Анархистскому эмиссару гневно отвечали Федько, Мокроусов, командир 520-го полка Моисеенко, начальник оперативного отдела штаба 58-й дивизии Семен Урицкий и Другие. Щусь укатил на своем бронепоезде ни с чем. Но после бурной полемики что-то надломилось в настроении бойцов. За несколько дней до этого взбунтовалась четвертая бригада из дивизии Федько, ненадолго захватила в плен своего комбрига Кочергина, потрепала штаб второй бригады. Вскоре под бешеным натиском деникинцев пришлось оставить Николаев. Отход прикрывали наиболее крепкие части — 520-й полк Моисеенко и Интернациональный спартаковский полк, с которым находился Семен Урицкий.
Несмотря на хвастливые заявления Махно, его полки почти без боев отдавали волость за волостью деникинцам, наступавшим со стороны Кривого Рога. Не совсем спокойно Махно чувствовал себя и в Помошной, где обосновался его штаб. На части Красной Армии махновцы не нападали, да и советским войскам пока было не до боя с бандой Махно. Это батько понимал. Но все же он опасался появления красных бронепоездов с запада и велел срыть железнодорожное полотно на десятки верст в сторону Первомайска. Сначала содрали рельсы, потом растащили шпалы. Согнали для этого несколько тысяч крестьян из сел по Черному Ташлыку и почти столько же воловьих упряжек.
Обмозговал Махно и другое. На всякий случай отвел в Ново-Украинку дивизию Полонского, отгородив ее от советских войск своей старой гвардией — конными полками Каретника.
В какой-то мере махновская демагогия затронула отсталую часть бойцов и 45-й дивизии, в том числе Особого полка Анулова, наполовину состоявшего из портовых грузчиков, лудильщиков, шапошников, парикмахеров, столяров, мобилизованных одесскими профсоюзами. И это было понятно. Трудности в тылу и неудачи на фронте вызывали брожение умов. Кое-кто начинал полагать, что наиболее верный путь тот, которого придерживался Махно. Именно в этом заключалась основная опасность махновщины. Подняв свое черное антисоветское знамя в пору самых тяжких испытаний, махновцы довели брожение умов до высшего предела. Казалось, вот-вот наступит праздник на их улице.
Но частный успех — это не полная победа. Выиграть сражение — это не значит еще выиграть войну.
Положившись целиком в штабных делах на Гарькавого, Иона Эммануилович редко теперь бывал в Бирзуле. То он выезжал в Рудницу, на самый удаленный участок донельзя растянутого фронта дивизии, то несколько дней проводил в штабе бригады Котовского, то отправлялся в Одессу, куда его часто вызывал губком.
Одесса переживала трудные дни. Правда, деникинцы были еще далеко, но органы Советской власти в городе уже почти прекратили свою деятельность. Чиновники административного аппарата ждали новых хозяев. Срывалось снабжение войск хлебом и боеприпасами. Из всех щелей поднимали голову белогвардейцы. Все большее беспокойство вызывало поведение некоторой части комсостава 47-й дивизии, начальник которой Лагофет, бывший коммерческий моряк, действовал очень круто, делая главный упор на принуждение.
Ежедневно распространялись всевозможные слухи. Душа гражданина начала уступать душе обывателя. Вражеская агентура не дремала. Генерал Шиллинг переправил через фронт не только «Скорпиона». Докатилось и до Одессы: в Юзовке, Горловке, Никитовке, Севастополе, Симферополе деникинцы вешают рабочих на телеграфных столбах. Прилетела к одесским берегам песенка:
Сидевший уже три недели в Одесской губчека «Скорпион» охотно рассказывал о себе, но упорно отказывался назвать других агентов.
К Одессе под прикрытием боевых кораблей Антанты приближался деникинский десант. Гражданская работа в губкоме и губисполкоме с каждым днем сворачивалась, усиливалась работа военная. Три дивизии — 45-я, 47-я, 58-я — и множество разрозненных частей, защищавших южные подступы к городу, нуждались в твердом руководстве. Его осуществлял губком партии. В губкоме больше всего прислушивались к мнению командира 45-й дивизии Ионы Якира.
С захватом махновцами Помошной прервалась регулярная связь с Киевом, с Советским правительством Украины и со штабом 12-й армии. Работала лишь слабенькая радиостанция. Кроме того, отдельным, наиболее доверенным товарищам удавалось под видом обывателей поддерживать случайную связь Одессы с внешним миром.
Хотя клещи на линии Ново-Украинка — Рудница благодаря стойкости полков 45-й дивизии Якира еще не сомкнулись, юг Украины к середине августа 1919 года оказался фактически отрезанным. Эта вынужденная автономия обязывала ко многому.
15 августа петлюровцы, пронюхав, очевидно, об осложнениях в тылу 45-й дивизии, обрушились на позиции бригады Котовского со стороны Могилева. Гайдамаки и галичане-сечевики с ожесточением бросались в атаки на поредевший 400-й стрелковый полк Колесникова. Жовтоблакитников беглым огнем поддерживали бронепоезда «Черноморец» и «Вiльна Украiна».
18 августа Якир находился в Руднице. Котовский не очень любил гостей из штаба дивизии. Да и какой самостоятельный командир, верящий в свои силы, знающий своих бойцов, как самого себя, любит их?! Якира же Григорий Иванович всегда встречал с радостью. В этот раз начдив задержался в бригаде на целых трое суток. Он, разумеется, не сомневался в военных способностях комбрига, но все же опасался за безопасность занимаемого бригадой участка обороны, зная, как тяжело приходится самому Котовскому, командирам полков, красноармейцам. У неприятеля тройное превосходство в штыках, пулеметах, орудиях. Начдива можно было видеть в те дни на переднем крае то в одной, то в другой части, то в конном полку Михая Няги. Еще на опыте прошлогодних боев с белоказаками донского атамана Краснова под Коротояком и Лисками Якир убедился, как важен личный пример командира. И теперь появление начдива в первых рядах сражающихся окрыляло бойцов, подымало их дух. Они не только сдерживали превосходящие силы противника, но и наносили врагу ощутимые удары. Котовцы на деле убеждались, что кроме арифметики чисел есть еще арифметика чувств.
Котовский уважал начдива вовсе не из-за высокой его должности. Григория Ивановича могли покорить лишь душевные или деловые качества человека. Тех начальников, которые считали основным качеством командира умение делать разносы, он не терпел. В Якире Григорий Иванович ценил простоту и строгость, его умение учить, но не поучать, руководить, а не дергать. Вместе с тем Котовский знал, что начдив не только умеет учить подчиненных, но и сам не стесняется учиться у них.
Вернувшись с передовой, Якир приказал Котовскому прекратить именовать полки по их прежним названиям: «Плосковский», «Ананьевский», «Тираспольский»…
— Почему? — удивился Григорий Иванович.
— Есть на это причины, и веские, — ответил начдив. — Эти причины надо обязательно понять. Вы сами знаете: наша партия проделала огромную работу по искоренению партизанщины в худшем ее понимании, по созданию регулярной Красной Армии. Создавалась армия почти на голом месте, применяясь к обстановке. Вначале, когда массы терялись в выборе путей, нужны были авторитеты. Люди шли за выдающимися личностями. Были отряды Иванова, Петрова, Иваненко, Петренко. В какой-то степени этот именной принцип породил и «батьковщину». Добро переродилось в зло. Культ атаманщины разлагал армию. Прислушивались не к лозунгам партии, а к словам атаманов. Потом борьба с немецкими оккупантами вызвала к жизни много местных формирований, появились полки «ананьевские», «плосковские», «вознесенские» и другие. У них на первом плане стояли местничество, интересы уезда, а не нужды страны. И при именном и при географическом принципе сильна круговая порука, а не сознательная воинская дисциплина. После восьмого съезда партии по указанию Ленина мы перешли на числительный принцип. Армии, дивизии, полки получили свои номера. Это стало залогом строгого порядка, железной дисциплины. Возьмем передовые наши полки. Они не растеряли лучших качеств воинов-партизан: смелости, выносливости, смекалки, взаимной выручки, товарищеской спайки, привязанности к командиру, бодрости при любой неудаче. Теперь они приобрели достоинства регулярного войска: железную дисциплину, строевую выправку, точное выполнение приказов, верность партии и народу. Чтобы окончательно покончить с местническими настроениями, я и требую впредь именовать полки только по номерам.