитателей поместья, Мария все чаще ловила на себе сочувственные взгляды, которые тут же превращались в удивленные и осуждающие при виде ее неестественного спокойствия. Она всегда чуть ли не выставляла напоказ свою любовь к старой королеве, а теперь была холодна как лед и не уронила ни единой слезинки за упокой ее души. Это надо же! Гонец рассказывал, что даже король чуть не расплакался, когда услышал об этом. Правда, после этого он ударился в разгул, но у него была причина веселиться, ибо теперь нечего было опасаться войны с этим всюду сующим свой нос императором. А эта девка с каменным сердцем, с ее бесстрастным лицом — что ж говорить, никогда не угадаешь, каков человек на самом деле.

Даже служанка Марии, Маргарет Байнтон, с красными от слез глазами, бросала осуждающие взгляды на свою госпожу, пока та спокойно продолжала исполнять свои каждодневные обязанности, не выказывая никаких видимых признаков того, что этот день чем-то отличается от любого другого.