В первый же месяц работы Бридько заменил деревянное крепление металлическим. Кроме того, выложил 30 бутовых полос. В первые дни, пока люди еще не привыкли к новым условиям, случались небольшие обвалы. Но постепенно и эти трудности были поборены. Темпы продвижения лавы с каждым месяцем убыстрялись, Горняки участка стали выдавать из шахты до 700 тонн угля в сутки.

Социалистическое соревнование на участке разгоралось все жарче. Накануне июньского (1960 г.) Пленума ЦК КПСС можно было наблюдать такую картину: проходчики коренного штрека все чаще с опаской оглядывались назад. Бридько уважал профессию этих людей. На проходке не всякий сможет работать. Там нужны люди сильные, мужественные и, если хотите, романтичные по своей натуре. Они, словно разведчики или саперы, обеспечивают продвижение вперед головному отряду — добытчикам угля.

Проходчики должны опережать лаву на десятки метров. В противном случае линия угольного фронта, лава, приостановит свое движение и на участке все замрет.

Бригада проходчиков, которой руководил опытный горняк Зоренко, считалась одной из лучших на шахте. Освоив скоростные методы проходки, они почти в три раза превысили установленную норму. Но и этого было мало. Угольщики, делающие в сутки по полтора цикла, догоняли проходчиков, «сидели у них на плечах».

Проходчики перегруппировали силы. Чтобы ускорить уборку породы, они перед отпалкой настилали на основание штрека железные листы. Темпы проходки возросли. Проходчики на какое-то время оторвались от своих «преследователей», ушли вперед. Но ненадолго.

Как-то бригадир Иван Гопко пришел в штрек к Зоренко, взял его за руку и отвел в сторону.

— Помогай, Егор Семенович, беда, — сказал он.

Услышав в его голосе тревогу, Зоренко в первые несколько секунд испытал какое-то смешанное чувство. Вначале его так и подмывало сказать: «Пришел все же подмогу просить». И в то же время на сердце вдруг стало беспокойно.

— Помогай, — продолжал Гопко, — комбайн до половины привалило. Гуртом разберем породу в один момент, а одним нам барахтаться часа два, не меньше, добычу сорвем.

— А Иван Иванович в лаве?

— То-то и оно что нет его, — с досадой сказал Гопко.

— Да, нехорошо получается… — В раздумье проговорил Зоренко.

— Что нехорошо?

— А то, что вы и нам работу срываете. Не выполним норму проходки, что Иван Иванович скажет?

— Ты что ж это, отказываешься помочь? — крикнул бригадир. — В таком случае я сам позову твоих людей.

И Гопко рванулся было к забою. Но Зоренко удержал его за рукав.

— Не горячись, — сказал он уже другим, твердым голосом, — иди в лаву. Сейчас моя бригада там будет.

Беда оказалась не такой уж большой: неожиданно осел большой корж. Через полчаса комбайн снова заработал.

Зоренко первый встретил начальника участка в штреке и рассказал ему о случившемся.

— Понимаешь, Иван Иванович, — горячился он, — понимаешь, какой этот Гопко: субординацию хотел нарушить. Не хочешь, говорит, помочь, я сам твоих людей кликну — и к забою.

— Ну, а ты?

— За руку, как и положено. Стой, говорю, тут твоя граница кончается, — рассмеялся своей выдумке Зоренко.

Засмеялся и Бридько:

— Ну, ты все же чуток поиграл на нервах Гопко?

— Ну а то как же! Иначе с «соперником» и нельзя…

Как-то Зоренко заявил начальнику участка:

— Теперь угольщикам ни в какую не догнать нас, хоть пупки надорвут.

Запыленное, вспотевшее лицо его было радостно возбужденным.

— Это еще вопрос, Егор Семенович.

— Почему вопрос? — возразил бригадир. — Мы опередили их на тридцать метров с лишком, а через недельку будет кругленьких пятьдесят. Так что ты, Иван Иванович, не того… — улыбнулся он, предполагая, что начальник участка решил пошутить над ним.

— Нет, Зоренко, — все также серьезно сказал Бридько, — уже через месяц угольщики сожрут твои пятьдесят метров и потребуют новых сто, а то и сто пятьдесят.

Бригадир молчал, ошеломленный новостью.

— Да, да, сожрут, — решительно повторил Бридько, — потому что, дорогой Егор Семенович, на днях принимаем в лаву второй горный комбайн. Ясно? К тому же заменяем рештаки мощными скребковыми конвейерами. Так что лаву будут двигать одни механизмы. Ну как, справишься с угольщиками?

— Вон оно что, — озадаченно протянул проходчик. — В таком случае, Иван Иванович, подавай-ка и нам горнопроходческую машину помощнее, иначе наше дело действительно труба.

— Более мощной погрузочной машины пока что у нас нет. Да и зачем она? И эта вполне устраивает. Надо только хорошенько подумать, как с этой машиной двигаться побыстрее…

И стали думать. Удлинили шпуры, увеличили их количество. Теперь при взрыве порода не отваливалась огромными глыбами, которые потом приходилось разбивать, колоть тяжелой кувалдой, что отнимало уйму времени и сил. Порода теперь разрыхлялась взрывом на небольшие куски, и погрузочная машина быстро, без задержки погружала их в вагонетки…

На июньский (1960 г.) Пленум ЦК КПСС Иван Иванович Бридько поехал не с пустыми руками: участок с большим превышением выполнил полугодовое задание. В лаве теперь не было навалоотбойщиков. Вместо врубовок работали комбайны. Управление кровлей осуществлялось по-новому, с помощью металлического крепления. На участке царила слаженность, четкое взаимодействие в работе горняков всех профессий, все тот же образцовый порядок.

Сын народа

В послевоенные годы Бридько побывал в гостях у горняков многих стран мира. Особенно запомнилась одна из поездок в Чехословакию.

Спутником Бридько был прославленный забойщик енакиевской шахты «Красный Октябрь» Герой Социалистического Труда Иван Трофимович Валигура.

Отправляться должны были из Москвы. Здесь их ждали горняки других угольных бассейнов страны. Все вместе вылетят в братскую Чехословакию.

Бридько давно знал Валигуру. Они не раз встречались на совещаниях и слетах горняков в областном центре, в Москве и теперь с удовольствием беседовали. Ивана Ивановича приятно удивило, что и в биографиях их много общего. Валигура, так же как и он, юношей приехал на шахту из Каменец-Подольска, работал уборщиком породы, лампоносом, рубал уголь обушком.

Валигура спросил:

— Иван Иванович, вы после войны бывали за границей?

— Бывал, — ответил Бридько.

— А я только военную Европу и знаю. У них, наверное, все сильно изменилось.

Они везли за границу богатый трудовой опыт.

В то время в Праге только что открылась выставка «Навеки с Советским Союзом». Экспонаты выставки убедительно рассказывали о достижениях СССР в различных областях народного хозяйства, науки и культуры. В одном из залов выставки кто-то из товарищей обратил внимание Бридько на стенд, где висел его портрет.

Бридько сразу же окружили чехи.

— Честь праци, содруг Бридько! — вдруг раздался чей-то громкий радостный голос.

Иван Иванович обернулся и увидел, что к нему сквозь толпу пробирается уже немолодой человек с крупными, словно чеканными чертами лица. Бридько сразу узнал его. То был Вацлав Борташ, знатный навалоотбойщик шахты имени Запотоцкого из города Кладно. В свой прошлый приезд Бридько побывал в забое, где работал Борташ. Норма у них на бригаду была три метра пятнадцать сантиметров угля.

— А сколько даете? — спросил тогда у навалоотбойщика Бридько.

— Девять метров.

— А десять, одиннадцать можно?

Борташ задумался.

— Можно вырубить и столько, — сказал он уклончиво, — да мешает переброска угля. Приходится ставить на эту работу одного, а то и двух горняков.

Бридько рассказал, как это делается на шахтах Донбасса. В таких случаях монтируют сцепления качающихся конвейеров и устраняют переброску. Тогда же Вацлав пообещал приспособить такой конвейер. Теперь Бридько напомнил ему об этом. Тот просиял и крепко сжал руку Бридько.

— Спасибо за совет, друг! — воскликнул он, — Теперь мы рубим по двенадцать метров пласта. Двести процентов нормы!