Но даже более живо, чем эти любимые образы, на нее накатывали запахи миртов, померанцев и апельсинов, аромат тысяч цветов, звон дворцовых фонтанов и свет обжигающего солнца. Было невероятно тяжело очнуться от всех этих запахов и цветов и очутиться в грубой реальности продуваемого сквозняками негостеприимного замка, окруженного затхлыми болотами и топями, над которым вечно стонет никогда не затихающий ветер.

В начале января Екатерина почувствовала себя немного легче после визита Чапуиза, этого преданного друга, которого ей не разрешали видеть так долго.

— У меня накопилось так много того, что мне надо сказать вам, и так мало времени, чтобы сделать это, — возвестила она ему, когда он сел на краешек ее постели.

— Вашему величеству не пристало говорить подобные вещи. — Как и любой нормальный человек, Чапуиз не принимал явных проявлений болезни или смерти и торопился принести ей свое успокоение: — Ваше недомогание скоро пройдет. Во всем виновата погода, я уверен в этом. Эта ни на что не похожая английская зима. Вы и я, мадам, появились на свет в гораздо более цивилизованном климате. — Он с дрожью посмотрел на то, что открывалось его взгляду через узенькое окошко, где низкое серое небо обещало снег, и с тоской подумал о том, когда же он наконец сможет вернуться в свои теплые края.

Но Екатерину было не так-то просто провести. Она в отрицательном жесте подняла свои теперь оплетенные голубыми венами, некогда такие красивые руки, сейчас скрюченные ревматизмом, и позволила им упасть на покрывало.

— Я знаю, что вы говорите от чистого сердца, но давайте не будем обманывать друг друга. Я верила, что мне хватит сил, чтобы еще раз увидеть вас и поделиться с вами своими тревожными мыслями. — Вид у нее был жалкий. — Мое смертное ложе часто навещают призраки тех, кто из-за меня подвергся страшным казням после непереносимых мук. Мои дорогие друзья, епископ Фишер и Томас Мор. Эти храбрые картезианские монахи. Мои столь же храбрые юные духовники. Их осуждающие лица, кажется, окружают меня. Но они всегда живы в моей памяти. Только я ответственна за их судьбу.

Она вздрогнула от рыданий, и Чапуиз, боясь, что она захлебнется в слезах, воскресил все свои познания в латыни, вдруг всплывшие в его памяти, и, присовокупив к этому искусство дипломата, постигнутое за многие годы, проведенные в чужих странах, попытался облегчить ее страдания.

— Ваше величество, вы ставите себя на место Господа Бога, — ласково пожурил он ее. — Вы не можете отвечать за всех живущих в этом мире. Они сами строят свою судьбу. И наши друзья сами избрали свой путь на эшафот. Они пошли навстречу судьбе по собственной воле. И они были бы очень недовольны, если бы подумали, что к этому их хотя бы слегка подтолкнули вы. Они приняли свою муку с открытым сердцем. Они были подвигнуты к ней не вами, и помните, все они имели возможность избежать этого пути, пока было время. Так надо ли обвинять себя в том, что они сами не захотели сделать этого?

— И все же, если бы я была с самого начала не такой непреклонной, если бы согласилась на расторжение брака, если бы ушла в монастырь или тихо жила в каком-нибудь замке, не было бы разрыва с Римом и нужды в этих страданиях за веру.

Если бы, если бы, если бы! Если бы остался в живых хоть один из сыновей Екатерины; если бы Мария родилась мальчиком; если бы сэр Томас Болейн не лег в одну прекрасную ночь в постель со своей женой и не зачал бы Анну; если бы Анна вышла замуж еще в молодые годы; если бы она не танцевала перед королем в Гринвичском дворце; если бы она не так долго не допускала его к себе…

— Мадам, используя бесконечные «если бы», можно добраться до истоков времен. Но что вы могли делать еще, кроме как поступать по воле Господа, как вы ее понимаете? Для вас было невозможным отказаться от своего брака, чтобы только сохранить мир и спокойствие. Другие могут идти на компромисс, но не вы. — Он немного помолчал и закончил: — И у вас нет дара предвидения. В начале вы не могли предусмотреть конца.

Екатерина кивнула, с лица сошло выражение напряжения. Через мгновение она высказала следующее предположение:

— Я искренне верю, что король не зашел бы так далеко, если бы тогда, девять лет назад, смог предвидеть будущее.

— Я в этом просто уверен, — согласился с ней Чапуиз и смело продолжил: — Ну и кроме всего прочего, о чем он должен сожалеть, какое счастье принесла ему эта его любовница?

— Вы… вы думаете, что Анна начинает надоедать ему? — Екатерина моментально забыла свою озабоченность делами душевными, и на передний план вышли чисто человеческие черты ее характера.

— Это очевидно для всех, — Чапуиз постарался пошире развить эту тему. — Ваше величество, мы знаем, что она околдовала его, но теперь она более не властна над ним. Она отвращает его от себя своим острым языком и злобным нравом. В последнее время замечено, что король избегает ее. — Он ловко уходил от разговоров о недавнем вторжении в драму королевского брака Джейн Сеймур. Сейчас, когда Екатерина медленно уходила из жизни, было бы жестоко подвергать ее чувства новому испытанию, сообщая о дальнейшей неверности ей короля. — Более того, говоря о своей любовнице, король употребляет такие слова, которых он, конечно же, не употреблял в отношении вас. И еще он неоднократно публично сравнивал ее с вами — отнюдь не в ее пользу — и язвительно замечал, что она значительно хуже вас.

Умница Чапуиз выбрал именно тот бальзам, которым надо было врачевать израненное женское сердце. Было так приятно видеть, как просветлело лицо Екатерины! Она лежала, размышляя над его словами, пока вдруг в ее мысли, перепутанные слабостью, не закралось подозрение.

— Но как же может быть, если вы говорите, что он… разочаровался в ней, когда я слышала о ее новой беременности?

В этот момент Чапуиз в сердцах проклял докучливого сплетника, который донес пикантную новость даже до этого уединенного места. Он тщательно продумал свой ответ:

— Ну, вы же знаете, что подобные пустые слухи всегда бродят при дворе. А этот был пущен, без сомнения, ее сторонниками, чтобы укрепить ее положение в глазах тех из нас, кто спит и видит ее падение. Могу поклясться, что не заметил в ней никаких признаков того, что она вновь станет матерью.

Чапуиз прекрасно знал о беременности Анны, но столь же хорошо знал и то, что не может изложить собственную теорию на этот счет женщине, находящейся рядом с ним. Ибо он подозревал, что Анна от отчаяния (если король, как говорили, оказался импотентом) наставила ему рога, чтобы спасти собственную шкуру. Если это было правдой, то Чапуиз, сколь бы он ни не любил ее, не мог удержаться от тайного восхищения ее захватывающей хладнокровной смелостью.

Екатерина тревожно проговорила:

— Будем надеяться, что это так, и слухи эти вздорные, хотя бы из-за Марии. Ведь другой ребенок тоже девочка. А родись сейчас у нее сын, все, на что я надеялась и за что молилась, развеется, как дым, — вздохнула она. — Как я могу умереть со спокойной душой, оставив мою дочь в такой опасности?

— Я уже неоднократно говорил вам, ваше величество, что вам не следует волноваться за принцессу. Она унаследовала всю храбрость своей матери. Вспомните, как она дала этой беспутнице от ворот поворот прошлым летом.

— Одной храбрости мало, хотя свою она уже доказывала неоднократно, — продолжала настаивать на своем Екатерина. — Вдумайтесь в ее положение. Ей всего двадцать, и она окружена людьми, желающими ей только зла. А эта мстительная женщина, я убеждена, пыталась отравить ее и вполне может повторить попытку еще раз. Отец же ее теперь не просто безразличен к ней, а явно враждебен. И хуже всего то, что над ней, подобно дамоклову мечу, висит эта проклятая присяга. Как же я могу не волноваться за нее?

И опять Чапуиз оказался на высоте положения, расчетливо перемешивая правду с выдумкой:

— Мадам, ваши страхи сейчас имеют под собой еще меньше оснований, чем до этого. Не так давно я получил послание от императора. Он вновь подтвердил, что не останется в стороне и не позволит причинить принцессе никакого вреда. Более того, он прямо намекнул, что очень скоро у него будут развязаны руки, чтобы совместно с его святейшеством папой римским оказать давление на короля.