Энкаведисты ответили на, эти слова всеобщим вздохом, каким-то надрывным, протяжным и злобным. Бадмаев сидел в своем углу, машинально поматывая подбородком; лицо у него было совсем серое и застывшее в гримасе страха, узкие глаза расширились и бессмысленно блуждали.

Холмин смотрел на бывшего «полковника НКВД», превратившегося в армейского капитана, чувствуя все растущее уважение в нему и восхищаясь его необычайной смелостью. «Рука майора Громова» умела не только мстить и убивать убийц, но и держать энкаведистов под прицелом одного нагана. А они, — злобные и жаждущие крови этого смельчака, но трусливые и бессильные, — сидели перед ним смирно, как провинившиеся школьники. Водя по кабинету дулом револьвера. Беларский продолжал говорить им:

— Может быть, вам не нравится подобнее сидячее положение? Попробуйте изменить его. Кто первый? Решайтесь скорее! Ну, кто первый? Его я сейчас же убью. И второго, и, шестого. Но вас останется достаточно, чтобы справиться со мной. Начинайте! Ведь у всех вас есть оружие.

От холодно-насмешливого взгляда и такого же голоса Беларского, энкаведисты ежились, краснели и бледнели, еле слышно шипели ругательства, кусая губы от злости, но никто из них не решался начать смертельную схватку девяти против одного. Беларский сделал паузу, а потом заговорил презрительным тоном:

— Нет, вы на это неспособны. В армии — другое дело. Там, при аналогичной ситуации, я бы с таким количеством людей не справился. Но вы не армия. Вы жалкие трусы, умеющие воевать только против безоружных, беззащитных, слабых. И делать искусственных «врагов народа» из честных, ни в чем неповинных людей. Вы сильны количеством, а не качеством. У вас дивизии НКВД и множество всяких оперативных работников, агентов, сексотов, шпионов, осведомителей, доносчиков, но настоящих специалистов нет. Поэтому вы не умеете ловить преступников и становитесь в тупик, перед каждым сложным, запутанным преступлением… Хотя, зачем я вам все это говорю? Вряд-ли мои слова дойдут до вас…

Наблюдая за Беларским, Холмин удивлялся резкой перемене, происшедшей в его внешности. Теперь ото был не забубённый и расхлябанный «матросик с Балтики», а стройный и подтянутый армейский командир с хорошей выправкой. Его холодные глаза стали острыми и пронзительными. И говорил он теперь обыкновенным и правильным русским языком без словечек воровского и флотского жаргонов.

Не опуская дула нагана, Беларский сел в кресло и обратился к Холмину:

— Итак, «рука майора Громова» вами найдена, но что вы намерены предпринять дальше?

Подневольный детектив пожал плечами.

— Пока не знаю.

Беларский левой рукой выдвинул один из ящиков стола и, достав оттуда, лист бумаги, подал Холмину.

— Читайте! Начало и конец! Середина не существенна.

Холмин взял бумагу. Она начиналась словами: «Проект постановления по делу Холмина Александра»…

А заканчивалась: «… к расстрелу».

— Там не хватает только подписи Бадмаева, — произнес Беларский, когда осужденный растерянно опустил руку со своим смертным приговором. — Вас должны казнить, как только вы закончите расследование порученного вам дела. Такова благодарность энкаведистов. Но, — его глаза странно потеплели и на лице появилась ободряющая улыбка, — не бойтесь. Вы будете жить, а умрет… другой. Убийцы майора Громова убиты рукой майора Громова. И последнего из них можно уже считать трупом… Хотя, нет. Он не последний. Останутся другие, но, к сожалению, до них не доберешься. Они в Кремле и на Лубянке…

Он вдруг вскочил с кресла, толчком ноги отодвинул его в сторону и коротко и резко приказал начальнику отдела:

— Гражданин Бадмаев! Встать! Лицом к стене!

Трясущийся энкаведист послушно исполнил его приказание. Приподняв дуло револьвера, Беларский быстро выстрелил. На затылке Бадмаева закраснелось глубокое кровавое пятно. Он, как мешок, привалился к стенке и сполз на пол. Энкаведисты зашумели, хватаясь за наганы на поясах, но резкий, повелительный голос Беларского покрыл этот шум:

— Молчать! Руки вверх! Освободить проход! Или я еще стреляю…

Энкаведисты, поднимая руки над головой шарахнулись в обе стороны к стенам. Указав Холмину на образовавшийся проход, Беларский вполголоса бросил ему:

— Уходите! На улицу. Там автомобиль у подъезда. Ждите меня. Я их задержу. Не на долго.

— Слушаюсь! — невольно по-военному ответил Холмин и выбежал из кабинета.

Глава 17

Больное сердце

Лестницу, соединяющую второй этаж с первым, Холмин одолел в несколько прыжков И, сунув под нос удивленному его стремительностью часовому свой пропуск, выскочил на улицу.

У подъезда, как и говорил Беларский, стоял легковой автомобиль, тускло поблескивая в сгущавшихся сумерках свежевыкрашенными черными боками. Шофера у руля не было. Холмин влез в его кабинку и стал ждать.

Ожидать ему пришлось недолго. Не прошло и двух-трех минут, как массивные стальные двери отдела НКВД открылись и в них показался Беларский; за его спиной виднелась фигура часового, державшего руку под козырек, В противоположность Холмину, Беларский, совсем не спеша, а медленно и как-то осторожно, почему-то слегка пошатываясь, сошел по ступенькам. Влезая в кабинку, он коротко и надрывно простонал.

— Что с вами? Вы ранены? — спросил встревоженный Холмин.

— Сердце у меня некстати шалить начало, — ответил Беларский, берясь за руль. — Но ничего. Как нибудь поедем.

Автомобиль рванулся с места…

Они проехали метров полтораста по главной улице, и Беларский начал сворачивать в переулок, но вдруг громко застонал и, бросив руль, обеими руками схватился за грудь. Автомобиль вильнул в сторону и полез на тротуар, производя панику среди прохожих. Особенно испугались две девушки, очутившиеся как раз перед радиатором машины. Они в ужасе замерли на месте, — прижавшись спинами к стене дома. Не отрывая левую руку от груди, Беларский правой все же сумел остановить машину и, повернув к Холмину красное от напряжения лицо и прерывисто выдавил из себя:

— Умеете… управлять… автомобилем…

— Н-нет, — запнувшись, ответил Холмин.

— Как же… это вы… не научились? — укоризненно, вперемежку со стонами, произнес Беларский.

— Негде было, — растерянно ответил Холмин.

— Эх, сердце мое. Вот не повезло как, Господи Боже мой, — шептал Беларский.

С минуту он сидел неподвижно, потом снова взялся за руль.

— Кажется отлегло. Пожалуй, поедем.

Он дал задний ход и стал поворачивать машину, в это время сзади загремели выстрелы и собравшуюся к автомобилю толпу зевак, как ветром сдуло. Люди разбегались, прячась к подворотнях и подъездах домов. Холмин оглянулся. От здания НКВД к ним спешили человек двадцать в слишком знакомых ему мундирах, на бегу стреляя из наганов; у некоторых в руках были винтовки. Среди них Холмин заметал одну женскую фигуру и, всмотревшись в нее, узнал Дусю.

«И она туда же. Ей-то, что здесь нужно? Из любопытства, что-ли?» — с удивлением и досадой подумал Холмин.

— Надо их отогнать подальше, а то, пока я со своим сердцем, да с машиной справлюсь, они нас настигнут — процедил сквозь зубы Беларский, вынимая из кобуры наган.

Он выстрелил три раза, и три фигуры в мундирах свалились в дорожную пыль. Остальные отхлынули назад и только Дуся продолжала бежать к автомобилю.

— Дуська, назад! Вернись, глупая девчонка! Убьют! — крикнул Беларский, увидев ее. Но его крик не остановил, а как бы подхлестнул девушку. Она побежала еще быстрее.

Укрывшись в подворотнях по обе стороны улицы, энкаведисты опять начали стрелять. Пули с противным визгом беспрерывно летали над головами беглецов и Дуси. Между ними и ею оставалось не более чем полсотни шагов, когда шальная пуля какого-то энкаведиста настигла девушку. Короткий рукав ее платья у правого плеча, окрасился кровью. Она остановилась, зашаталась и, протягивая руки к Холмину, вскрикнула жалобно и призывно:

— Шура! Шура!

Потом повернулась назад и закричала энкаведистам: