– Отлично помню, – ответил Архангел Англичан, который явно был готов к такому повороту разговора. – Они в некоторой степени… не в такой, конечно, как они сами считают, но все же в определенной степени проложили дорогу этим нововведениям. Я только имел честь немного подправить их, направить, подкорректировать со своего незаметного места за кулисами жизни…

– Хорошо. Я помню, вы о них положительно отзывались.

– Тем не менее… – Архангел сцепил руки на немного округлившемся животе. – Тем не менее, я бы не стал спешить с присвоением этим двоим титула спасителей общества. У нас в департаменте говорят: есть два типа общественной службы – спасители и служители, ха-ха!

– Как тонко! – Сатана тоже рассмеялся.

– Вы так считаете? Вообще-то это пошло от моих заметок на полях реестра иерархии. Все же я считаю, что эту парочку следует отнести в первому подклассу второго класса служителей общества.

– А что с ними было дальше? – продолжил Сатана.

Архангел Англичан посмотрел на Азраила.

– Оба прибыли, – ответил тот.

– Ну извините, извините, – раздраженно бросил Архангел. – Конечно, я пытался извлечь из них максимум пользы, насколько это было вообще возможно при условии их природных ограничений, и при этом практически ни в чем не поступаясь своей методологией. И я во многом преуспел. Кстати, я только что сочинил пропагандистский материал о взаимозависимости Истинного Счастья и Жизненных Усилий. Это займет не больше десяти минут…

Но снова оказалось, что его слушателей влекут прочь неотложные дела. И снова они встретились через некоторое время на Грани Бездны.

– Будь у меня чувства, – сказал Сатана, – наш юный друг меня бы потешил, как он сам выражается. Что он там тебе говорил, когда мы ушли?

– Да ну, – нехотя ответил Азраил. – Наша межведомственная комиссия не оправдала его ожидания. Мы не достигли консенсуса при попытке сформулировать modus moriendi9.

– А потом, – добавил Гавриил, – он добавил, что Азраил мыслит не как юрист.

– Да с какой стати-то? – воскликнул Азраил. – Я же исполнитель, и всё. И у меня инструкции: распределять Милость. A propos, что было с той парой, которую вы обсуждали?

– Сейчас, минуту. – Сатана огляделся по сторонам. Свет от его нимба пронесся по всем отделениям Ада, где при приближении луча вспыхивали ответные отблески, чем дальше – тем ярче. Он задал в Пространство бессловесный вопрос и через мгновение утвердительно кивнул. – Ну и чудно, – сказал он. – Она уже тут у нас в одном цеху, проходит испытания на предельную деформацию. И он тоже на подходе. Мы… – Сатана изобразил Архангела Англичан, сложив руки на животе. – Мы взяли на себя смелость предположить, что из него можно еще кое-что извлечь в связи с исполнением им на Земле обязанностей служителя, уже после того, как наш юный друг сбросил его сюда. Вот мы и решили: пусть отрабатывает. Он сейчас коротает срок в благотворительной ночлежке с неизлечимой болезнью на средства своих друзей. На наш взгляд, за последние пять лет его самореализация на выходе окупила все издержки на переоборудование.

– А он знает? – спросил Гавриил.

– Вряд ли. Он совсем пал духом, как говорят на Земле. Я вам их обоих покажу через минуту. Впервые они встретились… на перроне, да? Отлично. Пойдемте со мной и проверим.

– Так, посмотрим… перрон. – Гавриил указал на стенд с приклеенными газетами: – «Всё заповедь на заповедь, заповедь на заповедь, правило на правило, правило на правило, тут немного и там немного». В общем, всё реконструировали?

– Ну конечно же. Мы не болтаем о прогрессе, мы его делаем.

– А тогда почему… – Гавриил закашлялся, потому что локомотив выпустил огромный столб дыма. – Почему вы не электрифицируете свою систему? И что это за топливо? Сроду такого не нюхал.

– А я нюхал, – заметил Азраил, настоящий специалист и практик, – по-моему, – он еще раз принюхался, – закись азота, веселящий газ, своего рода анестетик.

– Он самый, – сказал Сатана. – Этот запах освежает память.

– А в чем смысл? – спросил Гавриил.

– Всё просто. Довольно значительное число лиц во Времени имеет слабость брать на себя различные обязательства, точнее клясться, как ни грустно это признавать, в том, что будут любить то или иное другое лицо всю Вечность. Большинство этих обязательств забываются или постепенно меркнут под наслоениями последующих событий, которые приобретают первостепенную, по сравнению с ними, важность. Но остаток – скажем, процента два, – попадает сюда. Естественно, они представляют собой особый тип, с высоким уровнем развития личности, страстей, постоянства, а ведь именно такие люди и обладают потенциально наивысшим уровнем реакции на наши методы работы с клиентами. Сначала мы их сажали в колодки и пороли. С изобретением дилижансов мы стали набивать их, как сельдей в бочку, в точные копии самых дешевых придорожных гостиниц. А с дальнейшим развитием транспортной сети нам пришлось воссоздать здесь точные копии всех лондонских станций, – вам стоит как-нибудь навестить парочку из них в субботу вечером. Но это всё детали. Сама суть нашей идеи состоит в том, что здесь эти души вечно ждут поезда, который привезет – или не привезет – к ним ту, другую, душу, которой они обещали провести с ней Вечность. Здесь очень буквально воспроизводится земное выражение «ждать – не дождаться».

Сатана усмехнулся и снова оглядел перрон. Он выглядел точь-в-точь так, как положено выглядеть перрону в конце жаркого, безветренного, липкого, пропитанного запахом бензина летнего вечера в конце августа, когда неясно, полседьмого или полвосьмого, но людям на платформе это совсем не все равно.

Подошел поезд. Дежурный выкрикнул номер пути, часть толпы сгрудилась за перилами, но кое-кто остался под часами: мужчины затягивали узлы галстуков, женщины поправляли шляпки. Какая-то пожилая дама с хозяйственной сеткой в руке сказала стоявшему рядом господину: «Я считаю, лучше всегда стоять там, где сказал. Так меньше шансов разминуться». «Да-да, конечно, – ответил ей собеседник. – И я всегда так делаю». А потом оба внезапно дернулись в направлении перил, словно их за веревку потянули.

Пассажиры высыпали на перрон. Они и ждущая толпа пожирали друг друга глазами. Кто-то, кому показалось, что он увидел знакомое лицо или услышал едва журчащие нотки знакомого голоса, бросался вперед, вытянув перед собой руки и выкрикивая имя, а потом, поняв свою ошибку, неуклюже делал вид, что просто помахал рукой или поправил одежду, и тут же старался смешаться с остальными встречающими, затереться в толпу. Когда из виду скрылся последний пассажир, над толпой разнесся стон разочарования. Тучный еврей внезапно резко развернулся и пошел прямо на контролера, который выходил с платформы, чтобы перейти на следующую.

– Да все вышли, все до последнего, сэр, – отбивался контролер. – Да, сэр… спасибо, сэр, конечно, можете сами проверить.

Еврей уже рыскал по вагону, заглядывая под каждую полку и открывая каждую закрытую дверь, и только пройдя через пустой багажный вагон и ничего там не найдя, в слезах выскочил наружу. За ним по пятам бежал расхристанный молодой человек в костюме для гольфа, всем по пути объяснявший, что ищет футляр с клюшками. Он разразился руганью, когда старушка тихо спросила его в спину: «Подружку потерял, милок?».

Объявили о прибытии следующего поезда. Толпа двинулась в другую сторону: кое-кто уверенно и с надеждой, другие с одержимостью неисполнимого и страстного желания. Кто-то упрямо уставился в газету или журнал на стенде с прессой, стараясь отвлечься, но ни у кого не получалось сконцентрировать внимание на статье, да и люди все время бегали вокруг, толкались и терлись о спины.

– Здесь поддерживается средний уровень стресса, – пояснил Сатана. – Пойдемте в гостиницу: там уютнее, да и спокойнее, а то вдруг кому-нибудь из них станет невтерпеж.

Архангелы медленно пошли по платформе, пока дорогу им не преградил какой-то жалкий человечек, крутивший за пуговицу начальника станции, буквально запертого между двумя невостребованными чемоданами без ярлыков. Он что-то настойчиво говорил служащему, но тот умело отбивался: