– В ваших интересах не распространяться о нашей встрече. Если понадобитесь, найдём…

– Значит, на помощь вашу рассчитывать не стоит? А вы бы могли позвонить начальнику ОКСа и убедить его, что женщина-фронтовик, работавшая в архиве МГБ, а потом МВД, вполне бы могла ещё пожить в плесневой раздевалке. …Я много читаю. Телевизор не смотрю. Его нет. Приёмник не ловит «Голос Америки» из Вашингтона. …Желаю вам отыскать настоящих врагов нашего государства.

– В классе учится Лев Брусилов? – вдруг спросил Анатолий Дмитриевич, когда Бабкин уже стоял у двери. – Вы его хорошо знаете?

– Нет. Я ему ремонтировал фотоаппарат. А вы моих друзей будете проверять? – Иван вспомнил, как Лёвка предлагал ему не так давно вступить в какую-то фракцию, которая скоро будет руководить страной, что Хрущёва обязательно снимут. Иван сказал, что фотоаппарат не стоит больше ронять. Лёвка – прыщавый парень невысокого роста в синем костюме, в галстуке, но не пионерском, – не имел друзей, но на переменах подходил к кому-нибудь и бесцеремонно начинал говорить о событиях в мире. Иван понял, что он слушает «Голос», всегда старался отделаться от его липучих бесед. Учился неплохо, ходил с многозначительной ухмылочкой, рассматривая в упор девочек наглыми белёсыми прищуренными поросячьими глазами. Ходили слухи, что Лёвка был задержан, когда ставил самодельной печатью фашистскую свастику перед некоторыми фамилиями на вывешенных списках кандидатов в депутаты.

– Может быть, проверю, – сказал следователь. – Брусилов вам не друг? Вы не разговаривали с ним?

– Что с ним разговаривать? Девчонки как-то говорили, что он фашистские кресты ставил на афишах осенью. …Мне было интересно разобраться в механизме фотокамеры. Поэтому я и взялся за ремонт. Он заплатил.

Глава вторая.

Бабкин стоял на трамвайной остановке. Дышалось и думалось легко. Его не арестовали, не пытали, и даже не угрожали. Он каким-то чувством понимал, что эта встреча не последняя. Анатолий Дмитриевич станет проверять Сергея, Стасика. Он не поверит Ивану, а поверит директору. Ему будет казаться, что сможет раскрыть городское подполье, а может быть, и областное, тогда ему дадут премию и какой-нибудь орден.

Утром у Ивана начнётся новая жизнь. Побывав в серьёзном учреждении на беседе-допросе, не услышал ни нравоучений, ни воспитательных проповедей; ему не дадут задания, чтобы он слушал, запоминал и сообщал, не заставят сотрудничать. Возможно, подобное поручение получили другие ребята. Следователь понял, что Иван не станет «стучать» на товарищей.

…Можно иметь своё мнение, но не стоит его высказывать, чтобы окружающие не истолковали его превратно, – думает Бабкин, – Справедливость есть. Но не для всех. Он повзрослеет за одну ночь. За одну ночь из ученика превратится в озабоченного семейными проблемами старичка. Будет очень серьёзен и внимателен на уроках, усваивая материал, стараясь поднимать руку, чтобы получить какую-нибудь отметку в дневник. Ему нужно окончить школу и получить высшее образование. Иван пока не знает, какое. Ноги сами принесли его в гастроном, где на разлив продавалось вино. Стоящий впереди мужчина заказал сто граммов вина. Выпил тотчас, не отходя от прилавка. Улыбаясь, попросил ещё. Иван хотел купить сырок. Не ел с утра. В буфет не ходил. Вместо сырка попросил налить сто граммов золотистого вина.

«Не обязательно покупать бутылку, – подумал он, выходя из гастронома. – Жалко, что такой прекрасный гастроном далеко от школы». Пошёл снег. Иван чувствовал себя очень хорошо, припоминал разговор с умным следователем, который хотел его облапошить, и сделать врагом народа. Так было всегда. Если не было явных врагов, то их делали. Он чуть не проспал свою останову. Вино и стресс поволокли его сознание на отдых. Бабкин задремал, но выходящая женщина или кондуктор толкнула его в плечо.

Мама ничего не спросила, придя на ужин. Иван не стал ничего рассказывать, боясь огорчить. Сергей принёс папку с тетрадями и книгами и сказал, что Иван с подшефными печатает карточки, если найдут проявитель, а может быть, пойдут на этюды в детский сад.

На следующий день…

На уроке истории Бабкин будет пристально смотреть в глаза преподавателю Пшёнкину и едва заметно кивать головой. Меня это удивит. Директор уйдёт в конец класса к шкафам и оттуда будет сообщать о древних государствах. Как только прозвенит звонок, Иван, придурковато раскрыв рот, подойдёт к учительскому столу и громко спросит:

– Дайте мне номер телефона Анатолия Дмитриевича. Я забыл ему сказать. …Как какому? Которому вы звонили в КГБ про коммунизм, которого не будет; сообщили обо мне. – Иван просто сошёл с ума. Он ничего не боялся. …Их выселяли из раздевалки. Он ничего не боялся. Хуже им не будет. Хуже некуда. Следователю до лампочки проблемы каких-то маленьких людей. Он не стал заступаться. И зачем ему чужие печали? …Дали две недели сроку.

Собравшиеся любопытные восьмиклассники смотрели в бледное лицо директора. Они понимали, что он совершил подлость. Яшка Груль курил в туалете, видел, как Ивана увозила чёрная автомашина. Он Дудневу сказал, что Бабкина арестовали. Большинство восьмиклассников вышли в коридор, кое-кто остался за партами, кому-то срочно захотелось навестить столовую или буфет. Николай Николаевич с огорченным лицом бросился из класса.

– Мы хотели выйти с плакатами в твою защиту, – сказал тихо Стасик Дуднев. – Ты легко отделался. Током не пытали?

– Мы думали, что тебя не отпустят, – грустно смотрел в окно Сергей.

– Тебя ещё расстреляют, – усмехнулся губастым ртом Борька Феоктистов – толстощёкий увалень. – Раза два. Есть новость. Нона сказала мне, что нам нужно с ней поговорить. Следующий урок литература. А тебя, правда ,арестовали?

– Глупости. Дядька приезжал, покатал по городу, – сказал Иван.

Глава третья.

Урок литературы прошёл для Ивана в тумане. Классная вызвала к доске. Он что-то рассказывал о роли поэта в жизни страны. Его опять занесло, и он рассказал версию убийства Маяковского. Нона Александровна не смогла его остановить. Ей самой было интересно то, что говорил ученик. Школьники слушали, раскрыв рты. Стояла тишина. В форточки забивались звонки кранов, треск голосов воробьёв.

– …Маяковский захотел себя убить. Для этого он взял наган и так завернул руку, что пуля вошла в сердце, а вышла из почки. – Иван нарисовал на доске силуэт, пометив, где расположено сердце, а где почка. – А перед этим он, как и Есенин, разбил себе лицо. Маяковский получил неожиданный сильный удар от того, кого он знал. Когда пытался встать с пола, в него выстрелили, направив оружие сверху вниз. Вот почему пуля прошила тело под углом. Не мог повеситься убитый Есенин. Его сначала убили, а потом подвесили на трубу отопления.

– Хорошо, – проговорила Нона. – Об этом я нигде не читала. Назови источник. Откуда у тебя эти сведения?

– Мне сказали. – Ответил Иван, стараясь не смотреть в сторону Стасика.

– Это опубликовано где-то?

– В КГБ ему вчера рассказали, – раздался голос Брусилова. – Там это точно знают…

– Опубликовано – сказал Иван. – Дуднев показал ему старую книжечку с мягкими жёлтыми страницами, которую Иван быстро прочитал. Эта книжка была издана давно и за рубежом. Он не мог подставить друга, понимая, что за такую книжку нагорит родителям Стасика.

– Вы мне можете её показать? – удивлялась Нона.

– Нет. Я её читал в поезде, когда ездил в гости. Один приличный пассажир читал и, когда пошёл за чаем, разрешил почитать мне. Называется она вроде так: «Поэт в России – больше чем поэт». Не помню точно…

Друзья не расспрашивали ни о чём Бабкина, видя в каком он состоянии.

После уроков Иван и Борька, стоя у двери учительской, услышали странное предложение.

– Мне нужно вам сказать вот что: вас аттестуют за восьмой класс, но вы должны подать заявления в ремесленное училище или ПТУ. Станете там учиться на мастеров холодильных установок. Специальность хорошая, учиться два года и несколько месяцев. Но вы будете в специальной группе, имеющих восьмилетку. Ваш класс будет проходить производственную практику. Наша школа одна из пятисот экспериментальных, в которой введено одиннадцатилетнее производственное обучение. Вы быстрее получите специальность. Станете самостоятельными. Поговорите с родителями. Это шанс. Отличный шанс, ребята. Завтра скажете мне свои решения.