Священник — математик?

Кто же он, этот уральский самородок?

2 февраля 1827 года в семье Михея Первушина, пономаря церкви в поселке при Лысьвенском заводе Пермской губернии родился сын. Назвали его Иваном.

Ваня был первенцем, а всего в семье Первушиных было семнадцать детей. Жили в нужде. Старшему сыну повезло. Ваня стал любимцем дедушки-священника Лысьвенской церкви. И тот взял его к себе. Ребенок рос любознательным. Когда мальчику исполнилось шесть лет, дедушка обучил его грамоте. Ваня вскоре научился и латинскому языку. Арифметике учил пономарь. Через год мальчик решал задачи лучше своего учителя, хотя тот и считался знатоком цифирной науки.

Когда Ване исполнилось десять лет, дедушка отвез его в Пермь, в духовное училище.

Мальчик тут увлекался математикой. Многое дала ему «Арифметика» Каминского. Он впервые узнал, что среди натуральных чисел есть производные (составные) и непроизводные (простые). Это, например, числа 2, 3, 5, 7, 11, 13, 17, 19 и другие, которые имеют лишь два делителя — 1 и сами эти числа. Мальчика заинтересовали простые числа. Много ли их? Как они расположены в ряду натуральных чисел? Какая зависимость между ними? Он потерял покой. Ваня тогда еще не знал, что породнится с этими числами на всю жизнь. Они пленили его…

Недолго был Ваня Первушин в училище. Как лучшего ученика его переводят в Пермскую духовную семинарию.

Кроме богословских дисциплин в семинарии изучались также алгебра, геометрия, тригонометрия, физика, логика, психология и педагогика. Среди преподавателей были люди, прекрасно знавшие свой предмет. Недаром в этой семинарии учились путешественник и писатель К. Д. Носилов, великий русский физик и изобретатель радио А. С. Попов, известный писатель Д. Н. Мамин-Сибиряк, певец Урала П. П. Бажов.

Первушин усердно занимался по всем предметам, но увлеченность числами не проходила. Вспоминая об этом времени через двадцать лет, Иван Михеевич писал: «Только необыкновенная сердечная привязанность к выкладкам, или, точнее, страстное желание постичь истину, решить вопрос: прекратятся ли и скоро ль прекратятся непроизводные числа, и затем последуют производные только, возбуждали мои пробудившиеся умственные силы. Несколько раз бросал, даже вовсе уничтожал все свои трудовые выкладки, но отчаяние проходило, и я с еще большим жаром, большим ожесточением принимался за неблагодарный труд, вредивший и здоровию».

В 1848 году после окончания духовной семинарии Первушина как лучшего ученика направляют в Казанскую духовную академию.

На выпускном экзамене по математике присутствовал почетный гость — профессор из Петербурга, впоследствии известный академик Пафнутий Львович Чебышев. Ответ Ивана Первушина он выслушал с большим вниманием и сказал: «На этого молодого человека следует обратить особое внимание. У него большие математические способности!»

Академия закончена успешно. Первушин получает звание кандидата богословия. Может быть, восторженный отзыв петербургского профессора сыграл решающую роль при распределении Первушина. Его посылают преподавателем математики в Пермскую духовную семинарию, но, оставив работу в семинарии, он становится приходским священником в Перми, а через три года (в 1856 году) навсегда уезжает в далекое село Замараевское Шадринского уезда Пермской губернии — и тоже священником…

Глушь

Почему он уехал в глушь — в точности неизвестно. Об этом сам Иван Михеевич вспоминал с неохотой: «Тут бушевали страсти и произвели столько крушений, что припамятование становится болезненным для меня, соблазнительным для других, возбуждающим ядовитые насмешки в прочих злых сердцах». И — реплика, сказанная им позже: «Ухо востро! Глаз зорок! Помнить расчет Николая Гавриловича Чернышевского». А Чернышевский в это время находился в Петропавловской крепости… И слова, написанные Первушиным уже в Замараевском, звучат предостережением самому себе. По-видимому, Первушину не были чужды идеи революционно-демократического движения.

Известно также, что Пермская духовная семинария была одним из центров распространения революционных идей: там раскрыли тайную группу. Власти расправились с руководителями этого кружка и рассеяли остальных членов его по России.

Очагом распространения крамольных идей была и Казанская духовная академия. Возможно, Первушин был как-то связан с этими кружками. Об этом свидетельствует список членов пермско-казанского революционного кружка. Его составил флигель-адъютант подполковник Мезенцев. Под рубрикой «П» и за № 8 значится: «Первушин, священник в Шадринском уезде Пермской губернии». И приписка: «Сомнительно, чтобы и ныне участвовал». Значит, в пятидесятых годах Первушин участвовал в нелегальных собраниях. Возможно, его назначение рядовым священником в далекое село — это наказание, ссылка без права жительства в крупных городах России.

Когда Первушин вел переписку с Петербургской Академией наук, когда нуждался в новейшей литературе, ему ни разу не разрешалась поездка в Петербург или в Москву. И когда Иван Михеевич стал слепнуть и обратился в Екатеринбургскую консисторию за картой для поездки в Петербург или Москву, где были в то время глазные врачи, то жандармское управление не выдало ему паспорта. Видимо, крепко насолил Первушин чиновникам из Третьего отделения, если они и через тридцать лет не могли забыть «грехи» его молодости.

Занимался Иван Михеевич церковными делами, но они его не удовлетворяли. Мучился. Искал дело по душе. Мечтал «о перевоспитании общества, о глубоком и, между прочим, внимательном изучении быта крестьянства, о возможном вспомоществовании и просвещении мужиков». Первушин был уверен, что «только с развитием образования, грамотности, «положительной» науки, когда законодательства пересоздадутся на разумных естественных основаниях, когда подчиненный будет столько же образован, как и чиновник или начальник, тогда только нельзя будет умному жить на счет глупого, сильному — на счет слабого, богатому — на счет бедного».

Первушин наметил программу действия, по духу близкую программе народников. Скоро он убедился, что крестьяне прихода все неграмотны. Надо открывать школу не только для детей, а и обучить грамоте взрослых. Но нет помещения, учителей, учебников и учебных пособий, нет денег. Три года прошло в пустой переписке с духовными и светскими ведомствами об открытии школы в Замараевском. Никто не хотел помочь.

Накопив деньги, часть одолжив, Иван Михеевич построил дом из трех комнат. Две комнаты отдал крестьянским детям. Осенью 1860 года начала заниматься группа мальчиков, а зимой и группа девочек. С большим трудом удалось Ивану Михеевичу уговорить мужиков посещать воскресную школу взрослых. Тридцать сельчан стали обучаться грамоте.

Проходит первый учебный год в Замараевском. Без всяких средств школа все-таки существует. Иван Михеевич — и директор, и учитель, и истопник. Но… Только начался второй учебный год, как из Шадринска пришло письмо, в котором уездные чиновники от просвещения сообщали о «недостатке средств для содержания школы». И пришло также предписание взимать с крестьян на содержание школы «по рублю серебром с рыла». Но ведь во многих хозяйствах не было лошадей, а в некоторых — и коров. Чтобы заработать рубль серебром, надо было трудиться по найму от зари до зари не менее недели. Ясно, что новый налог испугал замараевских мужиков и они запретили детям посещать школу.

Школа Первушина перестала существовать.

«Шадринский вестник»

В это время активизировались народники. Так же как и они, Первушин надеялся, что ему удастся расшевелить «добропорядочную» часть населения уезда на добрые дела, чтобы «помочь страдающему народу». А как организовать этих людей? Нужна печать. Первушин взялся выпустить рукописный журнал. На первых порах не было программы. Он писал: «Природа, общество людское, небо, земля, крестьянин, баба и девка, лавка, праздники, церковь и ее торжество — все это будет предметом наблюдения журнала». И дальше: «О земном и небесном, только свое, а не чужое. Факты, факты и мысль, освещающая факты, — вот что нам нужно». Первушин едет в Шадринск, где рассчитывает найти сотрудников для своего журнала среди «благородно мыслящих священников и других благовоспитанных людей, какого бы звания и состояния они ни были». Он надеялся пригласить «к деятельному участию во вновь возникающий журнал не некоторых, а многих и многих».