Но, перед тем как встретиться с Ливией, Тиберий решил подготовить почву для этого визита. Что для этого требовалось? Нужно было рассердить Августа, да так, чтобы тот пожелал убрать Тиберия с глаз долой. И Ливия уже не смогла бы отказать сыну в просьбе об отставке, ссылаясь на то, что-де Август его не отпустит. А что было самым верным средством рассердить императора? Конечно же нанести еще одну обиду его дочери. Тиберий сжал зубы и пошел навестить Юлию.

Вот уж она удивилась! Когда служанка доложила ей о при ходе мужа, Юлия так и застыла с открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова. Такой ее Тиберий и застал.

Юлия была потрясена и возмущена, но все-таки краем сознания подумала, что Тиберий, может быть, пришел просить прощения и мириться? В таком случае она была бы готова простить его. Юлия подумала о том, как нелегко приходится Тиберию в последнее время, вспомнила, как ее избалованные сыновья с одобрения Августа издеваются над ним. Возможно, Тиберий наконец понял, что отвергать любовь жены было большой ошибкой? У Юлии в груди билось незрелое сердце, и едва ей стоило подумать о самой малой возможности своего смягчения по отношению к мужу, как она сразу его и пожалела. «Ему ведь так плохо! Но пусть он теперь сам начинает разговор», — с ласковой мстительностью подумала Юлия.

Тиберий заговорил первым:

— Я пришел, — проговорил он в своей отвратительной медлительной манере, — сказать, что не желаю больше быть мужем такой шлюхи, как ты. Я требую, чтобы ты отправилась к Августу и потребовала развода со мной. Так нужно. Иначе я сообщу ему, сколько любовников ты принимаешь в среднем за неделю.

Юлия попыталась что-то сказать, но лишь издала горлом тихий хрип. Судорожно глотая, она не отрывала от Тиберия глаз.

— Ты, надеюсь, поняла меня? — продолжал Тиберий, — Ты пойдешь к отцу, пожалуешься ему на меня и попросишь отослать куда-нибудь подальше из Рима. Ты его сильно об этом попросишь. Ясно?

Юлия, помедлив, несколько раз кивнула.

— Так будет лучше и для тебя, — сказал Тиберий. — И помни, что ты в моих руках. Я перехватил несколько твоих писем любовникам. Прощай.

С этими словами он повернулся и вышел.

Юлия сделала все так, как он ей велел. Сразу же после ухода Тиберия она побежала к Августу. Она была испугана угрозой мужа, но — странное дело! — нисколько на этот раз на него не рассержена. Тиберий хотел уехать, спастись. Его можно было понять. О, бедный! Она, Юлия, поможет ему.

Август и слушать ничего не хотел о разводе. Что еще за новости? Кончилась любовь? Наплевать на это (Август выразился еще крепче, не пощадив дочкиной стыдливости). Ее брак с Тиберием — дело не только любовное, но и политическое. Развод вызовет ненужные толки, пересуды, домыслы. Это подорвет авторитет самого Августа! Нет, нет и нет! Он, как отец, понимает, конечно, каково жить с таким человеком, позволительно даже сказать — с такой скотиной, как Тиберий. Но Юлия сама виновата! Нечего было пять лет назад на коленях вымаливать у отца разрешение на этот брак.

Юлия рыдала. Она говорила, что присутствие Тиберия в Риме отравляет жизнь и ей, и ее детям. Пусть не развод, пусть отец разрешит Тиберию уехать куда-нибудь. На год, на два. За это время она успокоится, а может быть, и сам Тиберий станет лучше. Он научится ценить Юлию, живя с ней в разлуке. Оценит и милость самого Августа — на расстоянии все великое видится гораздо яснее.

Последняя мысль показалась Августу дельной. Он поворчал еще немного, сказал, что о таком отпуске от Тиберия пока ничего не слышал. Но так и быть — если этот мерзавец обратится к нему с подобной просьбой, он ее удовлетворит. Спокойствие родной дочери для отца все-таки важнее, чем забота о каком-то Тиберии. Пусть катится куда хочет.

Вечером того же дня Тиберий узнал о результатах беседы жены с Августом. Не мешкая больше, он попросил у матери аудиенции.

Он заранее знал, что Ливия примет его в той самой комнате, где проходили их самые волнующие встречи. Так и оказалось.

Несомненно, в этом был знак, но какой? Как бы растолковал его Фрасилл? Впрочем, Тиберий чувствовал, что скоро все и без астролога выяснится.

Его просьба уместилась всего в нескольких словах. Изложив ее, Тиберий посмотрел на мать, стараясь по выражению лица Ливии прочесть, каково будет решение его судьбы.

Лицо матери было каменным.

— Матушка! — взмолился Тиберий, — Помоги мне! Поверь — лишь обстоятельства вынуждают меня… Мне было предсказано…

Ливия все молчала, только губы ее искривились в презрительной усмешке. Она смерила сына взглядом. Поразительно — как ей удавалось заставить Тиберия почувствовать себя маленьким рядом с ней? Он ведь был выше Ливии на две головы.

— Мне нужно уехать, — повторил Тиберий, и в его голосе Ливия с удивлением услышала упрямые нотки, — И я уеду, матушка, — продолжал Тиберий, — Я устал. От всего устал. Моя жизнь невыносима, и ты это знаешь. Меня мешают с грязью каждый день, каждый час. Я с юных лет не знаю отдыха, работаю как вол. И больше не могу. Кроме того, Юлия… — Он запнулся.

Мать не перебивала его, словно хотела дать возможность полностью высказаться. Ему было не по себе от молчания Ливии, но Тиберий также понимал, что отступать некуда.

— Я не буду говорить о том, что и так тебе известно, матушка, — сказал он. — Я откажусь от пищи. Я уморю себя голодной смертью, если ты не дашь согласия на мой отъезд.

Закончив эту речь, Тиберий ощутил внутри себя холод и дрожь, словно смерть была уже совсем близко. В сущности, так оно и было на самом деле.

Но в следующую секунду он испугался еще больше: Ливия, дослушав его до конца, так и не сказав ни слова, молча повернулась и вышла из комнаты. Тиберий стоял ни жив ни мертв. «Сейчас она пришлет кого-нибудь убить меня, — подумал он. И вдруг ему стало все равно. — Пусть присылает. Я и пальцем не пошевелю, чтобы защититься». Оказывается, бывают такие минуты, когда душевных сил не остается даже на страх.

Он подождал еще немного, пока не ощутил, что может двигать ногами. Тогда он вышел из проклятой комнаты и, ничего уже не боясь, отправился к себе домой.

Лег спать не поужинав. Он перед разговором с матерью вовсе и не думал о голодовке, но раз уж эти слова вырвались, значит, ему их кто-то подсказал. И надо теперь выполнять обещанное. Проснувшись наутро, он снова не стал принимать пищу и запретил слугам ее готовить. Начался отсчет его последних дней.

Тем временем Ливия обдумывала происшедшее. Она была не столько разгневана, как думал Тиберий, сколько растерянна. Что-то было сделано неправильно. Планы нарушились. Таким сына она еще не видела — даже тогда, когда он просил ее не разлучать его с Випсанией. Словно что-то в нем сломалось. Он действительно может умереть — вид у Тиберия был, откровенно говоря, неважный. Вид человека, которому опротивела сама жизнь, а не то что расположение родной матери.

Ливия испытала нечто вроде угрызений совести. В ее сердце шевельнулась жалость к сыну — чего не случалось уже очень давно, с тех пор когда Тиберий был еще мальчиком. Правда, и в те годы Ливии не часто приходилось его жалеть. У нее всегда были дела поважнее.

Она явно перегнула палку. Впору было на себя слегка рассердиться, и Ливия рассердилась. Продолжалось это, впрочем, совсем немного времени: деятельный ум уже начинал искать выход из создавшегося положения. И — как всегда — следовало хорошенько подумать, какую выгоду для себя можно извлечь даже из такого печального обстоятельства, как сыновний мятеж.

Она отпустит его — пусть едет куда хочет. Может воспротивиться Август: еще бы, ведь без Тиберия ему придется взять на себя такую кучу дел! Но ничего, Ливия уговорит мужа. Более того, она расскажет ему, что Тиберий уезжает, чтобы спастись от позора, которым он обязан распутству Юлии, а также — наглым поведением (теперь более Августа, чем ее) сыновей-наследников. Но это козыри, которые следует беречь для самого крайнего случая. Разговор с Августом надо начать с материнской озабоченностью душевным состоянием Тиберия, вызывающим тревогу. Намекнуть — да что там намекать! — сказать прямо, что Август совсем не ценит великих заслуг Тиберия, не награждает его. Только что вернувшись с победоносной войны, Тиберий вынужден был впрячься в такую лямку — и в одиночку вытащил весь воз! И что он получил? Возможность безропотно получать плевки в лицо от Гая? А ведь почти в то же самое время Август наградил, к примеру, актера за хорошую игру — миллионом сестерциев! И при этом еще считает себя справедливым правителем!