Мартти Хёвинен был раздет и труп его был брошен на дно его же брички. Сверху тело прикрыли обрывком одеяла, тем самым, на который колдун стряхивал мокриц. Шумилов облачился в длинную, навыпуск, страшно вонючую от пота рубаху покойного, всунул ноги в его огромные безразмерные сапоги, надел на голову картуз. Для придания полного сходства с покойным накинул на плечи его чёрную шинель с обрезанными полами. Впрочем, полного сходства всё равно не получилось: Шумилов был гораздо ниже ростом, не имел торчащих в разные стороны седых косм и самое главное — был без бороды. Чтобы как — то скрыть данное обстоятельство Шумилов своим носовым платком обвязал нижнюю челюсть, как если бы мучился от зубной боли. В любом случае, вся эта маскировка получалась не очень убедительной, а это могло броситься в глаза невольным свидетелям его возвращения в Ручейники. Поэтому исход задуманного во многом зависел от брутальной удачи. Почти как в картах…

Лошадь, почувствовав чужака, всю дорогу косила глазом и, прислушиваясь к незнакомому голосу, прядала ушами. Антонин ехал в возке Шумилова с некоторым отставанием, ему пришлось задержаться на несколько минут, чтобы засыпать яму и уничтожить следы всего случившегося на холме. Было решено, что их маршруты в Замостье разойдутся, и Антонин будет дожидаться возвращения Шумилова в соседнем с домом колдуна переулке.

Алексей Иванович ехал и беспрерывно молился, чтобы не встретить никого из знакомых Блокулы. Он ссутулился, дабы издалека его можно было бы принять за старика. Вероятно, вся эта маскировка неплохо удалась, потому что в одном месте, подъезжая к развилке дорог, Алексей заметил повозку, свернувшую с тракта на просёлок; возница, завидя телегу Алексея, поднял руку в знак приветствия, вероятно, приняв его за старика Мартти — Макария. Алексей Иванович ответил таким же приветственным жестом и попридержал свою лошадь, чтобы ненароком не сблизиться с телегой «знакомца». Хорошо хоть кричать не пришлось, поскольку расстояние между обоими осталось довольно большим. Да и жаркое полуденное солнце, обычно утомляющее, назойливо слепящее глаза и вызывающее шум в ушах, теперь оказалось союзником.

Шумилов правил в сторону Ростова, с опаской поглядывая по сторонам. Но поскольку время шло к полудню, и подступал самый пик нестерпимой донской жары, тракт уже был безлюден; только Антонин пылил вдали, не приближаясь. Ветер игриво трепал сухую траву, да иногда на обочине дороги среди горячих камней можно было видеть юрких зеленовато — черных ящериц. Где — то в неимоверной выси прозрачного, ярко — голубого неба парил, лениво распластав свои крылья, всё тот же арнаут, да над кромкой горизонта трепетал горячий воздух словно дыхание обожженой земли — это были единственные признаки движения в застывшем в полуденной неге мире.

С замиранием сердца въехал Шумилов в знакомую Аксайскую улицу, где стоял дом колдуна. Сейчас она была пустынна. Никто не сидел на лавочках, не таращился в окна, не выходил из ворот. Только в дальнем её конце стая босоногих ребятишек возилась в тени шелковиц. Но Алексею предстояло проехать всего — то семь домов, гораздо меньше половины длины всей улицы. Шумилов, тщательно контролируя каждое своё движение в стремлении точно повторить повадку мёртвого колдуна, не спеша подъехал к чёрным перекошенным воротам, слез с возка и, нарочито сутулясь, пошёл их отворять. Запирались они, как и множество других крестьянских подворий, чрезвычайно просто, как в сказке про Красную шапочку: дёрнешь за веревочку — дверь и откроется. Через маленькую дырку в одной из створок была пропущена верёвка, крепившаяся к накидному крюку, запиравшему ворота изнутри. Притянутая вниз, верёвка приподнимала крюк, и ворота можно было открывать. Предельно просто, как всё великое.

И отверстие в воротах, и верёвку Шумилов рассмотрел ещё когда наблюдал за домом Хёвинена из заброшенного дома через улицу. Поэтому никаких особых препятствий здесь он не ожидал. Так всё и вышло — ворота он отворил без малейших затруднений, взял под уздцы лошадь и завёл её вместе с повозкой во двор. Лишь затворив ворота, Алексей облегчённо выдохнул и перекрестился: пока всё складывалось как нельзя лучше.

Хёвинен, конечно, был любопытным человеком: учился, оказывается в университете, а жизнь вёл как последний крестьянин — батрак. Опять же, странную имел особенность: непонятно почему, ничуть не опасался за неприкосновенность своего жилища. Возможно, виной тому была дурная слава владельца? А может, Блокула уповал вовсе не на замки и засовы, а на помощь иных, потусторонних сил, которым верно служил и в жертву коим принёс, фактически, саму жизнь? Может, разного рода обереги и заклинания охраняют его дом лучше толстых стен и решёток?

Шумилов намеренно поставил телегу так, чтобы она, скрытая со всех сторон высоким забором и дворовыми постройками, не была видна соседям. Алексей прекрасно помнил, что часть двора и крыльцо дома просматриваются с чердаков соседних домов, а это место подле самых ворот было своего рода «мертвой зоной», куда не мог проникнуть ничей любопытный взгляд.

Алексей огляделся. И двор, и сарай, и особенно видневшийся за сараем участок, некогда бывший садом, выглядели откровенно запущенными: заросли бурьяна, ржавые петли на дверях, хлам, сваленный в кучу в углу за амбаром. Осматриваясь, Шумилов обратил внимание на то самое, ощетинившееся тонкими железными прутиками НЕЧТО, притулившееся над крыльцом под навесом крыши, которое Петька назвал «какой — то серой тряпкой». Это нечто было подвешено на суровой нитке и в ветреную погоду, видимо, могло свободно раскачиваться. Флюгер? Шумилов, заинтересовавшись, подошёл к крыльцу и, встав на цыпочки, дотянулся рукой до странного предмета. Покрутив его и осмотрев с разных сторон, он понял, что именно перед ним.

Конечно, это была никакая не тряпка. Это было мумифицированное сердце крупного млекопитающего — лошади или коровы — насквозь проткнутое двумя парами обычных вязальных спиц. Выглядело это чрезвычайно отталкивающе, и особо смотреть тут было не на что: обычный сатанинский оберег, один из тех хранителей жилищ, упоминаниями о которых пестрят средневековые европейские книги о колдовстве и демонологии.

Необходимо было поскорее убраться с просматриваемого крыльца. Алексей вытащил палочку из щеколды, накинутой на железную скобу на двери, и шагнул в тёмные сени. Дом оказался мрачным. И не только потому, что в нём, как и в большинстве ростовских домов, царил полумрак из — за прикрытых ставней. В воздухе витал какой — то неуловимо — отвратительный запах, то ли пыли, то ли тлена, то ли плохо выделанной кожи.

Алексей шагнул через высокий порог в просторную горницу. Здесь было сравнительно светло благодаря не закрытому ставнями окну, выходящему в огород. Шумилов осмотрелся. Большая печь в центре, рядом нехитрая кухонная утварь — лоханки, ухваты, разномастные чугунки, кухонный стол и у стены — буфет с посудой. При ближайшем рассмотрении здесь оказалось немало дорогих предметов: изящный медный кофейник, кофейная мельница с удивительно тонкой серебряной орнаментовкой и даже чайная пара, выточенная из слоновой кости. Такие вещицы были в моде в екатерининскую эпоху. Было странно встретить эти предметы в запущенной крестьянской избе. Но, вероятно, Блокула не всегда жил так, как в последние годы…

В красном углу — стол и лавки. Но место для икон в углу пусто. Вместо ликов Христа и Богородицы, столь привычных в любом православном доме, связки сморщенных потемневших кореньев, похожих на крючковатые пальцы старческих подагрических рук.

Дальняя часть комнаты была отгорожена пыльной ситцевой занавеской, протянутой от печи до окна, и сейчас плотно задвинутой. Шумилов шагнул за неё и сразу понял, что это был своего рода кабинет колдуна, или его мастерская, или место его священнодействия. Называть можно как угодно, одним словом — это было место, где колдун занимался своим тайным ремеслом. По всем стенам и в простенках между окошками тянулись грубо сколоченные полки, заставленные банками с весьма странным содержимым. В некоторых была жидкость — мутные растворы с осадком, в других — сыпучие вещества — крупинки и комочки, но попадались и измельчённые в пыль. Посреди отгороженной части горницы стоял небольшой дубовый стол, когда — то гладко отполированный, а теперь весь в царапинах и порезах. На нём — латунная ступа с пестиком. Подле неё человеческий череп, очень маленького размера, чуть больше мужского кулака. Судя по несросшимся парантральным костям и недооформленным зубам, он принадлежал младенцу. Мартти Хёвинен, стало быть, вскрывал не только захоронения животных.