Отворилась правая передняя дверка. Вышедший из нее незнакомый парень в линялых джинсах и выцветшей штормовке, не говоря ни слова, кинулся открывать заднюю, из которой грациозно выпорхнула размалеванная стройная блондинка в алом вечернем платье, а ля «ночная бабочка». Я ущипнул себя за ногу под столом. Машина осталась на месте. Странная парочка тоже никуда не исчезла. Значит, не сплю. Неужели они к нам в экспедицию? Бред… У телки на лице одной косметики — на месячную зарплату профессора. И единственный прибор, с которым она контактирует по работе, к гидрометеорологии имеет… Э-э-э… Косвенное отношение.
И в тот момент, когда моя челюсть грозила упасть прямо на раскрытые страницы, из машины показался элегантный и нетрезвый Михельсон, галантно выволакивающий следом за собой пышногудую брюнетку в чем-то фиолетовом и обтягивающем.
— Привет ночной смене! — Алексей Исаакович и не подумал приглушить голос. — Как идет первая вахта?
— Устроились без проблем. Вахта без происшествий. Местные жители о вас спрашивали, велели при случае кланяться! — отчитался я перед высоким начальством.
— Ага… Понятно! — Михельсон положил руку на талию ошеломлённой блондинке. — А я тут пару цыпочек с собой захватил: девчонки хвастали, что ночные вахты им не в диковинку.
Девицы посмотрели на спутника с немым укором, оно и понятно: у них, в валютном кабаке, вахта — нечто совсем иное…
Из «младшей» шестиместной палатки показались две всклокоченные головы. Помаргивая узенькими щелочками глаз, они оглядели всю композицию. Глаза стали значительно шире. И головы сразу исчезли под опустившимся пологом.
Одеваются, надо полагать.
Когда из палатки вылез Жоша, в центре стола неровной горкой лежали завёрнутые в бумагу ресторанные деликатесы. А продолжающий балагурить Михельсон вынимал из двух больших полиэтиленовых пакетов и расставлял на столе недопитые бутылки. Из всей компании, похоже, только он один чувствовал себя свободно и непринужденно.
Девицы, судя по всему, ещё не оправились от шока: они явно ожидали чего-то другого. Прибывший с Алексеем Исааковичем парень стоял отдельно от них с экспедиционным рюкзаком в руках и, похоже, не знал, что делать дальше. Водитель помогал Михельсону сервировать стол. А я? Я бросил взгляд на часы, закрыл книгу, вынул из кармана фонарик, сунул под мышку журнал и пошел на метеоплощадку. Время!
Когда вернулся, вся компания уже сидела за накрытым столом. С правой стороны, поближе к свету, угнездились девицы. Рядом с ними устроился водитель. Напротив, в порядке старшинства — Жоша, Птица и парень в штормовке. А во главе стола, под самым фонарём, на принесенном из начальственной палатки дубовом кресле счастливым падишахом восседал сам Алексей ибн Исаакович. Сигарету он держал в левой руке, потому что в правой уже была полная рюмка. Как, впрочем, и у всех, кроме водителя.
— … А потом я поймал у кабака тачку, заехал за Василием, — кивок в сторону незнакомого парня, — чтоб ему на перекладных сюда не тащиться, и вот мы все здесь… Вы спросите, какое отношение имеет эта история к следующему тосту? Да никакого. Потому что пить в присутствии столь очаровательных особ за что-нибудь, кроме их несравненной красоты, считаю неприличным и данной мне властью запрещаю! — Михельсон торжественно выпрямился. — За прекрасных дам!
Я встал вместе со всеми, приложил рюмку к губам и затем нетронутой поставил на стол. Встретив заинтересованный взгляд руководителя, глазами указал на журнал наблюдений. На лице Алексея Исааковича мелькнуло одобрение. Впрочем, на мне он внимание не фокусировал.
Из машины между тем раздалась негромкая музыка. Михельсон подошел к водительской дверке, добавил громкости, а затем, вернувшись к столу, шепнул что-то девицам. Те послушно поднялись и юркнули в его палатку. Следом за ними туда же отправился и сам хозяин. Общество восприняло его уход, как команду «отбой». Жоша пошел устраивать новенького, Птица вернулся в свои парусиновые апартаменты. Водитель неспешно ужинал. А я снова раскрыл книжку: оставалось дежурить еще больше четырех часов.
«Волга» с девицами покинула нашу стоянку во время следующего моего визита на площадку. Очевидно, работники ночной индустрии предпочитали производить расчеты в отсутствие лишних глаз. Михельсон накрыл остатки трапезы бумажными салфетками с надписью «Прага» и ушел досыпать. А я сидел и прикидывал, сколько месячных зарплат просадил за последние сутки наш начальник, и откуда у него взялись такие деньги. На факультете ходили слухи, что Алексей Исаакович не только филателист, но и эксперт-посредник на крупных сделках с редкими марками. Поговаривали даже, что его левые доходы превосходят официальную зарплату всей кафедры.
События сегодняшней ночи делали эти рассказы похожими на правду. Впрочем, что толку считать чужие деньги!? Карьера фарцовщика, толкача или посредника никогда меня не прельщала — слишком уж тусклой казалась перспектива…
И я снова углубился в чтение романа. Тем более что сюжет там с каждой страницей закручивался всё туже, а тропическая экзотика от абзаца к абзацу расцветала всё красочнее…
12
Утром вахту у меня принимал Птица, в экспедициях это было своеобразной традицией — первую дневную смену всегда брал на себя ответственный за наблюдения, как бы официально ни называлась его должность. За эти двенадцать часов он составлял график дежурств, консультировал новичков, проверял приборы в работе.
За завтраком Михельсон выглядел помятым и невыспавшимся. Вчерашний кураж слез с него, как старая кожа с подросшего за год удава. Но энергия продолжала бить через край.
— Георгий! — обратился он за столом к Жоше, когда все перестали работать ложками и дежурный разлил по кружкам чай. — Возьмешь после завтрака всех свободных от вахты, и дуйте на водомерный пост. Проинструктируешь, как вести замеры уровня воды. Сергей! — это уже Птице. — Что с приборами на площадке, все работают?
— Всё в порядке, Алексей Исаакович, но по самописцам окончательно смогу доложить только вечером, когда ленты сменим.
— Александр! — повернулся Михельсон ко мне. — Ты до обеда спишь, а там посмотрим…
Алексей Исаакович одним глотком допил чай и ушел к себе в палатку, откуда спустя пару минут вернулся к столу с небольшим аккуратным ящичком. Откинул крышку, достал инструкцию и начал внимательно ее изучать.
Занырнув под выбеленный солнцем брезентовый полог, я разделся, вполз ногами вперёд в приготовленный с вечера спальник и провалился во тьму.
Мне снился двухмачтовый бриг, режущий бушпритом волны под ярким тропическим солнцем. А привезенная Михельсоном брюнетка призывно улыбалась и стоила глазки из иллюминатора каюты. Но как только я шагнул к двери, лицом к лицу столкнулся с каким-то горбоносым мужиком, вооруженным абордажной саблей и пистолетом. Он направил мне в лицо воронёный ствол и голосом Птицы произнёс:
— Алексей Исаакович, как же так?! Ведь ваши родители уехали от капиталистической бездуховности, а теперь вы, можно сказать, предаете их идеалы?
Так, все ясно. Картинка была еще из сна, а голос уже реальный. Наш единственный член партии повел воспитательную работу и начал с главы экспедиции. Подслушивать, конечно, нехорошо, но очень уж хотелось узнать, что ответит Михельсон, и я продолжал лежать неподвижно.
— Понимаешь, Сергей, родители мои вынуждены были уехать в Союз не из-за того, что были коммунистами, а потому, что их выжили из Штатов, как инакомыслящих. Но инакомыслящий — это не убеждения и даже не система ценностей, это состояние души… Диссидент — человек, думающий собственными мозгами, а не штампами официальной идеологии. И если бы они росли здесь, а не там, возможно, им тоже пришлось бы уехать, но уже туда. Благонадежные же граждане при смене идеологии завтра поменяют красные знамена на двухглавого орла или полумесяц — и снова будут искренне уверены, что их убеждениям нет разумной альтернативы.
— Но вы же помогаете спекулянтам!
— Нет, я только свожу между собой покупателя и продавца, проверяю качество товара, а потом подтверждаю честные намерения участников сделки. Без моей помощи она бы тоже состоялась, но отечественный продавец получил бы в несколько раз меньше.