Пользуясь своим влиянием в Белом доме, Хэмфри приобрел для своей дочерней компании «Ханна майнинг» богатую железорудную концессию в Бразилии. В американском конгрессе раздавались резкие голоса с требованием привлечения кливлендского банкира-миллионера к суду. Дуайт Эйзенхауэр был крайне возмущен нападками на своего фаворита. «Джордж Хэмфри, —сказал генерал, — никогда не позволит себе сделать что-нибудь плохое для Америки»[772]. Эйзенхауэр защищал «одного из величайших бизнесменов Америки» точно так же, как Гарри Трумен в свое время защищал «прекраснейшего джентльмена» — политического гангстера Тома Пендергаста.

На выборах 1960 г. большинство финансово-промышленных магнатов Нью-Йорка выступало против Джона Кеннеди. Тем не менее Кеннеди после его избрания президентом поспешил вступить с ними в сделку за счет доверчивых либеральных интеллигентов, отдавших ему свои голоса и поставивших на службу его избирательной кампании свои бойкие перья[773].

Один из них, Артур Шлезингер, подробно описал закулисные переговоры, сопровождавшие формирование нового правительства, не скрывая огорчения, которое вызвало у него и его друзей поведение Кеннеди на другой день после выборов. «Нью-йоркский истэблишмент, — говорит Шлезингер, — относился к Кеннеди с некоторым недоверием... Однако теперь, когда он стал президентом, они были готовы объединиться вокруг него. С другой стороны, теперь, когда он стал президентом, Кеннеди был готов принять их в лоно своего правительства... Главным посредником в переговорах был Ловетт[774], человек большого такта, опыта и обаяния. Ловетт откровенно признался Джону Кеннеди в том, что на выборах голосовал за Никсона... Но теперь, когда избирательная борьба закончилась, Кеннеди потерял всякий интерес к тому, кто и как голосовал... После нескольких бесед Кеннеди был очарован Ловеттом. Несомненно, утонченная манера обращения Ловетта служила ему облегчением от докучливости подобных мне либеральных идеалистов, надоедавших вновь избранному президенту своими добродетельными взглядами и кандидатами на должности. Ловетт открыл перед ним новый источник талантов и определенно оказывал скрытое влияние на его вкусы в последующие недели»[775].

Джон Кеннеди предложил банкиру Ловетту выбрать себе один из трех ключевых постов в правительстве министра обороны, государственного секретаря или министра финансов. Ловетт отклонил предложение, сославшись на плохое состояние здоровья. После этого стали обсуждать другие кандидатуры. Кеннеди склонялся к тому, чтобы пост министра обороны предложить партнеру моргановской финансовой группы банкиру Томасу Гэйтсу[776]. Но Ловетт посоветовал отдать этот пост президенту компании «Форд мотор» Роберту Макнамаре. При назначении министра финансов, как и всегда, искали кандидата, приемлемого для Уолл-стрит. Среди кандидатов на эту должность с самого начала фигурировало имя банкира Клэренса Диллона. Его назначение, к большому огорчению либеральных советников президента, казалось предрешенным. На этом настаивал Роберт Ловетт.

Кандидатуру Диллона отстаивал богатый издатель газеты «Вашингтон пост» Филип Грэхэм, игравший видную роль в политическом окружении Джона Кеннеди. Либеральная группа советников пробовала протестовать. Некоторые из них, говорит Шлезингер, заходили так далеко, что осмеливались даже оспаривать правомерность самого критерия приемлемости для Уолл-стрит при отборе кандидатов. Шлезингер пытался настроить Кеннеди против Диллона, напомнив ему, что нью-йоркский банкир на выборах поддерживал Никсона и что в случае его победы Диллон получил бы пост министра финансов в правительстве республиканцев. Кеннеди на это ответил: «О, я не придаю значения таким вещам. Все, что я хочу знать: есть ли у него способности»[777].

Еще большее огорчение либеральных советников вызвало назначение Дина Раска государственным секретарем. Они надеялись, что этот пост получит кумир буржуазно-либеральных кругов американской интеллигенции Эдлай Стивенсон. Но Джон Кеннеди питал к Стивенсону неприязнь. К тому же Роберт Ловетт от имени нью-йоркской аристократической клики «энергично выступил в пользу кандидатуры Дина Раска»[778]. Раск в течение восьми лет управлял рокфеллеровским фондом и постоянно общался с Ловеттом, входившим в состав совета опекунов фонда.

Пока шли переговоры о замещении ключевых постов, решались, как бы мимоходом, назначения на другие министерские должности. Пост министра армии был предоставлен Стюарту Саймингтону, имевшему родственные связи в нью-йоркских финансово-промышленных кругах. Пост морского министра отдали представителю техасских капиталистов Джону Коннэли. Несколько позднее на пост директора ЦРУ был назначен калифорнийский капиталист республиканец Джон Маккоун. Республиканцу X. Гертеру, занимавшему пост государственного секретаря в правительстве Эйзенхауэра, поручили возглавить комиссию по вопросам помощи иностранным государствам. Республиканца Макклоя президент Кеннеди назначил специальным помощником по вопросам разоружения.

Так формировалось правительство либерального президента Кеннеди. Если и была какая-нибудь разница с тем, как формировалось в 1952 г. консервативное правительство Эйзенхауэра, то она заключалась лишь в том, что в окружении последнего не было либеральных профессоров и поэтому некому было огорчаться, протестовать и докучать вновь избранному президенту сентенциями о добродетелях истинного государственного деятеля. Черпая кадры из уоллстритовского источника, Кеннеди, по-видимому, сдержанно расценивал административные способности своих либеральных советников-профессоров. Ни один из них не удостоился министерской должности. Президенту-миллионеру они были нужны лишь для того, чтобы поддерживать среди американской интеллигенции иллюзии и заодно придавать своему «двору» блеск и пышность, достойные новоявленных Медичей.

Джон Кеннеди не мог казаться «идеальным президентом» и для финансовой олигархии: хотя бы уж потому, что он сам принадлежал к их числу. Купить его было труднее. Огромное состояние семьи давало возможность сохранить больше самостоятельности и независимости по сравнению с любым другим президентом. Сравнивая Джона Кеннеди с Эйзенхауэром, Артур Шлезингер говорил, что «владельцы крупных капиталов не производили на Кеннеди впечатления. Он не рассматривал преуспевающих бизнесменов как кладезь мудрости и как наиболее приятных собеседников для вечернего досуга»[779]. Можно поверить, что Джон Кеннеди не испытывал в отличие от Эйзенхауэра чувства благоговейного уважения к богачам. Капиталист-магнат обычно не склонен благоговеть перед другим магнатом. Но зато они понимают друг друга с полуслова и легко находят и общий язык и общую политическую платформу.

Как свидетельствует сам Шлезингер, банкир Ловетт с первой же беседы сумел очаровать и пленить Джона Кеннеди. Брат президента, Роберт Кеннеди вначале чувствовал некоторое предубеждение против банкира Диллона. Но несколько месяцев спустя, как писал тот же Шлезингер, Роберт Кеннеди стал закадычным другом Диллона и любил проводить вечерний досуг в роскошном доме банкира[780]. Братья Кеннеди унаследовали от отца вместе с его капиталами множество состоятельных друзей или же приобрели их благодаря брачным узам: это — крупный инвестиционный банкир Хью Очинклосс — отчим Жаклин Кеннеди, богатые промышленники братья Скэйкелы[781] из Чикаго, выдавшие свою сестру замуж за Роберта Кеннеди. На положение личных друзей Джона Кеннеди претендовали Поль Меллон, Томас Уотсон, Роберт Андерсон (нефтепромышленник из штата Новая Мексика) и Чарльз Райтсмэн (нефтепромышленник из Техаса). Став президентом, Джон Кеннеди купил часть имения у Хулберта Фиппса в 60 километрах от Вашингтона в местности, сплошь заселенной наследственной финансовой аристократией. Его соседями стали Меллоны, Дюпоны, Фиппсы, Изерлинги и другие семьи, чьи имена «являются синонимами денег... и которые уже давно привыкли к привилегиям и традициям богатства»[782].