— Ну что же! Желаю успеха, Олег, — сказала Жаворонкова, а сама подумала: «Я должна узнать все подробно. Узнать я предупредить. Это мой долг!»

Олег закурил. Жаворонкова, улыбаясь, заглянула ему в глаза и взяла его за руку.

Похищение

Совместно с товарищами из чехословацкого Корпуса национальной безопасности чекистами все было тщательно продумано. Задача заключалась не только в предотвращении гнусного преступления, но и в том, чтобы организаторы провокации не поняли истинные причины своего провала. Учитывалось и то, что события могли развернуться в разрез с принятыми мерами. На другой день после встречи Жаворонковой с Олегом Бубасовым стало ясно, что за Гавриловым установлена слежка.

И вот наступил решительный вечер. Гаврилов вышел из отеля на свою обычную прогулку в горы. Но сделав несколько шагов, он резко повернул обратно, намереваясь лично убедиться, взят ли под надзор. Неожиданным маневром он озадачил двух здоровенных верзил, шагавших сзади него. Они по инерции проскочили мимо, а он, делая вид, что не обратил на них ни малейшего внимания, остановился и, артистически изображая рассеянного человека, стал ощупывать карманы своей одежды. Убедившись, что «забытое» находится при нем, Гаврилов повернулся и беспечно стал продолжать путь в прежнем направлении. Верзилы, когда он проходил мимо, усиленно угощали один другого сигаретами. Один из них был в охотничьей куртке, а другой в расшитом цветными нитками жилете. У обоих на ногах были горные ботинки, а на голове одинаковые зеленые береты. Гаврилов больше не оборачивался, будучи твердо уверен, что «ангелы-похитители», как он их мысленно назвал, следуют за ним.

Уже смеркалось. Город был позади. Гаврилов шел по шоссе. Пешеходов не было. Только с шелестом мимо пронеслось несколько почти бесшумных машин, да время от времени мелькали велосипедисты, спешившие в город.

Гаврилов, хотя и не оборачивался, но ощущал на себе взгляды преследователей. «Зачем нарушать их уверенность, — считал он. — Пусть будут убеждены, что советский чекист на мировом курорте погрузился в легкомысленную беспечность».

У Гаврилова действительно было удивительно спокойно на сердце, и думал он не о том, что предстояло через несколько минут, а о том времени, когда он вернется домой. С Ниной Ивановной они условились пожениться, как только он возвратится из Чехословакии. О ней он вспоминал постоянно. Проходя по Карловым Варам мимо санаториев и видя женщин в белых халатах, всякий раз представлял себе Нину Ивановну, тоже занятую своим делом в санатории «Отрада».

Примерно в километре от последнего городского здания Гаврилова обогнала на небольшой скорости длинная открытая машина. Проехав некоторое расстояние, машина остановилась.

За рулем машины сидел мужчина с лунообразным бледным лицом в светлом берете. Когда Гаврилов почти поравнялся, шофер, показывая на зажатую в его губах сигарету, жестом попросил прикурить.

Гаврилов достал из кармана зажигалку и твердыми шагами подошел к машине. Щелчок зажигалки — вспыхнуло пламя. Шофер прикурил и поднял на Гаврилова глаза — маленькие, заплывшие. В это время Гаврилова сзади крепко схватили за локти и ловко опрокинули в открытый кузов машины. Все это совершилось быстро, с поразительной ловкостью. Гаврилов, сопротивляясь, слышал тяжелое дыхание возившихся с ним людей. Когда машина рванулась дальше, Гаврилова уже усадили, а рядом, прижимая его твердыми плечами, поместились конвоиры-верзилы, которых он видел около отеля. На их физиономиях сияли до странности похожие тупые, самодовольные улыбки. Ветер ударил в лицо Гаврилову, а в следующий момент сидевший справа поднес к его лицу комок ваты, смоченной жидкостью, напоминающей запах лимона. Гаврилов потерял сознание.

Очнулся он ночью в спальне маленького домика капитана Яндера, много юго-западнее Карловых Вар. Первое, что он увидел, — это дверь, в которую выходила женщина в белом халате. Крикнул ли он на самом деле, но ему показалось, что он позвал «Голубушку». Женщина не обернулась и исчезла за дверью, а над ним склонилось знакомое лицо капитана Яндера, с которым он познакомился еще в Праге. Форменный китель капитана висел на стуле около изголовья. На лице Яндера играла приветливая улыбка, он что-то говорил, но слов его Гаврилов не слышал. В голове стоял шум, во рту — неприятный вкус.

— Крепко вы нанюхались, товарищ майор, — наконец различил Гаврилов сказанное Яндером уже в который раз, а вслед за тем прорвались и другие звуки. Где-то тикали часы. Сразу все вспомнилось, и одним взмахом Гаврилов сбросил с кровати ноги. Такое резкое движение ослабило его, и чистенькая комната и сам капитан Яндера начали покачиваться из стороны в сторону.

Яндера снова уложил Гаврилова в постель.

— Вам еще надо лежать, — сказал он.

Гаврилов помотал головой и, поднявшись на локте, спросил:

— Что произошло? Как дела?

— Не беспокойтесь. Вам надо еще побыть в постели.

Сильное головокружение вынудило Гаврилова лечь. Яндера надел китель и, застегнувшись на все пуговицы, сел на стул рядом с кроватью.

Гаврилов схватил руку капитана:

— Рассказывайте, капитан, скорей!

Капитан Яндера долго рассказывал Гаврилову. Гаврилова привезли в лес и, спеленав, усадили на заднее сидение самолета, принадлежавшего Отто Секвенец, сыну бывшего крупного промышленника, который внешне порвал с отцом, удравшим в Западную Германию, но тайно продолжал вести подрывную работу в Чехословакии. При отправке самолета в Германию присутствовал старик Бубасов и Барло. Самолету дали возможность подняться в воздух, а затем в двадцати километрах от места взлета он был прижат к земле истребителями военной авиации. Олег Бубасов пытался скрыться, но, преследуемый пограничниками, покончил жизнь самоубийством, бросившись со скалы.

— Ваше счастье и наше счастье, товарищ майор, — закончил капитан Яндера свой рассказ, — что нашим людям удалось в самый последний момент, как говорится, выкрасть у Бубасова из машины парашют. Если бы не это, то Бубасов, спасаясь, бросил бы самолет вместе с вами…

— Будет ли в газетах сообщение о попытке перелета через границу? — спросил Гаврилов.

— Не знаю. Что-нибудь, несомненно, будет. Мне дано указание переправить вас в Прагу. Показываться вам живым и невредимым в Карловых Варах нельзя.

— Я понимаю.

До встречи там

Наконец в Карловых Варах для Жаворонковой наступили светлые дни. Она испытывала такую радость, какой еще никогда не выпадало на ее долю. С одной стороны, она сознавала, что в предотвращении похищения майора Гаврилова была и ее заслуга, с другой — письма.

Пять писем, переданных ей Олегом Бубасовым, были написаны в Париже в течение 1933 года братом ее матери Пьером Жакеном. Жакен требовал от Бубасова возвращения крошки-племянницы Элеоноры. Письма с конкретной ясностью воссоздали историю гибели отца Элеоноры, неистовое преследование Бубасовым молодой вдовы, когда в ход пускались и угрозы и посулы всяческих благ. Какова была дальнейшая судьба Пьера Жакена, из писем было не видно. Но в них чувствовалось, что этот человек всей душой ненавидел Бубасова, называя его «вором-авантюристом». Письма давали также отправное для розыска: в 1933 году Пьер Жакен работал художником на киностудии «Пате-Натан» в Париже.

Прочитав письма, Жаворонкова была настолько взволнована, что запершись в номер, долго плакала. При первой же возможности она передала письма Бахтиарову, опасаясь их держать при себе.

Получив от нее эти документы, Бахтиаров написал ей записку, которую она запомнила от слова до слова. Бахтиаров писал: