Соседи раздвинулись, осторожно приподняли профессора, уложили его на чьем-то пальто и стали звать конвоира.
— Конвой, скорее давайте врача, со стариком обморок! Профессор умирал.
…Солнце зашло, от угла вахты протягивались длинные косматые тени, нагоняя холодок. Сибирская ночь медленно спускалась на затихавший Красноярский «Распред».
Соратники Димитрова
Не сомневайтесь — это те самые. Бывшие соратники Георгия Димитрова не только по нашумевшему Берлинскому процессу в 1932 году, когда Гитлер хотел было обвинить их в поджоге Рейхстага, но и по коминтерновской работе заграницей и в Москве…
Как известно, после судебного процесса, все трое — Димитров, Танев и Попов — были привезены немцами в СССР. Спустя некоторое время, после их отдыха на лучших курортах юга СССР, все трое были назначены на высокие посты в Коминтерне: Г. Димитров — Генеральным Секретарем, а Танев и Попов — ответработниками в Балканскую Секцию.
Казалось, что для болгарских революционеров, бывших заграничных работников Коминтерна, настали времена счастливого пребывания в стране мира, где уже ликвидированы все причины, порождавшие социальную несправедливость, где личность освобождена от всяких пут и где «так вольно дышит человек», избавившийся от капитализма…
Но, как известно, в нашем мире, да еще когда в нем «сияют лучи сталинской конституции», всё весьма преходяще и неустойчиво.
Словом, в годы ежовщины наши болгары очутились в застенках Лубянки — и стали изучать сталинскую конституцию с «черного хода». Даже их друг и покровитель Димитров не мог помочь им. Их судили, дали им по 10 лет, с поражением в правах и через Бутырки отправили в Орловский централ, а через год — одного повезли в Колыму, а другого — в наш Норильский режимный лагерь.
Было заполярное лето 1939 года. Хотя июнь был уже на исходе, но стояли еще зимние холода, снег продолжал лежать, а Енисей только начал входить в свои берега, освободившись от весенних вод. Вслед за последними льдинками, плывшими по реке вниз, прибыли первые пароходы и баржи, переполненные тысячами заключенных «ежовского набора». Они прибывали из Красноярского «Распреда», куда свозили их из многих изоляторов и режимных тюрем СССР. В числе 17 тысяч разных «высокопоставленных» зэ-ка прибыл к нам и болгарский «товарищ» Попов… Это был человек, из которого НКВД вынуло всё, что составляет человеческую личность. Но зато оставило ему в вечное пользование волчий аппетит, который Попов никак не мог утолить лагерным супом, называвшимся на языке заключенных «Баландой Виссарионовной». Да и этой сталинской похлебки не давали ему вдоволь, ибо он не мог выработать надлежавшей нормы на общих работах, и всегда попадал в разряд штрафников и отказчиков, которым выдавали по 300 грамм хлеба и горячую воду на закуску, подогретую московскими радио-передачами.
Вначале все зэ-ка проявляли к нему особенный интерес: ведь как никак, а работник Коминтерна и сподвижник Димитрова по Берлинскому процессу. На все вопросы своих соседей по бараку он отмахивался. Но через некоторое время, когда лагерный режим стал гнать и его в группу доходяг, Попов всё больше стал опускаться и понемногу развязал язык. Однажды, выпив свой суп одним залпом и без хлеба, Попов приподнялся на нарах и, отвечая на вопросительные взгляды своих соседей-доходяг, неожиданно взволнованным голосом заговорил:
— Меня превратили в живой труп, оставив мне только жалкий инстинкт жизни и непреодолимое желание утолить постоянный голод… Танева угнали на Колыму… А меня — сюда прислали. А тот, который отказался от нас и не вырвал из Лубянки, тот научился уже ад называть раем, а рай адом, идиотов — гениальными людьми, а гениальных людей уничтожать. Он стал законченным сталинским холуем. Шкура! Он думает, что спасет свою жизнь, отмахнувшись от своих старых друзей! Нет, товарищи, за нас покарает его история!
Он закашлялся и упал на нары. Потом открыл глаза, вытер их рукавом бушлата и прошептал:
— Как мне хочется есть и… умереть! На следующее утро Попова увели в лагерную больницу, а следователь 3-го отдела занялся его «контрреволюционным» разговором. Какова была его дальнейшая судьба, не знаю. Надо полагать, что 3-й отдел, помог ему переселиться к основоположникам марксизма, во имя которых он пожертвовал своей жизнью.
Еще раз вспомнился мне Попов в связи с неожиданной смертью его «друга» Димитрова, которого Вышинский спешно вывез из Софии в Москву, а мясники из Лубянки «оперировали», чтобы удалить из его мозгов «язву титоизма»… Предсказания Попова почти сбылись. Только в одном он ошибся, — это в том, что Димитров зарыт не в массовой Могиле концлагеря НКВД-МВД, а лежит в мавзолее Софии…
Так строили социализм
Это было в 1932–33 годах «счастливой» социалистической эпохи, на Украине, в Центральной России, на Кубани, в Терской области, у калмыков, в Туркестане и в других областях нашей страны.
Это было тогда, когда Советский Союз по демпинговым ценам «выбрасывал» на мировой рынок миллиарды пудов хлеба, рыбы, мяса, молочных продуктов, овощей и фруктов, нефти, горючего, лесоматериалов, мануфактуры.
Это было тогда, когда на родных нивах уродились прекрасные хлеба, но сплошная коллективизация или сгноила их на полях или выкачала у крестьян для заграничных поставок. И начался голод. Совершенно без хлеба остались десятки миллионов крестьян, которые раньше кормили и себя и миллионы других людей.
Когда у крестьян силою были отобраны последние килограммы зерна и овощей, они стали питаться дубовой корой, желудями, корнями всевозможных растений. Были съедены все кошки и собаки. Более предприимчивая часть населения бросилась в различные концы страны в поисках хлеба. Переполненные поезда голодных двигались к большим городам и промышленным центрам, — где хлеб давали по карточкам.
Те, кто оставался на месте, съевши всё, что было съедобного, стали опухать, болеть и умирать. Сперва менее приспособленные, потом и остальные: тысячами, миллионами.
Черные крылья смерти витали над каждым селением, и не было такого угла, например, на Украине, где не свирепствовал бы страшный голод. Люди стали питаться падалью и человеческими трупами. От трупоядения перешли к людоедству. Во многих местах обезумевшие от ужаса матери съедали своих или чужих детей.
ГПУ были раскрыты многочисленные шайки людоедов, занимавшиеся ловлею жертв и даже торговавшие мясными изделиями из человеческих трупов. Людоедов расстреливали, людоедок отправляли в Соловки.
Особенно тяжелые месяцы были весенние: март, апрель, май, пока не выросла трава и первые корнеплоды, овощи, ягоды. По дорогам, тропинкам, канавам валялись обглоданные людьми или собаками трупы несчастных… Некоторые селения вымерли на 50–70 %).
Тысячи погибших лежали в своих хатах и дворах без погребения: некому было их хоронить. Братские могилы, вырытые властями на кладбищах, не могли вместить всех умерших. Были посланы на места санитарные бригады гробокопателей из красноармейцев и комсомольцев городов. Но и они не успевали убирать погибших. Над многими совершенно вымершими селениями властями были повешены флаги с надписями: «Чумный карантин, въезд воспрещен». Да и ездить, собственно, не было кому, кроме представителей власти да санитарных бригад.
Сколько на Украине вымерло от голода людей? Большевистская статистика об этом молчит. Она даже отрицает, что голод был.
Кубань… Что такое Кубань? Кубанская область д0 большевистского переворота урожаем одного года могла прокормиться минимум три-четыре года. А в 1933 г. большевики превратили ее в кладбище… Всё выкачали. Даже дикорастущие груши, заготовленные людьми на зиму, были изъяты. Отдельные хозяйства и целые станицы, как, например. Полтавская, Усть-Медведовская, Урюпская за невыполнение зернозаготовок, в несколько раз превышающих наличие их запасов зерна, были выселены на Урал, где население их почти поголовно погибло. Оставшееся невысланным население стало разбегаться во все стороны. Но людей хватало ГПУ и возвращало обратно в… ближайшую тюрьму или высылало в Сибирь. Тюрьмы и дома заключения были переполнены. Заключенным выдавали по 50–100 гр. кукурузного хлеба на день. Из попавших в это время в тюрьму выдерживали счастливые одиночки. В Краснодарской тюрьме, например, ежедневно умирало от 20 до 50 человек… Такая же смертность была и в других тюрьмах этого края.