Солдат подошел к кресту. Ноги распятого, связанные у лодыжек, были вывернуты выше колен: ему перебили бедренные кости. Йехошуа вздрогнул: человек приподнял подбородок. Его черные губы раздулись от жажды, глаза затекли на распухшем лице. Но он все еще жил! Солдат вынул меч, и ударил распятого под левый сосок. Несчастный дернулся и испустил дух. По внутренней части бедра потекла струйка. Мухи взвились, и тут же прилипли к свежей ране. Плакальщицы завыли. Солдат травой отер лезвие и вложил меч в ножны. Его товарищ уже собирал вещи. Мужчины опустили крест и принялись отвязывать тело. В деревне взвыла собака.

Дети пошли прочь.

Очнулся мальчик дома. Оранжевое солнце сползло к дальней крыше. Мирьям, расставив колени, молола зерно в каменной ступе: шабат шабатом, а домашние дела никто за нее не сделает,…если их делать тихонько, когда никто не видит.

– Где отец? – спросил мальчик.

– В собрании. Приходили от Пинхаса…

Йехошуа сделал несколько жадных глотков из ковша.

– Сюда идут солдаты! – выдохнул он и побежал к молитвенному дому.

Ветер уносил в пустыню соленые брызги прибоя. Альбатрос, недвижно балансируя на ветру, оглядел вечные пески, а за струйками дрожавшего воздуха – зеленые пятна оазисов, деревушку у реки на краю окоема, огромный город на побережье, и заскользил к морю.

Грузно ступая и шумно отдуваясь, Вителий Скавр, хлеботорговец и судовладелец, совершал утренний обход дома в пригороде Александрии.

Скавр растолкал домашних рабов. И те, почесываясь и ворча на хозяина, – неймется спозаранку! – разбрелись по закуткам до нового окрика. А Скавр поднялся на второй этаж к жене и дочерям.

Заря окрасила в розовое шелковую обивку стен и тюлевые пологи над перинными ложами девушек, а свежий бриз шевелил занавесы на широких окнах в перестиль, где над цветами уже колдовал молчаливый старый грек. От садовника пахло розами, и дочери Скавра любили его.

Хлеботорговец вздохнул. Старшей шестнадцать, а достойного жениха нет. У полога младшей улыбнулся. Эта не завянет первоцветом!

В маслодавильне рабочие уже наладили пресс. А в печи пекарни бушевал огонь, и Скавр остался доволен усердием людей. Поболтал с пекарем Иссой, жившим с семьей в таберне при особняке. Исса помнил еще деда Скавра молодым центурионом в отряде Гая Юлия, помогавшего мятежной царице. Старый египтянин в фартуке и нарукавниках, коричневый, как высохшая кожа, предположил: засуха на юге «царства», как он называл Африканские провинции, вздует цену пшеницы. Именно это хотел услышать Скавр: он приберег два амбара зерна для перекупщиков императора.

Он обошел таверны арендаторов. Не из корысти он приютил в своем доме умельцев, а из любви к чужому процветанию. И люди ценили его заботу.

Скавр навестил приболевшего краснодеревщика Симона: его таверна единственная выходила в дом. Вся мебель Скавра, восхищавшая гостей, рук Симона. Оба сына мастера почтительно стояли в дверях, пока Скавр, удержав захворавшего друга, желавшего стоя приветствовать патрона, сидел у постели больного.

Скавр искупался в бассейне с мраморными рыбами по четырем сторонам бортика. Запил хлеб с маслинами разбавленным вином. И, укрыв легким одеялом ноги, улегся читать почту.

Сегодня было единственное письмо – от клиента Скавра Трифона. По поручению патрона тот отправился в прибрежную Финикию узнать о перевозках на галерах Скавра попутных грузов на обратном пути из Италии.

«Любезный друг, отсылаю тебе сведения о ценах на товары и перевозки».

Хлеботорговец внимательно изучал приложенный клиентом перечень внизу свитка в римских динарах, аттических драхмах и тирских дидрахмах за литры и таланты веса. Остался доволен дотошностью товарища. Отхлебнул вина и вернулся к началу свитка.

«Торговля на всем побережье идет бойкая, и попутные грузы для твоей флотилии найдутся в любом пунейском порту. Склады Сидона и Цора в этом году переполнены. Стоит лишь посмотреть с прибрежных скал на обе гавани Цора. В глазах рябит от парусов. Сердце сжимается от величия этого города. Тут хватит работы оборотистому человеку. Слоновой кости в избытке, она в три цены ниже прошлогодней. Мачтовый ливанский кедр, строительная древесина из ермонского кипариса и башанский дуб с восточного берега Галилейского озера для весел местных и беритских мореходов желанный товар. Серебра, железа, свинца и олова из бетикского Тартеса вдоволь. Аравийские купцы нагнали скота и особенно много строевых лошадей. Говорят о новой войне.

Интересующие тебя Галилея, царство Ирода Антипы, и римская провинция Иудея в этом году отправляют свою пшеницу в Рим и на прибрежные острова. Местные перекупщики заинтересованы в перевозках в Африку деревянного масла, меда, оливковых ягод и бальзама по твоей цене. Ибо своего флота у них нет, а прибрежной дорогой вдоль Великого моря развелось невиданно разбойников из кочевых племен. Но местные торговцы подозрительны к иноверцам. У них вина в изобилии, а на холмах галилейских тучные стада овец. Мне довелось углубиться в страну, о чем я поведаю ниже. Но и вино, и шерсть уступают по качеству хелбонскому вину и белой шерсти из Дамаска. Тут ее выделывают иначе.

Как ты знаешь, в портовой Кесарии иудейской мой брат крупно торгует. На званом обеде он представил меня римскому наместнику Копонию. Копоний предпочитает Кесарию Ершалаиму. Я попросился в отряд центуриона Фабия. Тот собирался на север области по заданию прокуратора. Во-первых, чтобы иметь защиту от разбойников, во-вторых, чтобы лучше узнать обычаи местной торговли. И получил разрешение.

Замечу, Кесария – город величественный. И гавань его так же, как и в Цоре, переполнена кораблями на пути в Африку. Юго-западные ветры здесь очень сильны и постоянны, что неудобно для мореплавания из-за опасности кораблей быть заброшенными на скалы. Гавань построили по приказу Ирода Великого. Она выходит на север, навстречу самым мягким в этих местах северным ветрам, и поражает значительными размерами. Одна лишь дамба шириной в стадию, выстроена полукругом в открытое море и служит волнорезом несмолкающему прибою. На дамбе колоссальные стена и башня. А прямо напротив входа в гавань на возвышенности храм Цезарю. Главные сооружения в городе: театр, амфитеатр и рынок из известкового камня. Это морская жемчужина Иудеи.

С отрядом в сотню человек я поднялся к западному краю Ездрелонской долины, во владения тетрарха Антипы, туда, где пересекаются Виа Марис и дорога из Африки в Дамаск. Отряд Фабия должен был соединиться с отрядом царедворца Ирода Антипы Николая для совместного подавления смуты. Забегая вперед, скажу, что к нам присоединился вспомогательный отряд из пятидесяти наемников, греки и финикийцы, весьма искусные в военном деле. Самого Николая царь не пустил, препоручив командование царедворцу Матафию. Замечу, дорогой друг, что в области не евреев больше, чем коренных обитателей. Финикияне, сирийцы, греки живут своими общинами.

Места здесь живописные. Невысокие горы покрыты сплошными пихтовыми и сосновыми лесами. Олени и серны водятся в изобилии. И наш отряд не имеет недостатка в свежем мясе. Однако леопарды и волки наносят большой урон местным стадам. По ночам лай лисиц, вой шакалов и ворчание коричневого сирийского медведя очень беспокоит часовых. Они охраняют не столько наш сон, сколько вьючных ослов и мулов, и продовольственный запас. Центурион Фабий, молодой и отважный солдат, показал страшный шрам на ноге от когтей льва из иорданской долины. В предсмертном прыжке лев убил его лошадь.

Сама же Ездрелонская долина уныла и заболочена, и совершенно не пригодна для земледелия.

Ночуем мы в лесу в палатках, приняв необходимые меры предосторожности от внезапного нападения. Хотя опасения командиров чрезмерны и являют привычку делать все обстоятельно. Народ здесь мирный.

Первую ночь я провел в придорожном хане. По местному обычаю прямо на ливане, в комнате без лицевой стены. Это крайне неудобно, ибо, как на подносе, ты на виду у всех. Опасение, что по ошибке перепутают и уведут моего коня из стойла, где теснятся ослы и верблюды, вовсе лишили меня сна. Когда же я свыкся с тяжелым запахом от бродяг и с запахом от скученных животных, и на рассвете задремал, меня обнюхала бродячая собака, искавшая стащить из съестного. Я отмахнулся. Поднялась суматоха, что вовсе лишило меня сна.