Сколько раз задумывался. Каждый день моего рабства. Каждую ночь, когда спал в навозе. Никому в этом не признаваясь, даже Суле и Дел. Потому что признавшись, я выставил бы напоказ свою слабость, а слабые долго не живут.

— Нет, — громко сказал я, чтобы остаться сильным.

— Тигр, — Дел отложила в сторону меч. — Тебе никогда не приходило в голову, что Салсет могли соврать?

— Соврать? — я нахмурился. — Ты о чем?

Она села, скрестив ноги, и сцепила пальцы на коленях.

— Ты всю жизнь был совершенно уверен, что тебя бросили в пустыне умирать. Что тебя оставили мать, отец… так ты рассказывал.

— Мне так сказали.

— Кто тебе сказал? — спросила Дел.

Я нахмурился.

— Салсет. Ты сама все знаешь. О чем этот разговор?

— О лжи. Об обмане. О боли, которую причиняли специально, чтобы заставить мальчика-чужеземца страдать.

Что-то дернулось у меня в животе.

— Дел…

— КТО тебе это сказал, Тигр? Ведь не Сула, правильно?

— Нет, — быстро ответил я. — Сула никогда не поступала жестоко. Она была моим… — я замолчал.

— Да. Она была твоим спасением.

Я судорожно стиснул перевязь и выдавил:

— И что дальше? При чем здесь Сула?

— Когда ты узнал, что ты не Салсет?

Я этого не помнил.

— Я всегда знал об этом.

— Потому что тебе это сказали.

— Да.

— КТО сказал тебе? Кто сказал это первым? Кто внушил тебе это так, что ты не мог даже сомневаться?

— Дел…

— Взрослые?

— Нет, — я раздраженно мотнул головой. — Взрослые меня не замечали пока я не подрос так, что смог работать. Мне говорили об этом дети, всегда дети… — к горлу подступил комок и я не смог закончить. Слишком хорошо я помнил мучительные дни моего прошлого, ночные кошмары детства.

Я вспомнил и задумался. Могли ли они врать?

Я застыл. Все было так внезапно, странно, четко, как в танце, когда легкое движение выдает все намерения противника. Все мои чувства обострились. Я знал только кто я, где, кем я стал. И еще я знал, что очень больно было дышать.

Дел неподвижно сидела рядом со мной и ждала.

— Дети, — повторил я, чувствуя, что весь мой мир превращается в хаос.

— Дети часто поступают жестоко, — тихо сказала Дел.

— Они говорили… — я замолчал, не осмелившись произнести это вслух.

Дел подождала и закончила за меня:

— Они говорили, что ты не был нужен родителям и тебя оставили умирать в пустыне.

— Все так говорили, — рассеянно пробормотал я. — Начал один, потом подхватили остальные.

— И ты никогда не задавал вопросов.

Я больше не мог сидеть здесь. Я больше вообще не мог сидеть. Как я мог просто оставаться на месте… Я отложил в сторону перевязь, неуклюже поднялся, сделал несколько шагов, остановился и слепо уставился в темноту. И из последних сил обернулся, чтобы возразить.

— НЕКОМУ было задавать вопросы. Кого я мог спросить? Что я мог спросить? Я был чулой… Чулы не задают вопросов… Чулы вообще не разговаривают, потому что за любое слово их бьют.

— Там была Сула, — тихо напомнила Дел.

Что-то рвалось из меня. Гнев. Безумие. Боль, которую я никогда не чувствовал, потому что научился не замечать ее, а теперь воспоминания придали ей сил.

— Мне было пятнадцать, — я не знал, как объяснить, чтобы Дел все поняла, увидела, осознала, — пятнадцать лет, когда я познакомился с Сулой. К тому времени я уже боялся спрашивать. Мне было все равно, кто я…

— Это ложь, — быстро сказала Дел.

Оказывается отчаяние может резать как клинок.

— Аиды… баска, ты просто не понимаешь, — я запустил негнущиеся пальцы в волосы. — Ты просто не можешь понять.

— Не могу, — согласилась она.

Я повернулся к Дел и почувствовал, что мне больно смотреть на нее, больно думать о том, что она сказала. А еще больнее было признать ее возможную правоту.

— Зря ты это сделала, — выдавил я. — Не нужно было, баска. Лучше бы ты оставила эту историю в покое… лучше бы ты оставила МЕНЯ в покое… Ты понимаешь, что натворила?

— Нет.

— РАНЬШЕ я знал, кто я. Я знал всю историю своей жизни. Счастлив я от этого конечно не был — да и кто будет счастлив, понимая, что родители бросили его как ненужную вещь? — но по крайней мере я не мучился неизвестностью. Мне было что ненавидеть. Я не задумывался, правду мне сказали или соврали.

— Тигр…

— А ты все уничтожила, — крикнул я. — И у меня совсем ничего не осталось.

Несколько секунд Дел изумленно рассматривала меня, потом глубоко вздохнула.

— Разве ты не хочешь узнать правду? А если тебя не бросали?

— Ты спрашиваешь, хотел бы я узнать, что моих родителей убили борджуни? Или может быть сами Салсет? А потом забрали меня как трофей?

Дел вздрогнула.

— Я не это…

Я снова повернулся к ней спиной и уставился в темноту, пытаясь разобраться в себе. Дел все сломала, перемешала. Мне нужно было восстановить свой мир, найти новые правила игры.

Пришла моя очередь вздохнуть.

— И что мне теперь делать? Что мне делать, Дел? Дойти до песчаной болезни мучаясь, как же узнать правду?

— Нет, — хрипло ответила она. — Что это за жизнь?

Я повернулся к ней.

— Это твоя жизнь, — сказал я. — Ты наказываешь себя своей жизнью. Мне наказать себя моей?

Дел отпрянула, тяжело дыша.

— Я только хотела дать тебе хоть немного мира.

Весь гнев во мне вдруг пропал. С ним ушла горечь, оставив после себя пустоту.

— Я знаю, — прошептал я, — знаю. Может ты правильно поступила, баска. Я еще не разобрался.

— Тигр, — тихо сказала она, — мне жаль.

Луна осветила ее лицо. Мне было по-прежнему больно смотреть на нее.

— Ложись спать, — посоветовал я. — Я пойду проверю жеребца и тоже лягу.

Жеребец стоял всего в четырех шагах от нас. Он спокойно спал и прекрасно мог обойтись и без моего визита.

Но Дел ничего не сказала.

2

Искандар рассыпался как игрушечный городок. Солнце и дожди с легкостью разрушали глиняные постройки, дома медленно превращались в пыль, грязь, глину и горки сланца, из которых и были когда-то построены.

— Вот глупость, — сказал я. — Тысячи людей по одному слову неизвестного фанатика оставляют дома и отправляются в разрушенный город, хотя прекрасно знают, что здесь нет даже воды.

Дел покачала головой.

— Вода есть — смотри, как много зелени. И потом, неужели джихади не обеспечит людей водой, если уж он решил появиться именно здесь?

Говорила Дел сухо и иронично, точно копируя мои интонации когда речь заходила о появлении мессии. Дел, в отличие от меня, человек верующий — по крайней мере она серьезно относится к религии — и до сих пор она не проявляла нетерпимости по отношению к предсказанию Оракула. Мало того, она регулярно укоряла меня за мной цинизм и советовала уважать взгляды других, даже если они расходились с моими собственными.

Но теперь, увидев Искандар, Дел не думала о вере и религии. Все ее мысли были только об Аджани, о предстоящем убийстве.

И о клятвах, данных ее богам, далеким от Искандара.

— А где Граница? — спросил я. — Ты это должна знать.

В таких тонкостях Дел разбиралась лучше меня. В Стаал-Уста ее обучали тому, что она называла география — науке, изучающей где что находится. Я много путешествовал по Югу и хорошо знал его, но Дел могла рассказать даже о тех местах, где она никогда не была.

— Граница? — повторила она.

— Да, Граница. Ну знаешь, такая линия, она разделяет Юг и Север.

Дел подарила мне взгляд, который ничего не говорил. А значит говорил он о многом.

— Граница, — с прохладцей сказала она, — неразличима.

— Что Граница?

— Неразличима. Я не могу сказать, где она проходит. Местность… пересеченная.

Жеребец споткнулся. Я поднял ему голову поводом, поддержал, и он спокойно пошел дальше.

— Что значит пересеченная?

Дел провела рукой.

— А ты осмотрись. Минуту назад мы ехали по пустынному песку, сейчас мы на Северной траве, еще минута и вокруг пограничный кустарник, а потом мы можем оказаться на отшлифованных ветром камнях.