Парни переглянулись, словно выискивая первый источник информации.

— Кажется, мастер по рации говорил…

— Ты сам слышал?

— Н-нет…

— А ты?

— Тоже нет.

Они растерянно замолкли.

Анищенко вдруг громко рассмеялся. Вот уж действительно, на буровой никаких секретов не сохранить. Он вспомнил, как Глебов кричал в микрофон насчет вертолета и вахт. Слышимость в вагончиках подходящая, остальное — дело фантазии.

— Думается, улетим? — в голосе Вовчика звучала надежда.

— Куда денемся. Мастер ведь так спросил, для проверки. А вы уже в панику. Избаловала современная техника. В ваши годы мы порой за сто километров пешком хаживали.

Он вернулся к своим патронам, но ребята уже не отставали.

— Как это — пешком? Расскажите, Сан Ваныч.

— Расскажи да расскажи… Аркадий Райкин я вам, что ли, — с деланным неудовольствием проворчал Анищенко. Но устроился поудобнее, зорким оком оглядывая слушателей. От него не ускользнуло, что Миша Степанов отложил книжку, а Серега Меньшиков, выпростав половину могучего торса из спального мешка — успел забраться все-таки, — закурил в ожидании долгой беседы свой неизменный «Беломор».

— Давайте, Сан Ваныч, — упрашивал Володя, уже позабывший огорчения.

— Осенью это было, — Александр провел ладонями по лицу, словно возвращаясь в прежние годы. — Осенью шестьдесят третьего года. Мы тогда на Пунге бурили. Слыхали про такую? — спросил он вдруг Ленчика Кугаевского.

— Говорили в училище. Так, слабенькое месторождение, каких-то сто миллиардов кубов.

— Эх ты, «сла-абенькое»… Да из него, если хочешь знать, вся газовая Сибирь произошла. Без Березова да Пунги не было бы наших триллионов — ни Уренгоя, ни Таза, ни Надыма. От нас еще когда газ на Большую Землю придет, а Пунга пятый год Урал кормит.

— Да мы не о том, дядя Саша.

— То-то. До вас люди тоже работали. И до меня. Ладно… Словом, Пунгу разбуривали. К Октябрьским праздникам испытали скважину. Фонтан дали, все, как полагается. И отбиваем веселенькую радиограмму: готовы к вылету на базу.

— Вот и весна, капель вовсю набрякивает! — с этими словами в вагончик ворвался дизелист Володя Любимов, лишь недавно приехавший в бригаду из Пермской области. На него шикнули, да и он сам примолк, усевшись на чурбачок около двери. Анищенко продолжал:

— Выходит на связь начальник партии, Якимов, был такой, деловой мужик. Так, мол, и так, вертолета нет и вскорости не ожидается — их в то время совсем мало было. Мы, конечно, взвыли. На праздники домой хочется, да и продукты к концу пришли, кому охота голодом сидеть. Пешком, говорим, пойдем. «А дойдете?» — спрашивает. Расстояние-то немаленькое: по карте 115 километров. «Добре, — говорит, — готовьтесь. Завтра выйдете, послезавтра встречать будем».

Решили идти налегке, все барахло в один вагончик скидали, от медведя замок навесили. Только ружья захватили — мало ли что случится. Соседа-манси в проводники взяли, все меньше кружить. Утром Якимов по рации вызвал, всех пофамильно переписал, чтоб не потерять. Двадцать четыре гаврика набралось. Ну, говорит, в добрый путь. Подзаправились на дорожку хорошенько. В двенадцать ноль-ноль вышли.

Поначалу ничего, резво двигались. Земля мерзлая, на реках да озерах лед. Идешь, а под ногами снежок скрипит. Деревья красивые: ветки в белом, а вершинки зеленые. Вокруг следов много: заячьи, куропачьи, лисьи.

— Кого-нибудь стрельнули?

— Не до того было. Даже ружья из чехлов не выпрастывали. Постепенно растягиваться начали. Нашему брату, охотнику, привычней. А тут разный народ собрался. Даже женщина одна, коллекторша Надя, фамилию запамятовал. И не из последних шла. Всех уж и не помню. Слыхали, в Уренгое мастер Шаляпин был? Он тоже в этом походе участвовал. Виктор Таратунин, Коля Сайдуллин — их вы не знаете, они сейчас в других экспедициях.

На полпути охотничья избушка стояла. В ней заночевать решили. К двум часам ночи все собрались. Славный бросок, ничего не скажешь: шестьдесят километров за день, да еще с непривычки. Проводник на лыжах первым пришел, чаю разогрел, ужин сготовил. Только большинству не до него было. Как доберутся до избушки, так поленьями на пол. Мы уж и не будили: сон — лучшее лекарство от усталости.

В вагончике стояла напряженная тишина, только в соседней половине едва слышно наигрывало радио да попыхивала папироска в зубах Сергея. Анищенко, словно заново, оглядывал своих парней. Крепкие, рослые, — Александр самый невысокий в вахте, — в своем неотрывном внимании они казались совсем юными. А Александр вдруг почувствовал, что именно от него зависит, какими станут эти молодые ребята, попавшие на выучку в его маленький коллектив.

— В семь утра подъем сыграли. Сами-то, конечно, пораньше встали, сытный завтрак сготовили, специально для него тушенку хранили. И сразу в дорогу.

Поутру уже труднее было. У кого ноги сбиты, кто еще от вчерашнего не отошел. Ну, кому поможешь, кого уговоришь, а кому и пригрозить пришлось: силком, мол, выведем.

— В общем, по всем правилам дипломатии, — ввернул Миша Степанов.

— Это уже особая дипломатия, — усмехнулся Анищенко. — Главное — все вышли в путь. На природу уже не оглядывались. Стиснул зубы и жми. Хорошо хоть, погода была приличная — ни снега, ни ветра. Ну, поглядывать пришлось, чтобы те, кто послабее, на привалах не засиживались. Это уже из практики известно — чем дольше отдыхаешь, тем втягиваться труднее. За семь километров от Игрима мастер Кожевников встречал, Павел Гаврилович. На лошадях, с фельдшером. Кто из сил выбился — на сани и домой. Только таких мало было. Под конец почти все разошлись. Как это про спортсменов говорят — «второе дыхание»? Растянулись, правда, порядочно. Первая группа в шесть вечера пришла, а последняя — в два ночи.

— Вы небось первым, Сан Ваныч?

— Как раз наоборот. Последним.

— Неужто силенок не хватило?

— У нас не гонки были. Загодя договорились: кто покрепче, с отстающими идет. Знаешь, как в армии на поверке: «Двадцать четвертый! Расчет окончен!»

— На праздник-то успели?

— В самый раз, утром демонстрацию по радио слушали. Отоспались, отлежались, недельку отдохнули — и на новую буровую. Работа такая, вам тоже к ней привыкать. Верно, Маша Семеновна?

— Так, так, — согласно зачастила женщина, незаметно зашедшая в вагончик к концу рассказа, и скуластое доброе лицо ее расплылось в улыбке, — наше дело буровое — важное. Газ нужен? Нужен. Нефть нужен? Нужен. Север богатый будет, вот что. Хорошо жить будем.

И буровая рабочая первого разряда Мария Семеновна Сайнахова, а попросту техничка тетя Маша, успев наполнить водой умывальник, сноровисто прошлась влажной шваброй по линолеуму.

Разные бывают ветераны. Один чуть ли не полжизни отстоит за буровой лебедкой, откроет на своем веку десятки месторождений. Другой как сядет на свой мощный трактор, так и переезжает с ним из экспедиции в экспедицию, с южных степей до самой северной тундры. У Марии Сайнаховой техника поскромней. Но и без нее на буровой не обойдешься.

…Не дано человеку заранее угадать свою судьбу. Когда первые геологи высадились в маленькой мансийской деревеньке Устрем, где Северная Сосьва впадает в Малую Обь, рыбачка Маша поначалу отнеслась к этому событию вполне равнодушно. Сейчас уже не вспомнить, чем привлекли они ее потом — то ли веселым нравом, то ли неуемной страстью к путешествиям, то ли просто приличным заработком. Во всяком случае, Мария Сайнахова первой из женщин-манси пошла на буровую.

Не бог весть какая сложная это работа: подмести, помыть, постирать. Но и это можно делать с любовью. Мария все больше привыкала к крепким озорным парням с буровой, к их нелегкому и опасному труду. Когда те возвращались с ночной вахты усталые, измазанные с головы до ног глиной, с запавшими от недельной бессонницы глазами, она была рада им. И даже уезжая на выходные дни в родное стойбище, думала: как там ребята?

Прошли годы. Геологи, закончив разведку, покидали район Березова. Им, вечным бродягам, хоть бы что, а для Марии наступила пора трудного решения. С одной стороны — земля предков, привычная жизнь, дальние и ближние родичи, с другой — неизвестные края и ставшая родной буровая. Она долго колебалась. Наконец приняла решение: едет с геологами на Ямал.