10. Петля Петлюре

7 ноября 1920 года, в третью годовщину Октябрьской революции, открылась дивизионная партийная конференция. Впервые за два года собрались большевики 45-й дивизии, когда ее полки не штурмовали позиции врага, не отбивали жестоких атак. Установившаяся на демаркационной линии тишина не нарушалась ни одной из сторон.

Переполненный зал Винницкого городского театра с напряженным вниманием слушал речи ораторов. Выступали военкомы полков и бригад Абраменко, Койфман, Савейко, Суворов, Денисенко, Жилкин, Мильченко, Радов, говорили командиры Котовский, весной принятый в партию, Голубенко, Левензон, Криворучко, Владимиров, Гайдук, Церковный и недавно вступивший в группу сочувствующих Макар Заноза. Выступали политкомы рот, рядовые бойцы-коммунисты.

Замечательно было то, что никто из ораторов не вспоминал ни былых заслуг, ни прошлых дел. А ведь каждый мог похвастаться славными боевыми делами. Лишь Николай Криворучко вскользь остановился на апрельских событиях:

— Ось, галичане потрепали тут в Виннице штаб нашей дивизии. Герои против тыловиков! А де воны зараз? Кажуть, сдал их добродий Петлюра пану Пилсудскому с потрохами, кукують они зараз в таборах. Так им, подлюкам, зрадникам, и треба. А де зараз штаб сорок пятой дивизии? Обратно же в Виннице! Вот какие у нас дела, товарищи партийцы!

В словах бывшего батрака, пекаря, землекопа, изрядно хлебнувшего в прошлом горя и обид, не слышалось злорадства. Звучала лишь нотка законного удовлетворения фактом победы правого дела над коварством и злом.

После этого вступления командир второго полка Криворучко, как и все выступавшие до него, говорил о недостатках, о необходимости налечь на их искоренение, чтобы «все было на ять», когда партия даст приказ «разбить в лепешку» гайдамацкую армию пана Петлюры.

Адъютант начдива Охотников принес в президиум конференции срочную телеграмму. Как и все особо важные послания Кремля, она начиналась со слов: «Всем, всем, всем…»

Прочтя телеграмму, Якир попросил дать ему слово вне очереди. Неторопливым шагом, высоко подняв руку с зажатой в ней телеграммой, он приблизился к самому краю авансцены. В выцветшем холщовом обмундировании, высокий и худой, с обветренным лицом, с зачесанной назад смолистой шевелюрой, он мало чем отличался от многих выступавших до него командиров и комиссаров полков, политкомов рот, командиров батальонов, от тех, кого принято называть «армейским активом». По его внешности никто бы не сказал, что этот двадцатичетырехлетний молодой человек — начальник дивизии, выросший не в стенах академии, а на полях революционных битв, поставленный партией во главе созданных ее заботами и трудами советских полков. Единственным его отличием были два ордена Красного Знамени.

— Товарищи! — начал свое выступление Якир. — Поздравляю вас с огромной победой: Красная Армия разгромила Врангеля. Не сегодня-завтра Перекоп будет наш. Бои идут на Турецком валу…

Делегаты партийной конференции вскочили с мест. Из конца в конец зала прокатилось и долго не смолкало громкое «ура!». Затем участники конференции стали обмениваться рукопожатиями, тискать друг друга, обнимать, целовать. И было чему радоваться: падение Перекопа, этого железобетонного оплота белогвардейцев, означало уже недалекое победоносное завершение гражданской войны.

Якир поднял руку. В зале снова наступила тишина.

— Товарищи! Мы, бойцы и командиры сорок пятой, знаем, какой ценой достигаются победы. Это очень дорогая цена. Штурм Перекопа, которым руководит воспитанник ленинской школы товарищ Фрунзе, закончится блестящей победой Красной Армии. Но на подступах к Перекопу легло уже много наших героев. Почтим их память вставанием…

После минуты молчания Якир продолжал:

— Повторяю, не сегодня-завтра с крымским гнездом контрреволюции будет покончено. Слава Перекопа — это прежде всего слава нашего непобедимого советского народа, слава нашей героической Красной Армии, слава нашей мудрой Коммунистической партии, слава нашего великого Ленина.

Бурные аплодисменты и громкое «ура!» вновь прервали оратора.

— Идет к концу тяжелая, кровавая трехлетняя гражданская война. Большое значение, конечно, имеют пуля и штык, но решающая сила — это не сила пули и штыка, а сила народа, его вера в свою правоту. С кем народ, тот и побеждает. Атаман Краснов держался в гражданской войне год, гетман Скоропадский — полгода, и притом за стеной немецких штыков, Колчак с помощью англо-американо-франко-японского оружия — полтора года, Юденич — полгода, Деникин — год, Врангель — полгода, ну о Пилсудском вы сами знаете. А наша лежащая в руинах страна как гранитный утес стоит среди разбушевавшегося океана целых три года. И, поднявшись из руин, она назло врагам, на радость друзьям будет стоять тысячелетия. Да, нам нужен мир. Но он нужен нам не для отдыха, не для покоя, а для новой войны, на которую зовет нас партия, зовет Ленин. Это будет война на несколько фронтов: война с разрухой, с нищетой, с невежеством, с бескультурьем, со всем страшным наследием, доставшимся нам от царя, от империалистической войны. Мы выйдем и из этой войны победителями, потому что участвовать в ней будет весь народ. Но мы не должны забывать, что на пути к долгожданному миру стоит еще один недобитый враг. Он недалеко, рядом с нами. Я говорю об армии Петлюры. Между прочим, по штыкам ему далеко до Краснова, Колчака, Деникина, Врангеля, а вот, поди ж ты, держится дольше их всех — три года! Чудо это или что? Нет, не чудо. Это — прежде всего наряду с помощью Европы, поддержкой Ватикана, верткая политика и в известной мере бесчестная игра на национальных чувствах народа, коварные сети националистической демагогии…

Якир порылся в кармане гимнастерки. Достал какую-то бумагу:

— Вот телеграмма за номером тысяча четыреста двадцать восемь, посланная пятнадцатого сентября Петлюрой своему Главкому Омельяновичу-Павленко: «Получив вести про первые успешные для нас бои при форсировании Днестра, радуюсь успехам армии и твердо надеюсь, что начатая акция скоро приведет нас на родную землю для великого дела освобождения Украины от оккупантов…» По словам Петлюры, как видите, товарищи, немецкая и польская армии, приведенные им на Украину, — это и есть освободители! А наши трудовые люди Киевщины из сорок первой дивизии, Черниговщины из сорок четвертой и шестидесятой дивизий, Приднестровщины и Бессарабии из сорок пятой дивизии, Харьковщины из сорок седьмой дивизии, Херсонщины и Таврии из пятьдесят восьмой дивизии, шахтеры Донбасса из сорок второй дивизии, беднота всей Украины, червонное казачество — это, видите ли, оккупанты. Шепот возмущения пробежал по залу.

— А какие мы оккупанты, судите вот по этому Петлюровскому документу. — Якир взял из папки листок бумаги. — Вот захваченная в последних боях разведсводка номер двести шестьдесят два от четвертого октября: «Шестидесятый советский кавалерийский полк состоит исключительно из бывших казаков третьего гайдамацкого полка, которые все время агитируют меж нашими казаками, посылают разные письма или кричат, зовут в Красную Армию…» Красноречивый документ, ничего не скажешь! А вот секретный приказ номер сто восемьдесят семь от шестнадцатого октября, подписанный Омельяновичем-Павленко и генерал-квартирмейстером петлюровцев Кущем: «Армия должна до перемирия захватить возможно большую территорию и не дать врагу воспользоваться Жмеринским узлом. Одновременно крепко обеспечивать район мобилизации и возможность пользоваться городом Могилевом как пунктом связи с Румынией. Левее пятая польская пехотная дивизия с пятой конной бригадой возможно займет район Хмельника…»

— Вероятно, — продолжал начдив, — петлюровский главарь пишет о польских частях, чтобы этим поднять дух гайдамацтва. А новым союзником Петлюра все же обзавелся. Вот перехваченное письмо командующего третьей русской армией генерала Перемыкина от двадцать восьмого октября: «Главкому армии УНР[27]. До подписания военной конвенции о совместной борьбе с большевиками между правительствами Головного атамана и Русским комитетом в Польше я считаю необходимым оказать помощь дружественной армии УНР. Беру на себя обязательство не вмешиваться во внутренние дела дружественной и союзной державы УНР…»