Из выпускаемых в мире миллиардов метров тканей на долю нашей страны приходится каждый шестой. Мы говорим «выпускается», и это звучит как-то безлично. Пусть ткацкие станки становятся все совершеннее, автоматизированнее и тише, компактнее и производительнее. Но из этого всего еще не вытекает, что ремесло ткачихи стало совсем простым и легким. Мы уже не говорим о том, что за смену работница проходит 20 километров — и это не прогулка по лесу. Да, тяжелые физические нагрузки ушли в прошлое, но на первый план вышло другое. Возросла ответственность ткачихи, которая обслуживает ряд станков. Порой до десятка, а порой и свыше 70. Нити, станок, ткань — все это образует неразрывно связанную систему, весьма сложную. В каждый момент она действует, можно сказать, живет напряженной жизнью. В идеале все должно идти как по маслу, но…

О, как много зависит от ткачихи, чтобы так оно и шло все время. А для этого нужно уметь в считанные мгновения заправить нить, ликвидировать обрыв, точно сориентироваться при любых неполадках. Короче говоря, необходимо сочетание умения и знаний, высокое профессиональное мастерство. Имена лучших представительниц этой профессии среди награжденных высокими правительственными наградами. И это все по праву.

НЕОБЫКНОВЕННАЯ ИГЛА

Мы, однако, нередко обращаем внимание в основном на результат заключительных стадий выпуска одежды. Как пошиты пальто, пиджак, брюки? Как эти компоненты костюма смотрятся — вот что приобретает для нас решающее значение. Оставим пока в стороне вопросы красоты, вкуса, моды. Верней, поставим вопрос иначе: если мода определилась, модель наметилась, материал подходит по всем статьям, то все прочее уже, как говорится, «дело техники»? В буквальном и переносном смысле…

Будем объективны: дело не только в том, что мы воспринимаем прежде всего внешнее, форму, то, что бросается в глаза. Нет, дело в том, что на этой стадии формирования одежды «техника» наиболее сопоставима с искусством. Есть своя поэзия и в геометрии. Тот, кто присматривается к работе закройщика, согласится с тем, что геометрия играет здесь далеко не последнюю роль. Если одежда на вас «по фигуре», если костюм «хорошо сидит», то значит, произошел ряд превращений «двухмерного» отреза ткани в то, что аккуратно и вместе с тем достаточно свободно облегает человеческое тело. То, что никакими формулами не опишешь…

Но обязательны ли вообще какие-либо манипуляции с куском ткани? Не может ли отрез ткани сам по себе превратиться в одежду? Небольшое путешествие «через века и страны» показывает, какими могут быть метаморфозы куска ткани. Древний Рим. Народ этого государства именует себя «гомо тогато», то есть «люди, облаченные в тогу». В развернутом виде тога — отрез ткани в форме овала, заостренного на концах. Длина — три человеческих роста, ширина — два. Как же такой отрез становился верхней одеждой? Видимо, это было не простым делом. В воспоминаниях К. С. Станиславского о постановке драмы «Юлий Цезарь» рассказывается о том, что костюмеры Художественного театра заготовили точные по форме копии древнеримских тог, но артистам было не под силу уподобиться в этом плане своим героям. Впрочем, по свидетельству античных авторов, облачаться в тогу помогали господам специально обученные этому искусству рабы.

Но и сегодня на Земле у миллионов людей основная одежда, в сущности, — кусок ткани. Сари — национальное платье индусских женщин. В развернутом виде оно достигает десяти метров длины, и нет в нем ни единого шва, только окантовка. Сари может быть ситцевым, или из тончайшей газовой ткани, или из тяжелой парчи.

Можно не сомневаться в том, что нашим соотечественницам вряд ли удалось бы самостоятельно облачиться в сари — вариант похлестче тоги. Однако женщина в Индии за десять-двадцать минут облачается в сари, причем фасон такого, казалось бы, простого костюма бывает весьма разнообразным. Конечно, и для этого требуется определенная сноровка.

Народный мужской костюм многих жителей Индии — дхоти. По форме он почти не отличается от сари. Дхоти сначала обертывается вокруг бедер, потом один конец продевается между ног и затягивается за пояс. Повседневная одежда яванцев, мужчин и женщин, — каин. В домашней обстановке носят каин-папджанг. Во время полевых работ у явапщэв наготове другой каин — покороче и погрубей. В торжественные дни мужчины щеголяют в нарядных каинах — додот. Если каин опять-таки просто отрез ткани, то конструкция гватемальской «уипиль» несколько посложнее. Но ненамного. Обычный прямоугольный кусок материи прорезывается посредине вдоль и подрубается, чтобы не обтрепался. Кофта надевается через голову, и значительная часть жителей Гватемалы, мужчины и женщины, расхаживают в такой «уипиль».

По-ацтекски «уипиль» — «мое одеяло». Близка по конструкции к кофте-уипиль национальная латиноамериканская одежда — пончо, одно время вошедшая в общеевропейскую моду. Пончо носили коренные обитатели этих земель — индейцы кечуа, аймара. В принципе и конструкция самой простой рубахи недалеко ушла от рассматриваемых видов одежды в Индии, Южной Америке. Вероятно, в старину кусок ткани также лишь «подрубался», отсюда и пошла «рубаха». Как видим, некроеная одежда дошла до наших дней, но еще в первом тысячелетии нашей эры она преобладала в костюме чуть ли не всех народов.

В XIII веке, как замечают европейские хроникеры, началось «господство иглы и ножниц». Иными словами, изготовление одежды перешло в руки профессиональных портных. Само слово «портной» — сокращенное от «портной швец», то есть тот, кто шьет порты, штаны из грубого полотна. Интересно, что, например, в украинском языке обозначение вроде той же профессии «кравец» относилось к мастеру более высокой квалификации, чем просто «швец», — к тому, который умел вдобавок раскроить одежду.

Орудия портновского ремесла — игла и ножницы — в наши дни также стали порой неузнаваемы. Хотя в принципе в современных иглах можно опознать потомков тех, которые родились тысячелетия назад. Если возраст кроеной одежды исчисляется всего лишь веками, то сшитой — тысячелетиями. Ту же звериную шкуру или простой кусок ткани нередко нужно было сшить хоть по углам. Иглы из рыбьих костей, иглы бронзовые неоднократно находили на местах древних поселений. Средневековые мастера могли только мечтать о таких иглах, которые находятся теперь в каждом доме, — стальных, аккуратных, разнообразных. На заводе в подмосковном поселке Колюбакино ежегодно выпускают миллиард иголок 25 видов. И притуплённые шорные, и граненые скорняжные, с ушком для суровой нитки, и с крохотным ушком — для нити тончайшей…

Для мелкого домашнего шитья наборы иголок превосходны, но кто возьмется сшить — не сметать, а сшить — даже самое простое платье лишь с помощью этих иголок? Как ни старайся, вручную это будет слишком долго и не слишком качественно. Шов получится не очень надежным, да и пойдет вкривь и вкось. Понятна, к чему мы ведем: нужна швейная машина. Это хорошо осознали и те, кто подвизался в портняжных цехах. У портных положение было просто отчаянным — при всех подмастерьях они никак не могли справиться с многочисленными заказами. Позарез требовалась швейная машина.

«Пробил час машины. И машиной, которая сыграла решающую революционную роль, машиной, которая в одинаковой мере охватила все бесчисленные отрасли этой сферы производства, как, напр., производство модных товаров, портняжный, сапожный, швейный, шляпный промысел и т. д., — была швейная машина». Это высказывание Карла Маркса хочется дополнить краткой биографией швейной машины. Родилась она намного позже механизированных прядильных и ткацких видов оборудования. Неудивительно, в данном случае перед изобретателями стояла задача похитрей.

В прядильных машинах проворные, ловкие человеческие руки, пальцы как бы воплотились в неутомимые и быстрые «руки» машин. Но, по существу, стальная конструкция повторяла те же ручные операции — гораздо быстрей, точней, аккуратней. Примерно так же воспроизводит ткацкий станок то, что делала еще Пенелопа. Разве что она запросто распускала по ночам сотканное за день, а это не так, легко проделать с современной тканью. Первым изобретателям швейных машин казалось, что нужно поначалу попытаться «научить» их подражать портному. Сшивать ткани или кожу так же, как делают ремесленники своими руками. По идее и такой путь не был безнадежен. В 1832 году читателей Берлинской иллюстрированной газеты поразило следующее сообщение: «Из Парижа передают, что портной Тимонье показывал в Вильфранше сконструированную им швейную машину, в реальности которой можно сомневаться, если не видеть ее собственными глазами. Любой ученик может уже через несколько часов научиться шить на ней. Передают, что на этой машине можно делать двести стежков в минуту. Все это и многое другое в конструкции швейной машины на грани фантастики». Времена меняются, и то, что представлялось стоящим «на грани фантастики», теперь кажется несколько архаичным. Громоздкая, сделанная в основном из деревянных частей, ашина Тимонье к тому же давала непрочный шов, так называемый «ценной», как при ручном шитье, и в одну нитку…