Насарио положил руку на плечо Чино, как политик, просящий голосовать за него. Чино сделал вид, будто размышляет над предложением, и, почесывая голову, ответил:

— Не очень-то мне это нравится.

— Почему?

— Потому что я не забыл об Освальде и других, кто отправился на тот свет после событий в Далласе. Я думаю, что ЦРУ действует по единой схеме, и лучше не лезть в дело, когда не знаешь, чем оно кончится.

— Но эта затея наша, а не ЦРУ.

— Нет, Насарио, не наша. Я знаю, кто и на что способен. Или, может быть, ЦРУ заставило всех поверить в это?

Насарио подсластил ложь:

— Я говорю о прикрытии. Это будут наши люди. Поэтому я могу заверить…

— Что за план у вас?

На протяжении пятидесяти минут Андрес Насарио и Чино обсуждали план действий по второму пункту "Пересмешника". Перед Чино предстали планы тонко подготовленного убийства. Он немедленно принял решение — постараться сконцентрировать в своих руках все нити этого дела. Ему хотелось вылететь в город Мехико немедленно, однако Насарио был против из-за одного серьезного, на его взгляд, препятствия. Предстояло повторное слушание в суде по делу Инагуа. Чино находился на свободе лишь благодаря тому, что Насарио уплатил за него залог, хотя для этого ему пришлось заложить собственный дом. И если по какой-либо причине Чино не вернулся бы в США, то залог пропал бы. У старого прохвоста не было ни малейшего желания рисковать. Можно было спорить, чьи интересы важнее — ЦРУ или "Альфы", но если в деле участвовали его собственные деньги, то это в корне меняло ситуацию.

Чино понимал, что нужно сразу поставить под контроль осуществление плана покушения в Мексике. Суд же мог превратиться в непреодолимое препятствие. Он не верил в то, что говорил о нем Гошгариан. Пустым обещаниям на этот счет он противопоставлял железную логику. Почему вновь дали ход этому делу? Почему возобновили судебное расследование только против трех из семи обвиняемых? Он не имеет права подвергать себя такому большому риску: идти в суд, который может лишить его участия в готовящейся операции. Он не может выпустить нити, которые уже попали в его руки. Он мог бы и не ходить в суд, но пресловутый залог, внесенный Андресом Насарио, менял дело. Если бы не он, шеф "Альфы-66" легко согласился бы на его отъезд в Мексику до слушания дела. Однако речь шла о деньгах Насарио, который собственное финансовое благополучие ставил превыше всего. Чино прикинул, что можно сделать до того, как он предстанет перед большим жюри. Прежде всего он поинтересовался, что думают о последствиях суда двое других обвиняемых. Он взялся за Гаскона. Казначей был спокоен, уверенный в том, что его шеф ни в коем случае не допустит, чтобы жюри осудило его.

— Он договорится с ними, какие бы осложнения ни возникли. Так всегда было раньше.

— А если, несмотря ни на что?..

— Мне нечего бояться. Но если, как ты говоришь, несмотря ни на что, меня осудят… ну что ж, какой-нибудь выход найдется. Приговор может быть условным. Что-нибудь да придумают, будь уверен.

Здесь царил полнейший оптимизм. Чино прощупал Кастильо:

— Что ты думаешь делать?

Кастильо удивился настойчивости, с какой Чино расспрашивал его о последствиях повторного слушания дела в суде. Раньше его приятель и товарищ по пиратским приключениям никогда не проявлял такой тревоги. Наоборот, в подобных случаях Чино всегда был спокоен и отмахивался от опасений. Это наряду с другими чертами характера как раз и привело его к руководству морскими операциями "Альфы-66".

— Что я думаю? А ничего. Что мне еще остается делать? Это не в первый раз. Они все между собой уладят.

— Ты не боишься осложнений?

— Каких, например?

— Может быть, они изменили свою линию в отношении нас.

— Они все уладят.

— А если нас осудят?

— Я не думаю.

— Меня пугает эта неясность…

— Послушай, Чино, меня удивляет твой страх.

— Понимаешь… мы не можем надеяться на прошлое. Ты же знаешь, что обстановка меняется. То, что сегодня выглядит зеленым, завтра может стать красным… Тогда платить придется тому, у кого нет поддержки… мне, тебе… Те, кто наверху, всегда договорятся, нам же надо самим о себе побеспокоиться. Знаешь, что я бы сделал? Я дал бы тягу в какое-нибудь местечко за пределами Штатов и наблюдал бы оттуда за происходящим. Мне есть куда отправиться. Я знаю людей, которые готовы нам помочь. Вспомни, что приключилось с Бошем. Если бы чилийцы не протянули ему руку…

— Я знаю другую версию этого дела: ЦРУ, чтобы спасти Боша, сплавило его чилийцам.

— Хорошо, но в данном случае это одно и то же… Так вот знай, что если у тебя дела здесь пойдут плохо, чилийцы смогут сделать кое-что, чтобы помочь… даже выехать за границу, чтобы уйти от закона. Если же ты очень веришь янки и ждешь, чтобы именно ЦРУ разрешило твою проблему, мне остается только пожелать тебе удачи и выразить надежду, что о тебе не забудут.

Кастильо оказался более отзывчивым, чем Уго Гаскон, и более независимым в суждениях. Он в меньшей степени был пропитан ядом лозунгов, провозглашаемых главарями "Альфы", которых считал ни к чему не способными и бесполезными людьми. Ему казались разумными рассуждения друга. Он сам мыслил так же, однако был обречен на послушное ожидание и решил признаться в этом:

— Знаешь, Чино, ведь у тебя положение лучше, чем у меня. Ты один, у тебя нет ни жены, ни детей на содержании. Ты можешь отправиться в любое место, где тебе будет лучше, и наплевать на все остальное. Если здесь для тебя запахло жареным, ты можешь сигануть куда захочешь. А ты представь себе, что я уехал отсюда, а в другом месте трудно найти заработок. Кто позаботится о семье? Кто будет кормить моих детей? ЦРУ? Гаскон и Насарио? Ты же знаешь, что нет. Я должен думать об этом. Другое дело, если я здесь попаду за решетку. Есть договоренность. Они должны помочь мне, ведь я могу требовать этого, могу поднять шум. У меня другое положение, Чино, пойми.

Сантос выглядел удрученным. Он согласен. Действительно, положение Кастильо таково. Он, конечно, связан, но не столько семьей, сколько обществом, которое не может поддержать ее.

— Ну что ж, не исключено, что я действительно дам тягу. За границей есть один человек, который может помочь мне.

— Я не могу, Чино. Мне остается только надеяться на этого сутягу — Гошгариана. У меня нет другого выхода. Если мне суждено пропасть, то я уже пропал. Но у меня есть еще надежда. Штаты не могут повернуться к нам вот так, спиной. Разве мы не те, кем бы они хотели нас видеть? Если они пойдут против нас, то в известной мере пойдут против себя.

Чино согласно кивнул головой.

ЭМИССАР ДИНА

Новый, совсем неожиданный элемент появился в планах Чино с прибытием в международный аэропорт Майами личного посланца неофашиста Пиночета. Этот визит, как и многие другие визиты подобного рода, сохранялся в полной секретности потому, что в стране, которая понесла большие жертвы в общей борьбе против фашизма, было бы совсем нелегко объяснить причину такого скандального примирения, похожего на предательство, такого неуважения ко всем, кто погиб в войне. Однако эти связи были уже привычным делом для американцев из "невидимого правительства"[28].Они существовали еще до прихода к власти в Чили правительства Народного единства во главе с Сальвадором Альенде. Однако для членов "Альфы" появление агента ДИНА не могло не стать крупным событием. На встречу пришли все приглашенные. Было немало таких, кто добивался участия в ней, но был отвергнут ЦРУ, так как в таком мероприятии присутствие непосвященных было нежелательным.

В момент, когда ЦРУ начинало свертывать свои потрепанные пиратские флаги, эмиссар Пиночета предлагал почетный выход из сложившейся ситуации. Это известие было шумно преподнесено главарями "Альфы". Оно не слишком удивило Чино, знавшего о существовании этой линии сотрудничества, которая уже в течение многих месяцев была известна шифровальщикам ЦРУ под кодовым названием "Южное направление".