К нему снова обращались.На его языке. Но что за выговор! Чей-то тяжелый, неповоротливый язык с трудом брал речевые барьеры. Каждое слово, как законченное предложение, с паузой и придыханием... и странным гортанным шипением, будто заезженная пластинка в старинном патефоне.

- Куда? - отважился спросить Степан.

- Наверх, - последовал лаконичный ответ.

“Наверх!” Бесплотный голос сказал НАВЕРХ! Сердце в груди Степана отбивало чечетку. Неужели Господь услышал его молитву? Неужели его глаза снова увидят свет? Неужели всему этому кошмару пришел конец?

- Вы отпускаете меня? - прошептал он срывающимся от волнения голосом.

- Хочешь. Жить. Подчиняйся. Молчи. - последовал очередной приказ.

И снова бесконечно длинный переход сквозь тьму в полном молчании. Они, эти загадочные существа, были рядом с ним, впереди него и сзади. Сколько их, он не знал. Но стоило ему замешкаться, и его тотчас подгонял сзади идущий. Стоило чуть заспешить и он утыкался в чью-то спину. Оступившись, взяв слишком вправо или влево, он получал предупредительный удар в бок. Им управляли как марионет- кой, заставляя то пригибать голову, то резко сворачивать, то карабкаться чуть ли не по отвесной стене, а то и ползти. Идти было значительно труднее, чем в первый раз, так как теперь они постоянно преодолевали подъем. Степан стискивал зубы и терпел. Пусть себе. Он готов выдержать и не такое. Лишь бы поскорее выбраться на свет. А там - только они его и видели. Уж он найдет возможность улизнуть. Они боятся света, так он будет улепетывать от них по залитой солнцем улице. Пусть попробуют догнать.

Тонкие, едва различимые, и в то же время невыносимо навязчивые звуки, раздражавшие скорее нервы чем слух, преследовали его всю дорогу. Он слышал их и во время первого “кросса” сквозь тьму, но тогда ему казалось, что от перенапря- жения и страха у него просто звенит в ушах...

Наконец, плоскость под ногами стала горизонтальной, только Степан начал спотыкаться на каждом шагу, пока наконец не понял, что идет по шпалам. Пошарив ногой, он действительно наткнулся на рельсу. Справа и слева от него почти вплотную шли два невидимых существа. Внезапно впереди что-то блеснуло, острой болью хлестнув по глазам.

До слуха зажмурившегося со стоном Степана донеслись отдаленные мужские голоса. Он не успел сообразить, как ему поступить - заорать во все горло, взывая о помощи, или сломя голову броситься на свет, к людям. Сильный удар, опережая неоформившиеся в действия побуждения, сбил его с ног. Его волоком оттащили в глубокий мрак бокового помещения. Шершавая и липучая, как у ящерицы, ладонь залепила ему рот.

“Сволочи! - нутром кричал Степан. - Ах, сволочи! Что б вы подохли!”

Пальцы-присоски, словно наощупь поняв смысл не произнесенных вслух ругательств, сильнее сдавили его челюсть. Лежа ничком, придавленный к полу чьей-то ногой, он был настолько обескуражен происходящим с ним, что даже не пытался оказывать сопротивление. Да и о каком сопротивлении могла идти речь, если ужас пережитого в универмаге неотступно преследовал его, а запах черной крови и сейчас вызывал тошноту. Он знал, что жизнь его, чудом до сих пор не отнятая, висит на волоске. Один неверный шаг, и его постигнет та же участь, что и несчастных сторожей с их собаками.

Степан не сразу понял, что лежит зажмурившись. Открыв случайно глаза, он увидел слабо высвеченный прямоугольный проем. За ним тоннель метрополитена. И снова мужские голоса, глухо резонирующие под сводами.

Он попытался повернуть голову, чтобы посмотреть, наконец, на своих мучителей - его бесцеремонно и больно ткнули лицом в бетонированный пол.

Свет в проеме начал медленно угасать, пока не исчез вовсе. Голосов тоже больше не было слышно. Электрики должно быть, с тоской подумал Степан. Когда тьма снова стала абсолютной, его рывком заставили подняться и погнали по шпалам, как бессловесную домашнюю скотину. Ни один поезд не потревожил гнетущей тишины тоннеля, и Степан догадался, что на улице должна стоять глубокая ночь.

Вдруг восхитительная свежесть коснулась его кожи. Он жадно втянул ноздрями воздух - аромат цветов и скошенной травы в перемешку с запахом отработанного бензина и множества других, привычных с детства, запахов многомиллионного промышленного колосса. Каким родным, каким неутолимо желанным показался ему этот букет.

А еще через несколько шагов он увидел впереди светящиеся желтые точечки и принял их за далекие уличные фонари, такими яркими они ему показались. Однако светящиеся точки не приближались и не увеличивались. И он понял, это звезды.

- Пожалуйте сюда. - Альбинос с усилием потянул на себя тяжелую, изрядно подгнившую дверь. - Мэр ждет вас.

- Кто ждет? - не понял Вадим.

- Наш мэр.

- Что за глупые шутки?

- У нас тут не принято шутить. - Тон альбиноса был холодным и равнодушным.

Недоверчиво покосившись на него, Вадим перешагнул высокий порог и оказался в кабинете, освещенном канделябрами. Из-за массивного дубового стола ему навстречу поднялся странный субъект в темно-зеленом бархатном кафтане. Длинные, иссиня-черные волосы локонами лежали на белом кружевном воротнике. Но больше всего поразило Вадима лицо незнакомца: напудренное, неестественно белое, с явно искусственным румянцем на широкоскулых щеках. Огромный перстень поверх лайковой перчатки вспыхивал сумеречной синевой сапфира. А на воротнике кровавой каплей алел рубин.

- Однако... - озадаченно пробормотал Вадим.

- Вот вы и здесь. Добро пожаловать. - Человек в допотопном бархатном кафтане был само радушие.Его голос, в котором звучало нескрываемое торжество, показался Вадиму явно знакомым.

Закусив губу, он не ответил на приветствие, не подал руки. Нимало не оскорбившись, радушный хозяин широким жестом указал ему на кресло.

- Располагайтесь. Можете считать, что вы дома.

Вадиму послышалась скрытая издевка в его обманчиво-медовых речах.

- Где моя дочь? - не сдвинувшись с места, мрачно проговорил он.

- Успокойтесь. Ваша дочь в полной безопасности. Она окружена заботой и вниманием.

- Я вам не верю. Вы похитили ее. Вы держите девочку силой. Немедленно верните мне ее.

Напудренная маска изобразила подобие улыбки. Вадим неприязненно уставился на нее, медленно сжимая кулаки.

- На вашем месте я бы поостерегся разговаривать подобным образом, - не меняя выражения, одними губами проговорила маска. - Вы здесь целиком в моей власти, и ссориться со мной не в ваших интересах.

- Это угроза?

Маска самодовольно ухмыльнулась: - Вы находитесь на глубине ста метров, и ни одна живая душа наверху понятия не имеет, где вы. Ваше исчезновение навсегда останется для них загадкой. Ваше и вашей дочери.

Холодный пот проступил на лбу Вадима. Он пытался взять себя в руки, но ему это явно не удавалось. Когда же он смог снова заговорить, вся агрессия вытекла из него, как вода из треснувшего сосуда.

- Умоляю вас. Ради Бога, верните мне дочь...

- Ради Бога? Ради вашего бога я не пошевелю и пальцем. Да что это за бог, который позволил расплодиться по всей земле вредоносной, все истребляющей и калечащей на своем пути заразе, гордо именующей себя “человечеством”?

Он уже слышал тираду о Боге от хладнорукого. Подобный повтор показался ему странным.

- А какому же богу поклоняетесь вы? - спросил он, чтобы проверить свои подозрения.

- Вопрос неуместен. Вам достаточно вспомнить, где вы находитесь, и ответ придет сам собой.

Что он имеет ввиду? Сатану? Преисподнюю? Конечно же это всего лишь попытка запугать его. Нынче, в первой четверти третьего тысячелетия, все прямо-таки помешались на дьявольщине, на Судном дне, на финальной битве Господа с адовым Зверем. А этот - тщедушный, разыгрывает из себя чуть ли не Харона.

- Садитесь. - Мэр снова указал на кресло. На сей раз тон был повелительный. Его бесцветные глаза полыхнули словно блики на холодной стали клинка. – Повторяю еще раз: Здесь я бог и царь... Просто “Мэр” звучит обиходнее. И если я оказываю вам знаки внимания, цените щедрость моей души. Я не часто делюсь ею с кем бы то ни было.