В понедельник, и ноября 1918 года, делегаты нового, социал-демократического правительства Германии официально подписали перемирие с представителями Антанты, прекратив участие Германии в Первой мировой войне. Кайзер в своем личном вагоне, инкрустированном золотом и слоновой костью, отправился во вполне комфортабельную ссылку в Голландию. А в Берлине воцарился хаос. Леворадикальные элементы захватывали редакции газет, правительственные здания, магазины и телеграфные пункты. Заняв апартаменты самого кайзера, совершенно опьянев от первого глотка реальной власти, Эберт и его соратники по парламентской фракции вели со странами Антанты переговоры об условиях выхода из войны, и в то же время втайне обсуждали с генералами германской армии, людьми правых убеждений, как подавить революционные выступления на улицах и восстановить порядок. Генералы согласились не предпринимать никаких действий против нового правительства, если только оно даст им возможность использовать «все необходимые силы и средства» для сокрушения левацкой революции. Таким образом, первое демократическое правительство Германии умудрилось одновременно взять на себя полную ответственность за унизительную капитуляцию и передать реальную политическую власть военным правого толка, которые в конечном счете лишь опорочили правительство Веймарской республики и погубили его.

На протяжении всего декабря 1918 года германские солдаты, возвращавшиеся домой с фронта, шли, колонна за колонной, прямо в Берлин. Город, куда вернулись фронтовики, мало напоминал прежнюю прусскую столицу, которую они оставили, уходя на войну, — спокойную, аккуратную, дисциплинированную. «Можно было подумать, что все моральные сдерживающие факторы попросту исчезли, растворились», — вспоминал художник Георг Грос, сам один из таких недавних фронтовиков. Его автобиография содержит, пожалуй, самые яркие и самые мрачные воспоминания о революционных событиях в Берлине и об их последствиях: «Город темный, холодный, переполненный слухами. Улицы больше походят на дикие ущелья, где того и гляди наткнешься на убийц или торговцев кокаином… Никто ничего толком не знал, однако все шепотом передавали друг другу разнообразные слухи».

По улицам Берлина бродили группы вооруженных людей с флагами всевозможных расцветок, с самыми разными политическими лозунгами. Вскоре все привыкли не только к ружейным выстрелам, но и к пулеметным очередям и разрывам ручных гранат. Грос вспоминал: «Жители города, обезумевшие от страха, были не в силах выносить жизнь в четырех стенах и потому, поднимаясь на крыши домов, порой принимались стрелять оттуда — и по голубям, и по людям. Когда полиция, изловив одного из таких “охотников”, продемонстрировала ему человека, которого он поразил своим выстрелом, он лишь сказал: “Но господин полицейский! Я думал, это большой голубь!”».

Солдаты, которым надоело воевать, оставляли оружие в казармах, а сами уходили домой. Или же открыто продавали свое оружие на обычном рынке. «Оружие и боеприпасы можно было приобрести всюду, — писал Грос. — Мой кузен, который демобилизовался несколько позже меня, предложил мне купить у него пулемет, в полном сборе. Он заверил меня, что отдать ему деньги можно частями, и потом спросил, не знаю ли я, кому могли бы пригодиться еще два пулемета и малая полевая пушка».

А вот те, кто не навоевался и свое оружие сохранил, стали объединяться в группировки мафиозного типа, эти слабо связанные друг с другом вооруженные формирования получили название «фрайкор», то есть «добровольческий корпус». В них вступали траншейные солдаты, самые закаленные в боях, нередко это были члены элитных подразделений, которым в годы войны поручали выполнять акции смертников. Их молодые офицеры были людьми, несомненно, храбрыми, физически крепкими и фанатичными, именно таких уже в следующем поколении возьмут себе за образец рядовые войск СС.

Державы Антанты создали юридическую основу для ограничения деятельности немецкой армии, но добровольческим отрядам разрешили пребывать в состоянии боевой готовности, сохранив имеющееся оружие. Возможно, они поступили так, опасаясь угрозы, исходившей, по их представлениям, от Советской России. Тем более что уже осенью 1918-го и зимой 1919 года недавно созданные отряды добровольцев внезапно отправились на восток — сражаться против большевизма. Кроваво-алые плакаты, призывавшие вступать в ряды добровольцев, кричали со стен: «HILF MIR!» («ПОМОГИ МНЕ!»), отражая либо реальный, либо же сознательно сфабрикованный страх перед вторжением Советов. Не получив каких-либо официальных приказов, отряды фрайкора выдвинулись в Польшу, Литву, Латвию — эти же территории нацисты возьмут под свой контроль в 1941 году.

Фрайкоры возникли не только в связи со страхами перед «красной угрозой»: это был результат давнего процесса исторической самоидентификации. Первые добровольческие отряды появились в немецких государствах еще в ходе борьбы с Наполеоном, во времена освободительных войн 1813–1815 годов. Как только начала распадаться империя Наполеона, подобные военизированные соединения возникли по всей Европе. Первые добровольческие отряды были, таким образом, предтечей партизан, различных бунтовщиков и революционных повстанцев следующего столетия. Правда, солдат, принявших участие в «походе на Восток» («Ritt gen Osten»), привлекали куда более ранние герои. Когда члены фрайкора отправились на поиски приключений в прибалтийские страны, они упорно называли их не Эстония, Латвия, но использовали старинные германские наименования — Курляндия, Ливония. Они вдохновлялись духом средневековых тевтонских рыцарей-завоевателей, которые начиная с XIII века ходили походами против «восточных варваров», основав в прибалтийских провинциях свои феодальные королевства (средневековые замки, построенные германскими завоевателями Прибалтики, сохранились по сей день). Что касается новоявленных «крестоносцев», они отправились сражаться за возвращение этих, как они считали, по праву принадлежавших им территорий. Действительно, до русской революции в этом уютном крае всего в нескольких сотнях миль от Санкт-Петербурга жили сотни тысяч так называемых прибалтийских немцев, причем они были верными патриотами России, хотя и говорили на немецком языке. Впоследствии значительная часть элиты этих прибалтийских, или же «русских», немцев превратилась в одержимых противников большевизма и, оказавшись в эмиграции в Германии, во многом способствовала восхождению нацистов к вершине власти.

Цель фрайкора, как ее выразил один из солдат — участников добровольческого отряда, состояла в том, чтобы доказать самим себе, что они «достойны рыцарей ордена меченосцев, бившихся с поляками и татарами». Добровольцы-фрайкоровцы вели подробнейшие дневники, они оставили мемуары, поэмы и романы, посвященные своим сражениям с Красной Армией. Эти книги стали впоследствии любимыми, настольными у всех, кто желал поступить на службу в СС, как в Германии, так и в других странах. Оказавшись на беспрестанно изменявшейся линии фронта Гражданской войны в России, члены фрайкора с удивительной ловкостью применялись к ситуации. Поскольку присутствие каких бы то ни было германских военных формирований противоречило условиям мирного договора, Франция пригрозила, что пошлет против этих добровольцев целую дивизию, если они незамедлительно не покинут польские и прибалтийские земли. Тогда командиры немцев-добровольцев просто приказали своим солдатам нацепить российские знаки отличия, надеть меховые шапки, а также кавказские газыри и называть себя русскими — что и было исполнено. Будто случилось чудо: численность белогвардейских частей в Прибалтике мгновенно выросла на десятки тысяч солдат и офицеров, которые тут же двинулись в бой с Красной Армией, распевая по очереди то немецкие, то русские народные песни. Но, несмотря на все усилия добровольцев из Германии, изменить ход событий в пользу Белой армии им не удалось: и численность ее была меньше, чем у красных, и маневренность красных оказалась куда лучше. И после поражения белых молодые тевтонские рыцари вернулись домой, разочарованные, вооруженные до зубов и готовые крушить все вокруг.