— Значит, — упорствовал мой друг, — оставить преступление нераскрытым.

Что сказать? Всяко бывает. И еще неизвестно, где тут поражение, а где победа.

Инспектор уголовного розыска Эдуард Агавелян, насколько я составил о нем представление, относится к тем работникам милиции, которые трезво смотрят на вещи. Поэтому он и не постеснялся рассказать о своих неудачах. Ведь и они, в конечном счете, привели его к истинному мастерству, выработали высокий профессионализм, привили чувство безусловного уважения закона. Все-таки мы начали наш первый разговор не с победы. И у меня так и вертится вопрос: почему?

— А вы уверены, что Каин убил Авеля? — спросил меня мой собеседник, когда мы заговорили о раскрытии преступлений.

— Ну… разумеется, — ответил я не задумываясь.

— А почему? — Агавелян посмотрел мне прямо в глаза.

— Ну… Это же все знают. Кто же еще? Как известно, Адам и Ева при этом даже не присутствовали. А других людей вообще не было.

— Вот именно. Где же тогда доказательства? Согласитесь: «все знают», «как известно» — не лучшие из аргументов. Если бы мне пришлось вести следствие по этому делу, скорее всего я бы положил фотографию Каина вот сюда, — Эдуард Агавелян показал на тощую стопку фотографий в своем блокноте, — хотя, признаться, я тоже верю, что Авеля убил Каин.

В другой, куда более полной пачке фотоснимков заключаются, очевидно, самые интересные детективные истории. Меньшая часть блокнота — это беспощадное свидетельство неудач. Обычно этим не хвастают, во всяком случае, не стремятся привлечь к ним внимание корреспондента. Но Эдуард не стесняется. Он поднимает завесу над своими поражениями. И в некоторых поражениях я вижу в известном смысле большую победу, чем даже выигрыш в схватке с преступником…

Начало почти всех детективных историй — настоящих и литературных — не оригинально. Так и в нашем случае. На окраине Баку, неподалеку от конечной остановки трамвая № 5, в рощице был найден труп женщины. Она была убита каким-то тупым предметом. Преступник или преступники пытались сжечь труп, но что-то, видимо, им помешало. На месте происшествия не удалось обнаружить никаких следов, за исключением обгорелой страницы местной газеты. На ней сохранилась написанная карандашом цифра «16» — так почтальоны делают пометки номеров дома и квартиры.

Вот, собственно, и все, что получил в качестве, исходных данных инспектор уголовного розыска Эдуард Агавелян. Фактически — ничего. Но это — если раскрывать преступление так, как в романах. А на деле, конечно, многое получил инспектор.

Во-первых, он узнал, кто такая убитая, — ею оказалась Тамара Бахрамова, проживающая по такому-то адресу с мужем и дочкой. Во-вторых, кондукторши трамвая сказали, что убитая часто ездила до конечной остановки — они ее приметили, ибо народу в их трамвае бывает мало. В-третьих, что в их же трамвае ездит одна старушка и несколько раз она разговаривала с Тамарой, причем однажды старушка сказала: «Смотри, девка, допляшешься!» В-четвертых, диспетчер на конечной остановке видела, как Тамара в последний свой день сошла с трамвая с каким-то мужчиной и направилась в сторону рощицы. И, наконец, в-пятых, что Тамара плохо жила с мужем и дело уже почти дошло до полного разрыва.

Но, конечно, чтобы собрать перечисленные выше сведения, Эдуарду пришлось-таки потрудиться. Ведь сначала он установил довольно обширный круг знакомых Тамары и убедился, что никто из этого круга не мог быть участником драмы. Была тщательно разработана и отброшена версия виновности мужа — версия в силу Тамариных семейных неладов, имевшая солидное обоснование. И только потом инспектор добрался до кондукторш с их сведениями о поездках Тамары на конечную остановку.

Тут больше всего привлекли внимание слова кондукторши: «Что-то, видать, у ней было нехорошо, недаром та старушка ей выговаривала: «Смотри, девка, допляшешься!» — это я сама слышала, а уж мы, бабы, такую фразу мимо ушей не пропустим. А как фото ее вы показали, я сразу и подумала: «Доплясалась, сердешная».

Разыскал Агавелян старушку. Та все подтвердила. И под большим секретом сказала, что «девка эта ходит к нашему Гасану, пока у того семья в отъезде, а как приедет — быть беде».

Да, кажется, картина начала проясняться. Классический треугольник: муж, жена, любовница, и столь же классический выход — от одной надо избавиться, в данном случае от любовницы. Гасан сначала начисто отверг свою связь с Тамарой, долго петлял, запирался, потом признал: «Да, было». Точно так же отрицал поездки в трамвае, но и здесь вынужден был признаться: «Да, ездил». В тот день они поехали в рощу, чтобы объясниться в последний раз и разойтись «как в море корабли».

— Но чтобы убить! Нет, товарищ инспектор, это вы бросьте.

И вот тут, наконец, «выстрелил» таинственный обгорелый обрывок газеты с цифрой «16», помеченный рукой почтальона. Квартира Гасана под тем же номером. А когда инспектор был в самой квартире, то обратил внимание на стопку газет. Он ее, будто походя, перелистал. Так и есть! Тот номер, что нашли на трупе, отсутствует. Вчерашняя и завтрашняя есть, а той нет!

Вот оно, последнее звено, замыкающее цепь! Та недостающая улика, которой припирают к стене преступника! Как бы мне хотелось эффектно завершить эту историю клочком обгоревшей газеты! Какая великолепная точка над «И»! Еще больше этого хотелось Эдуарду Агавеляну. Но… эффектного завершения не получилось. Цепочка замкнулась в логических построениях следователя, не больше!

Отсутствие номера газеты не доказательство участия в убийстве. (Экспертиза не взялась установить, что цифра «16» написана рукой именно такого-то почтальона). И связь Гасана с Тамарой не доказательство. И тот факт, что он вместе с ней сошел с трамвая, не доказательство. Все эти факты и обстоятельства говорят о многом, конечно. Они дают основания подозревать, даже обвинять, но не доказывают вину. Чего-то, что бы ее доказало, увы, так и не было найдено. Место происшествия, которое осматривали до Агавеляна, осмотрели плохо, все затоптали, и поэтому, если и были там следы присутствия Гасана, то их уже утеряли.

— Но вы-то были убеждены, что виноват Гасан? — чуть ли не упрекаю я инспектора.

— А вы уверены, что именно Каин убил Авеля? Я тоже уверен. Но ведь нет доказательств! В Библии сошло. Но Библия — не обвинительное заключение, людское мнение — не народный суд, мифическому Каину ни жарко, ни холодно, а Гасан — вот он, живой! А вдруг это стечение обстоятельств? То самое, которое называют роковым?

Когда Эдуард задал мне эти, скорее риторические, вопросы, я вспомнил одну историю, которая в прежние времена приводилась в пример не одному поколению криминалистов. Этот судебный процесс состоялся на Британских островах еще в начале прошлого века…

В местечке Сент-Жозеф в Уильтшире Уильям Гардинер содержал трактир «Олень». Он унаследовал питейное заведение от своего отца, тот соответственно от своего, и так далее. История «Оленя» терялась во тьме веков (хозяин утверждал, что однажды здесь выпил кубок эля, возвращаясь с охоты, сам Ричард Львиное Сердце), зато из этой тьмы брала начало прочная репутация и трактира, и его хозяина. Если к этому добавить, что гостей потчевала румянощекая и полногрудая хозяйка, отнюдь не олицетворявшая строгость женской половины Англии, то можно представить, какой популярностью пользовался трактир Уильяма Гардинера.

Неподалеку от местечка раскинулось небольшое поместье мелкого эсквайра сэра Джона Бруна, которое все называли «Зеленый дом». Сэр Джон любил посидеть в «Олене» и часто пропускал больше кружек эля, чем позволяло его звание и положение. Старый Джильберт, привратник «Зеленого дома», по этой причине ненавидел трактирщика. Ведь ему часто за полночь приходилось тащиться по полю в «Олень», чтобы доставить к родным пенатам захмелевшего хозяина.

В тот вечер, который во всех отношениях можно назвать роковым, сэр Джон загулял особенно крепко. Он только что получил с арендаторов деньги и угощал щедро всех, бывших в трактире. Поминутно он вытаскивал туго набитый бумажник, восклицая: