Шпиона выдают не столько ошибки в действиях, сколько сами действия. Ошибки превращаются лишь в дополнительные улики, помогают ускорить разоблачение».

А действия этих «туристов» заключаются в том, что их все время тянет туда, где находятся советские военнослужащие.

Едва успел я, вернувшись в управление, доложить обо всем руководству и приняться за подготовку встречи двойника Ползунова с Морицем у кинотеатра, как неожиданный звонок Ибрагима из отделения милиции спутал все наши планы и сделал ненужными дальнейшие приготовления.

— Мориц и его дама в милиции, — доложил он, — и я произвожу их опрос и обыск.

С этого времени непрерывная связь с Ибрагимом осуществлялась по телефону.

Как же был ускорен последний этап в «карьере» шпиона?

Все началось с того, что группа рабочих, ремонтировавших трамвайную линию, обратила внимание на подозрительное поведение одного гражданина и его спутницы, которые прохаживались вдоль стен военного городка и вели наблюдение за ним. Они не были похожи на случайных прохожих. Ведя наблюдение, делали пометки в блокнотах; то расходились в разные стороны, то снова сходились.

Бдительным советским людям все это показалось весьма подозрительным, и они решили доложить о своих подозрениях дежурному по воинской части. По предложению Ибрагима, военные доставили их в милицию, куда прибыли и свидетели этого случая. На Морица и его даму был составлен соответствующий акт, зафиксировавший происшедшее. Подписывая акт и неестественно улыбаясь, Мориц все время повторял по немецки: «Это — недоразумение, это — недоразумение».

При опросе и обыске он не сопротивлялся. С легкостью отвечал он на вопросы Ибрагима.

Нет, нет, у них нет записей. Только вот дорожный блокнот.

«Но ведь существуют найденные в кемпинге разорванные черновики, значит, где-то лежат и страницы, переписанные набело», — напряженно размышлял Ибрагим.

— Не волнуйся, спокойно думай, — говорит Ибрагиму по телефону руководитель КГБ. — Мориц осторожен, черновики не случайность, ищи тайнопись.

Внимательно просматривая один из путевых блокнотов, вернее, большую конторскую книгу, Ибрагим вдруг замечает внизу, на пустом пространстве страницы, едва заметный вдавленный след «калибр 120», так, как если бы на предыдущей странице на этом же месте сильно нажали карандашом.

Но на предыдущей странице этих слов нет. Значит, они нанесены тайнописью. Нанося тайнописный текст, Мориц по ошибке сильно нажал на лист, так, что оттиск цифр перешел на следующую страницу.

Теперь уже уверенно Ибрагим протягивает руку к коробочке с карандашами и к «старым, уже не пишущим», как сказал Мориц, стерженькам шариковой ручки. При этом, как замечает Ибрагим, лицо шпиона покрывается крупными каплями пота. Все стерженьки оказались заряженными бесцветной пастой.

Страница за страницей шпион вел невидимые записи. Они делались через каждые три-пять минут, через каждые три- четыре километра:

«Высоковольтная линия электропередачи (фотоаппарат № 2, катушка А, кадр 24). Мост через реку, две казармы, военный аэродром (фотокамера № 6, катушка В, кадр 21 24)». И еще, и еще…

Разве похожи эти записи на пометки туристов, любующихся красотами кавказской природы!

Ибрагим требует предъявления всех фотопленок и дорожных блокнотов. Мориц вынужден повиноваться. Видно, что он теряет прежнюю самоуверенность. Руки у него дрожат…

Три раза Мориц переписывал свое объяснение, и каждый раз оказывалось, что он солгал. При тщательном обыске автомашины Ибрагим и его помощники обнаруживают приготовленную для вручения Ползунову приемо-передаточную радиоаппаратуру, вмонтированную и запаянную в запасной аккумулятор, шифровальные блокноты и расписание работ американской радиостанции во Франкфурте-на-Майне.

Шпион пойман с поличным, и ему не уйти от ответственности. Морица и его даму лишь поздно ночью доставили в управление. И вот его вводят в мой кабинет.

Предстоит длительная большая работа. Предстоит новая схватка с хитрым и коварным врагом. Но уже не в Австрии, которая стала далекой, живущей в воспоминаниях страной, я здесь, на Родине, вдали от границ капиталистического мира. Но и здесь эта работа была не легче.

Передо мной на небольшом столике были разложены его ©ещи, изъятые у него во время ареста: портативная радиоаппаратура, шифры, фотопленки, дорожные блокноты, цветные карандаши, в том числе желтый, шариковые ручки, стерженьки к ним и многое другое.

Но не успел Мориц переступить порог, как я вздрогнул и склонился ниже к бумагам.

Сразу же перед глазами проплыла Вена с ее дворцами и парками, с ее тихими зелеными окраинами. «Западный вокзал. Фюнфхаус. Мариябрунн. И едва заметный из-за деревьев, в стороне от автострады на Лину, отель «Белый Петух»! Вот так встреча! И меня захлестнули вцспоминания.

Как-то наша радиоконтрразведка запеленговала работу тайной радиостанции, интенсивно передававшей информацию в эфир. Были определены и ее координаты — небольшой <отель «Белый Петух», расположенный на западной окраине Вены.

Часть радиопередач была перехвачена, и нам стало ясно, то они ведутся в Мюнхен уже известным нам Шварцем.

Небольшой группе контрразведчиков, в которую входил и я, было поручено «накрыть» рацию во время очередного сеанса и захватить радиста, не прибегая к стрельбе. Но, видимо, нашем приезде в отель Шварц был предупрежден хорошо замаскированным наружным наблюдателем.

Пока мы отпирали дверь в его номер, он успел разобрать рацию, поджечь дымовую шашку и взобраться на подоконник. Я увидел его сквозь слабую завесу дыма в момент, когда он стоял на окне, готовый к прыжку. Это были всего секунды, но я отчетливо и надолго запомнил его обрюзглое, перекошенное от страха лицо с испуганными, широко раскрытыми глазами.

Вплотную к отелю подступал лес, и Шварц сумел тогда скрыться.

Обыскивая его номер, мы обнаружили в кованом сундуке и радиопередатчик, и запасные лампы к нему. В раскрытых нами нескольких тайниках оказались шифрованные и незашифрованные донесения, фотоаппараты и советские деньги…

Медленно поднимая, голову от стола, я все больше узнавал в Морице эсэсовского верзилу Шварца. Теперь я пристально наблюдал за ним, особенно за его лицом и глазами. По-видимому, он тоже узнал меня, и его лоснящееся лицо стало покрываться крупными каплями пота.

— Не стоит волноваться, Шварц, — спокойно сказал я, поднимаясь ему навстречу, — ведь мы, можно сказать, старые знакомые, не так ли? Помните отель «Белый Петух»?

Но Шварц напоминал человека, которого хватил апоплексический удар. Когда он обрел, наконец, дар речи, он так заикался, что ничего нельзя было разобрать. Вид у него был жалкий. Куда только девалось его упорство!

— Боитесь, Шварц, чувствуете, что напакостили? Да, отныне вам уже не придется ожидать в укромных уголках Пра- тера указаний из Пуллаха и Вашингтона. Вы конченый человек, Шварц.

Шварц раскрыл было рот, намереваясь что-то сказать, но горло сдавила спазма. Он жадно глотал воздух, и его лицо снова стало покрываться крупными каплями пота.

Резкий телефонный звонок прервал ход моих мыслей. Я медленно поднял трубку и как-то особенно громко и разборчиво произнес:

— Подполковник Клементьев у телефона.

Звонила женщина с кемпинга, беспокоилась о своих отдыхающих.

— А, это вы? — спросил я. — Не беспокойтесь, ваши отдыхающие у нас, — и, тепло попрощавшись с нею, добавил твердо — теперь они отдохнут по-настоящему. Пора!

За окном шумел тенистый бульвар из вековых деревьев. Дети спешили в школу, взрослые на работу — к станкам, к чертежным доскам, в лаборатории.

И в смехе детей, и в поступи взрослых, как и в тихом спокойном шелесте старого клена, и в девственной красе горных хребтов ощущалось спокойное и уверенное дыхание Родины.

Я взглянул на поверженного врага. С этим кончено!