— Да, мы с Лидумсом могли бы больше сделать для нашего дела без этого неврастеника, — Вилкс механически крутил в пальцах сигарету, не замечая, как из нее сыплется табак. — Он, конечно, просто со злости на то, что вы мне больше доверяли, постарается принизить нашу роль, когда окажется в Англии… — Он говорил вяло, приглушенно, но видно было, что ум его напряжен. Вдруг он выпрямился, как будто на него снизошло божье благоволение, громко сказал: — А вы знаете, мы можем его оставить здесь на некоторое время.. Только сказать об этом ему надо в день отъезда. И лучше будет, если это скажете вы. Вас он не посмеет ослушаться.
Больше он не мог сдерживаться, вся его ненависть к этому трусу, подонку, ублюдку вырвалась наружу, и было ясно, что он согласен не только с тем, что Эгле лучше оставить здесь, он был бы только рад, если бы эта серая тень человека вообще никогда не вернулась в жизнь.
— Ну что же, мы еще подумаем об этом, — спокойно сказал Будрис, поднимаясь.
Возвращаясь в лагерь, Вилкс нет-нет да и улыбался со злорадным удовольствием. Да, этот Будрис — молодец! Как он точно продумал, что Эгле постарается умалить роль Вилкса, Лидумса, да и всей группы, когда вырвется в Англию! Хотя бы для того, чтобы лишить Вилкса заслуженной награды! Так вот пусть же посидит здесь еще с годик, может, поумнеет, наконец, поймет, какое маленькое место он занимает в жизни!
В начале сентября Будрис еще раз порадовал Вилкса: устроил совещание «лесных братьев» с участием четырех легально проживающих его единомышленников.
Вот когда Вилкс увидел, наконец, тех, на кого будет опираться Англия!
В темном лесу, пронизанном багровым светом костра, тесным кружком сидели четверо незнакомцев. Хозяевами импровизированного ночного приема были Лидумс и Будрис. Между сидящими была расстелена скатерть, на которой стояли бутылки армянского коньяка, русской водки, жбаны и кувшины домашнего пива, разложена всевозможная снедь, какой давно уже не приходилось отведывать «лесным братьям» из группы Лидумса. Оказалось, что каждый из участников совещания постарался для этой дружеской встречи.
Вилкса и Эгле представили сидящим как эмиссаров английской секретной службы, прибывших нелегально в Латвию для установления контакта.
Все поднялись и стоя исполнили гимн буржуазной Латвии и гимн лесных братьев. Голоса были хриплые, мало музыкальные, но воодушевления хватило бы на целую капеллу.
Эгле, обрадовавшись развлечению, пристроился к делегату из Латгалии. У того за спиной стоял еще неразвязанный рюкзак, из которого аппетитно высовывались горлышки бутылок дорогого вина.
— Где это вы раздобыли? — поинтересовался Эгле.
Делегат, рыжий, с нечесаной бородой детина, выдернул бутылку розового муската, гулким ударом ладони под донышко выбил пробку — Эгле еще никогда не приходилось видеть, чтобы таким способом открывали вино, — водку-то он и сам мог бы открыть точно так же, — вино забурлило, становясь похожим на живую кровь, и полилось в стаканы. Делегат усмехнулся, сказал:
— Государство выдало!
Эгле восхитился этим «острым» каламбуром. Именно, именно, государство выдало! Вот как надо жить! А этот преснятина Лидумс боится потревожить государственную торговлю. После прошлогоднего налета на кассира ни одной акции! Да разве так должны действовать «лесные братья»? Они должны шуметь, греметь, воевать!
Прикончив третью или четвертую бутылку розового вина, Эгле как-то и не заметил, что большинство делегатов окружили Вилкса. Ах да, дают поручения! Ну черт с ними! Он все пытался выспросить у латгальца, а много ли в Латгалии аэродромов и воинских частей, а где они расположены, а может ли латгалец принять представителей из-за границы и обеспечить их убежищем?
Вдруг латгалец, по-видимому, окончательно опьяневший, заорал во все горло:
— Держите его, это шпион!
Кто-то попытался утихомирить его, но латгалец уже вытащил пистолет. Эгле вспомнил, как весной его чуть не пристрелил Вилкс, и рухнул на землю, попав в костер. Пока у латгальца отнимали оружие, пока гасили загоревшийся плащ Эгле, вся торжественность обстановки была нарушена.
Впрочем, Эгле быстро протрезвел. Пьяного латгальца оттащили в сторону и уложили под присмотром охранявших встречу «братьев». Эгле виновато бормотал, что давно не пил вина, что не представлял, какое оно может быть крепкое, но и Лидумс и Вилкс взирали на него с презрением. Совещание продолжалось своим чередом, но Эгле уже больше не задавал вопросов и не лез ни к кому с дружескими излияниями. А когда протрезвевший на холодке латгальский делегат попытался извиниться перед ним при прощании, Эгле так стремительно ретировался, что Делиньш, приставленный к нему для охраны, еле отыскал его в мохнатых елях.
На Вилкса это совещание произвело неизгладимое впечатление. Что бы потом ни говорили его коллеги Петерсон и Эгле, но именно он, Вилкс, проделал самую главную работу по сколачиванию, правда, небольшой, но такой необходимой для английской разведки группы национально мыслящих латышей. И теперь-то ясно, как могуществен Будрис, если он за короткий срок, по одному намеку Вилкса, мог собрать людей из всех трех краев Латвии: из Курземе, из Видземе и из Латгалии…
Ночной разговор у костра, суровые лица делегатов, их краткие, пусть и жестокие, пусть порой и обидные высказывания о роли центров латышской эмиграции, их мужественные слова о собственной борьбе, — все это теперь не только в памяти Вилкса, это записано в протокол совещания, внесено в коллективный доклад. Вилксу становится все более ясным, что претензии делегатов законны, более того, он сам сторонник той точки зрения, что если и будет формироваться за границей правительство Латвии, то его надо организовывать в основном из местных людей, оставив представителям заграничных центров эмиграции лишь незначительные портфели, что-нибудь вроде министра вероисповеданий и культов или, на лучший случай, министра народного здоровья, министра культуры да, может, еще с десяток вакансий начальников различных министерских департаментов. Вождями Латвии должны быть те, кто находится здесь!
Будрис, выслушав эти его мысли, — они беседовали один на один, когда Вилкс провожал его к шоссейной дороге после окончания совещания, — довольно мрачно сказал:
— И вы думаете, что англичане, Силайс или Зариньш согласятся с вами?
— Мы их заставим согласиться! Я сам буду докладывать Маккибину о положении в Латвии. И пусть они попробуют сопротивляться!
— Я все-таки думаю, что рано делить пирог, когда тесто еще в квашне, а начинки и вовсе нет, — утомленно сказал Будрис. — Но ваши мысли и впечатления я очень ценю!
Они расстались в ста метрах от шоссе, по которому уже шли автомашины, хотя солнце только что поднялось. Легкий туман еще стелился по земле меж кустарником, на полянах было словно разлито молоко, но день обещал быть жарким, уже пахло клейким запахом сосновой смолы, вовсю гомонили птицы, — все обещало радость.
— Я приеду проводить вас! — мягко сказал Будрис, пожимая руку Вилксу. — Интересно, рискнут ли на этот раз англичане провести операцию?
— Не беспокойтесь! — Вилкс иронически улыбнулся. — Вы еще плохо их знаете! На этот раз они все сделают точно. Помните, они говорят о трех людях, которых мы должны принять! Они уже открыли свой сабвей через Латвию, так что ждите все новых и новых гостей.
— Сабвей? — удивился Будрис.
— Ну да, подземка! Так они называют тайную дорогу шпионов. Им здорово не везло со шпионажем в России и то, что здесь они связались с вами и вашими людьми, для них настоящая находка!!
— С вашей помощью, Вилкс, только с вашей помощью! — улыбнулся Будрис.
— Тем более счастлив я, что попал в ваши руки! — горячо воскликнул Вилкс — И поверьте, я создам вам там, на Западе, такую репутацию, что они и шагу не сделают, не посоветовавшись с вами!
— Что же, я буду только рад! И желаю вам удачи!
Они простились, и Вилкс пошел назад, беспечно посвистывая. Он знал, что опасности нет. По обе стороны лесной тропинки мягким шагом лесных людей шли Делиньш и Граф, которым командир поручил охранять высокого гостя.