— Да, — ответил Гиппократ, — а почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Да так просто — Буто немножко на него похож. Этого Клеомеда я видел всего один раз. Он был родом с того же островка, что и Олимпия, — он ей родственник.

Тимон поднял копье над головой и примерился, а потом снова оперся на него.

— Скажи, что с моей женой? — спросил он.

Гиппократ печально покачал головой.

— Она говорит, что слышит голоса. Обычно это считается признаком безумия, но я еще не уверен. Ее следует кормить ячменной кашей через короткие промежутки. Но больше пока ничего сказать нельзя — надо ждать. Пожалуй, Пенелопе следует ночевать в другом месте, с тем чтобы утром она возвращалась домой. Так будет лучше для них обеих.

Тимон кивнул.

— Клеомед погиб, Олимпия сошла с ума, Пенелопе грозит опасность! Я боюсь, Гиппократ, что все эти несчастья объясняются одной зловещей причиной. — Повернувшись, Тимон указал в сторону рощи. — Она скрыта вон там, в этом темном лесу. Мы прокляты… Ради любимой женщины мужчины делают иногда глупости. У моей жены была одна странность — она всегда чего-то боялась. Она говорила, что ее пугают деревья вокруг террасы, — и я велел их срубить.

Высоко над их головами раздался звенящий вздох — это ветер шуршал верхушками деревьев, но их шелест напоминал прерывистый голос. Затем наступила тишина, нарушаемая только журчанием ручейка, который, выбиваясь в саду из земли, стремительно бежал по камням к морю.

Наконец Тимон прервал молчание:

— Я человек действия, Гиппократ, и у меня есть план. Завтра сюда придут жрец Аполлона и жрец Асклепия. Я хочу, чтобы пришел и ты. Я тогда все и объясню. Я пришлю вестника сказать тебе, когда ты должен прийти.

Гиппократ покраснел. Он смерил Тимона взглядом, а потом, повернувшись, сказал:

— Мне пора идти в Галасарну.

Тимон почувствовал, что Гиппократ обижен, и бросился за ним.

— Погоди, Гиппократ! Ты ведь придешь, правда?

Гиппократ, который уже начал спускаться в сад, остановился.

— Зачем мне приходить?

Тимон подбежал к нему.

— Я хочу заплатить тебе. Я щедро заплачу тебе за каждый твой приход сюда. Я дам тебе…

— Замолчи, — сурово перебил его Гиппократ. — Конечно, ты мне заплатишь — ровно столько, сколько положено платить за посещение больных, не больше и не меньше. Однако врач приходит ради больного, а не ради того, кто ему платит. Такова разница между медициной и торговлей, но многие этого не понимают. Ты муж этой женщины, и поэтому ты можешь пригласить, меня лечить ее. По той же причине ты имеешь право отказаться от моих услуг и позвать к ней другого врача. Это твое право, независимо от того, будешь ли ты мне платить. Однако, пока ты этого не сделал, я буду поступать так, как нахожу нужным, и приходить, когда сочту полезным. Ты не можешь купить права распоряжаться мной.

Тимон растерянно молчал, и Гиппократ продолжал:

— Я забочусь об Олимпии, а не о тебе. Я забочусь о больной женщине, которая нуждается в моей помощи, и я сделаю для нее все, что в моих силах, хотя она мне не друг, далеко не друг. — И он улыбнулся горькой улыбкой,

— Прости меня, — сказал Тимон. — Я не заметил, что говорю с тобой так, словно ты раб или гребец на моей триере. Нам всем нужна твоя помощь, потому что ты мудрый врач и понимаешь болезни. Дело ведь не только в одной Олимпии. Пенелопе тоже грозит опасность. Вся наша семья нуждается в твоей помощи… то, что осталось от нашей семьи.

Тимон отвернулся и, шатаясь, побрел к скамье — маленький толстяк, удрученный горем. Он сел и уронил голову на руки. Гиппократ подошел и сел рядом с ним.

— Ты должен гордиться Клеомедом, — сказал он негромко.

Тимон поднял голову.

— Да, — сказал он, — печаль моя очень велика, но я рад, что он умер, как герой. Он спас бы и жену Ктесиарха, если бы только ему было дано больше времени. Клеомед всегда напоминал мне моего отца. Даже когда он был еще мальчиком, сходство было поразительным.

Лицо его теперь светилось гордостью, и Гиппократу, вспомнился вопрос Олимпии: «Знает ли Тимон?» Да, Тимон не знал очень многого — или просто не хотел знать? Вот какого человека, думал Гиппократ, любит эта тигрица; вот кого она так долго старалась спасти от страшного удара — от того, чтобы он узнал правду о ней,

— То, что сделал Клеомед, — произнес он вслух, — заслуживает большей похвалы, чем завоевание десятка венков на играх. Опасность раскрывает величие человеческого сердца. Когда она незначительна, победа может достаться и ничтожному человеку. Клеомед знал, что ему грозит, и слава его переживет века.

Тимон с гордостью улыбнулся и повторил слова Солона:

— Никого не называй счастливым до его смерти.

Гиппократ кивнул.

— Жизнь, омраченная самыми черными тучами, может на закате просиять солнечным блеском. Твоя потеря тяжка, Тимон, но в самой своей печали ты можешь найти причину для радости.

Они замолчали, а потом Гиппократ вдруг спросил:

— Задняя дверь виллы запирается? Та, что выходит к конюшням?

Тимон бросил на него быстрый взгляд.

— Я подумал об этом сегодня утром и распорядился, чтобы ее заперли. — Его лицо прояснилось. — Если у тебя есть время выслушать меня, Гиппократ, я, пожалуй, не стану откладывать и теперь же сообщу тебе, что я задумал сделать. Пойдем походим по террасе, и я тебе все расскажу. Видишь ли, когда мы с Олимпией поженились, я купил эту часть кипарисовой рощи и построил здесь виллу. Но теперь я понял, что она никогда по-настоящему мне и не принадлежала. Эта роща посвящена Аполлону, и я должен вернуть ее. Жизнь человеческая коротка, и, когда идешь против воли богов, труды твои остаются бесплодными.

Из рощи донесся веселый смех.

— Это как будто смеется Пенелопа, — заметил Гиппократ.

— Вполне возможно. Несмотря на все мои уговоры, ее тянет в этот мрачный лес. Да вон она идет с Пиндаром; он хоть и молод, но, кажется, очень добросовестный врач.

— Отец, — крикнула Пенелопа, — мне нужно с тобой поговорить.

Оставив Пиндара, она взбежала по лестнице и через минуту уже стояла перед ними, сияя улыбкой. Ее окружало какое-то тонкое благоухание. Запах лотоса, подумал Гиппократ.

— Отец, я хочу поговорить с тобой об очень важном деле. И хорошо, что Гиппократ здесь, потому что он учитель Пиндара, и, значит, ему совсем как отец, правда?

— Может быть, мы поговорим об этом позже, Пенелопа? — сказал Тимон. — Я обсуждаю с Гиппократом чрезвычайно серьезное дело. Оно имеет очень большое значение и для тебя, и для всех нас.

— Я знаю, отец, твои дела всегда очень серьезны и всегда имеют очень большое значение для всех. Но, видишь ли, у меня-то это первое важное дело, самое первое в моей жизни, и оно очень важное и очень серьезное. Пиндар придет сейчас, чтобы поговорить с тобой. Это я ему велела, только он не обещал мне, что он будет говорить.

Засмеявшись, Пенелопа обняла отца и прижалась щекой к его щеке.

— Пиндар очень застенчив, — сказала она. — Ты поможешь ему сказать то, что он хочет сказать? А когда он скажет это, ты ответишь ему «да»? Хорошо?

Тимон, по-видимому, не слушал ее.

— Пенелопа, почему тебе понадобилось разговаривать со мной о Пиндаре? Я озабочен твоим будущим. Я хочу увезти тебя отсюда прежде, чем с тобой что-нибудь случится.

— Но я же хочу, чтобы это случилось! — воскликнула она. — Пусть это случится, и тогда я поеду с тобой, куда ты захочешь. Он ведь тоже поедет и будет жить с нами, правда?

Она побежала обратно к роще, и Пиндар пошел к ней навстречу. Гиппократ отвернулся и посмотрел на море, чтобы спрятать улыбку.

— Я уже все обдумал, — говорил Тимон. — Я чувствую, что нельзя терять ни минуты.

Но тут к ним подошел Пиндар. Он долго смотрел на толстяка архонта, онемев от смущения. Наконец он нерешительно пробормотал:

— У меня есть земля… Земля в Беотии, но денег очень мало…

— Ну и что тут такого? — с досадой ответил Тимон. — У меня есть и земля и деньги. Но на моей семье лежит проклятие, и я собираюсь расстаться с порядочным куском земли, да и с немалыми деньгами тоже. Погоди, Пиндар, не уходи, может быть, и тебе будет интересно узнать то, что я собираюсь сказать Гиппократу. Как тебе известно, Гиппократ, я человек действия. Сегодня утром я принес жертвы в храме Аполлона. Но я знаю, что этого недостаточно и надо предложить нечто большее.