Начальник политотдела снова посмотрел на меня вопросительно.

— Как видели сами, — говорил я, — с вечера он поспал. Затем при свете фонарика у себя в кинобудке зашифровал телеграмму. Сделав это, направился к месту хранения рации, связался со шпионским центром в Вене и сообщил, чтобы его не встречали, т. к. едет с напарником. Снова запрятав рацию, отнес портсигар в тайник, после чего отправился в кинобудку, лег в постель и проспал до прихода Калюжного. Сейчас он, по-видимому, досыпает в пути.

Снова наступило молчание. Время шло.

— Пойдемте к машине, — предложил я, — ведь к утру мы должны быть в Вене.

Начальник политотдела еще постоял немного, посасывая трубку, потом, выколотив ее о ветку дерева, пошел вперед. Молча мы подошли к нашей автомашине, стоявшей на асфальтированной площадке у гаража.

— А пока прошу вас — вы ничего не видели и не слышали, — шепнул я ему.

— Об этоц не беспокойтесь. Приезжайте. Я помогу вам закончить дело.

— Спасибо. Благодарим вас за помощь. Она нам очень нужна… До встречи.

Хотя ночь была на исходе, мрак был такой глубокий, что, казалось, близилась полночь, а не рассвет.

Ибрагим шумно поплевал на ладони, уселся поудобнее у руля и, затянув осетинскую мелодию, медленно вывел машину на освещенную асфальтированную дорогу.

В автомашине я погрузился в раздумье. Теперь уже было ясно, что солдат оказался гнусным предателем — стал шпионом, которому вражеская разведка доверила код, рацию, а возможно, и кое-что другое.

Каким же образом этот человек, по существу еще юноша, повернул оружие против своего народа, стал среди советских воинов солдатом из стана врага. Где пролег тот невидимый мост, который послужил опорой для бегства человека из мира, где он мог жить и творить прекрасное, в мир врагов, в мир постоянных тревог и страхов? Думал ли об этом солдат, совершая измену? Думал ли о позоре и смерти, которая теперь постоянно шла за его спиной. Ведь предатель — это самое гнусное существо, достойное только презрения и уничтожения.

— Скажи-ка, Ибрагим, как у вас в народе говорят о предателе?

Ибрагим включил внутреннее освещение, посмотрел на часы, зевнул и ответил:

— По-разному говорят. Не любят у нас предателя. Говорят, например, что предатель из собачьего корыта хлебает.

Из собачьего? Что ж, правильно. Лучше не скажешь. Бросил свой народ — никто тебя не согреет, не накормити не напоит.

— Светает, — зевая, сказал Ибрагим.

— Дай-ка я сяду за руль, а ты вздремни. Скоро Вена, а там снова работа.

— Ничего, поработаем. Прилежный труд с лихвой окупается.

Но если работаешь, то и отдыхать надо, — возразил я, пересаживаясь за руль.

Уже совсем рассвело, когда мы въезжали в предместья Вены.

На привокзальной площади царило оживление, обычное для большого города, куда ежечасно прибывают новые и новые поезда.

Поставив свою автомашину во дворе Военной комендатуры Четвертого района Вены, мы поспешили к вокзалу и заняли удобный наблюдательный пункт.

Ползунов и Калюжный вышли на площадь в числе последних пассажиров. Шли они не спеша, временами останавливаясь и о чем-то беседуя. Из-за угла вокзала вылетела черная автомашина под номером— 35–16. Не останавливаясь, она сделала полукруг по проезжей части вокзальной площади и, прошмыгнув мимо киномеханика и его спутника, скрылась за противоположным углом. На заднем сидении я заметил человека, внешность которого разобрать было трудно.

«Так вот каков Шварц, — подумал я. — Получив криптограмму, он решил лично убедиться в ее достоверности. Ведь он не намерен был ставить под удар свою шкуру. А вдруг Ползунов арестован и шифровку дал под диктовку красных? Приедет ли он вообще? К тому же, не вредно воздействовать на него морально, усилить давление на его психику: «Смотри, где бы ты ни появлялся, мы наблюдаем. Если вздумаешь играть двойную игру, сотрем в порошок. Будешь работать на нас— не пропадешь, мы всегда рядом».

— Лиса в свидетели свой хвост привела, — пошутил Ибрагим.

В комендатуре Четвертого района Вены мы неожиданно столкнулись с Федчуком. Оказывается, он тоже был на вокзале и видел машину Шварца.

— Ну, как. ваши дела? — спросил он.

Пожалуй, лучше ответить делом, чем словом, — улыбаясь, заметил я. И после паузы продолжал серьезно. — Дайте нам криптограмму, проследовавшую от Ползунова сегодня между двенадцатью и часом ночи, и мы, пожалуй, сумеем сказать, что беспокоило предателя.

Не ожидавший такого ответа, Федчук заулыбался. На какой-то миг по его лицу пробежала тень сомнения, но он очень быстро овладел собой.

— Будет прекрасйо, если вы это сделаете, — сказал он, извлекая из внутреннего кармана пиджака маленький листик бумаги и передавая его мне.

Я сразу же обратил внимание на то, что текст состоял из одной непрерывной строки цифр, располагавшихся в таком порядке: 2111341813233111441323711326354232191319274311 241164613232132.

Положив на стол стихотворение и проставив слева и сверху над квадратиками букв порядковые цифры, я медленйо, но точно начал выводить их буквенное значение.

Федчук пристально следил, как буква за буквой я выводил слова:

«Не ждите — еду с попутчиком».

Ознакомившись с текстом, Федчук сказал:

— Молодцы. Молодцы, ребята, — и крепко пожал руки Ибрагиму и мне.

Я чувствовал, что его очень интересовало и стихотворение, и то, каким образом Оно оказалось у нас, но он не стал расспрашивать.

Вы не беспокойтесь, — сказал я, — все сделано, как говорят, по науке. О попутчике он узнал в самом конце дня, и «ему ничего не оставалось, как воспользоваться рацией…

— Хорошо. Остальное доложите дома. А пока отдыхайте.

И он уехал к себе, а мы с Ибрагимом отправились отсыпаться.

После короткого отдыха мы снова встретились у Федчука. Выслушав наши обстоятельные доклады и уточнив интересующие его детали, Федчук приказал.

— На задержание Ползунова дается всего три дня. К операции привлекаю вас, Салбиева и Борисова. Брать только с поличным — с рацией и другими вещественными доказательствами.

— Разрешите, — попросил я, — план доложим сегодня, а выедем завтра.

— Нет, — сказал Федчук, — сегодня отдохните, оформите санкцию. Завтра детально обсудим план, а послезавтра — в дорогу. Три дня вам дается с момента прибытия на место.

— Все ясно, — сказал я.

И он проводил нас до дверей.

Военный прокурор группы советских войск несколько раз перечитал материалы дела на Ползунова. Они были настолько убедительными, что он без дополнительных вопросов подписал постановление и ордер на арест.

Весь следующий день совместно с Федчуком уточнялся и дорабатывался план.

Главное, не сбейтесь при радиообмене, — говорил Федчук, передавая мне небольшой чемоданчик с рацией.

— Не беспокойтёсь, — заверил я. — Ведь вы знаете, что я с детства занимаюсь радиоделом. К тому же мы точно осведомлены и о частоте волны, и о позывных, и о времени радиообмена.

— Но бывают особенности в почерке радиста.

— За этим я прослежу.

— Ну, тогда все, желаю успеха, — и, помолчав, добавил: Если не хватит трех дней — связывайтесь со мной.

Я вышел к ожидавшим меня товарищам.

В авиационное соединение мы прибыли в полдень. Товарищи остались в городе, а я пошел в штаб. На проходной потребовали предъявить документы, значит, подействовало наше внушение. В предписании значилось, что я являюсь офицером штаба группы и направляюсь в авиасоединение для проверки противопожарной безопасности.

— Выходит, подтвердилось худшее? — спросил командир, ознакомившись с документами.

— Да, — сказал я, — моя фактическая задача — задержание Ползунова с имеющейся у него рацией и другими вещественными доказательствами.

После этого командир сразу же пригласил к себе начальника политотдела.