В. Янклович: «И боролся он, практически, в полном одиночестве… Потому что он еще и нас жалел. А мы — мы же на него орали, пытались воспитывать! Мы не могли его понять, а он рвался к пониманию…»
19 июля — открытие Олимпиады. Еще зимой Высоцкий говорит, что к Олимпиаде надо бы написать несколько спортивных песен. Обижается, что его не пригласили ни на одно официальное олимпийское мероприятие… Рассказывает И. Шевцову анекдот об «олимпийских мальчиках», точнее об их униформе… (Первоначально весь обслуживающий персонал обещала одеть знаменитая американская фирма «Леви Страус», но началась война в Афганистане— пришлось обходиться своим…) По словам В. Янкловича, они вместе с Высоцким смотрели открытие Олимпиады по телевизору. Еще В.В. собирается побывать в Олимпийской деревне — пропуск на 25 июля ему достал А. Штурмин.
Рано утром Высоцкий звонит Геннадию Полоке, вероятно, вспомнил разговор с И. Шевцовым…
Г. Полока: «Он позвонил рано утром, слишком рано, если учесть, что накануне вечером должен был идти «Гамлет». Его последний «Гамлет», как стало ясно потом. Он пропел мне по телефону первую песню для нашей картины. Свою последнюю песню: «Мы строим школу, чтобы грызть науку дерзко…»
Другой вариант этого разговора — впрочем, разговоров с Полокой могло быть два…
И. Шевцов: «18-го я ушел… А потом позвонил 19-го, а скорее всего — 20 июля… Он поднял трубку — я услышал что-то нечленораздельное… Я сразу же перезвонил Полоке:
— Геннадий Иванович, Володя ушел в пике. Срочно забирайте тексты песен.
В этот день Полока был в Москве…»
И дальше Г.Полока о песне для телефильма «Наше призвание»:
«Потом он подробно и напористо объяснил, как ее надо записывать, какое должно быть инструментальное сопровождение…
— Через несколько дней привезу тебе текст…»
Л. Абрамова: «День открытия Олимпиады… В этот день на Малой Грузинской был Никита. В квартире было много народу, они уговаривали Володю пойти в баню…»
Так что вполне возможно, что Никита был у отца не 15, а 19 июля.
19 июля в Москву прилетает Вадим Иванович Туманов. Но может быть, он прилетел вечером 18 июля — об этом говорил В. Абдулов…
В. Шехтман: «Вадим прилетел, привез Володе гимнастический комплекс… Едем на Малую Грузинскую, по дороге я рассказал, что «лекарства» нет — водка… Володя в плохом состоянии…
Приехали, Вадим не стал подниматься… В квартире была мать… Я поднялся к Нисанову, Володя был там. Плохой.
Вадим говорит:
— Скажешь ему потом, что я прилетел…
И мы уехали».
Чем закончился день 19 июля, мы не знаем. Известно, что ночевали на Малой Грузинской Янклович и Федотов…
А вот что происходило 20 июля, в воскресенье, известно более или менее подробно, — почти весь день на Малой Грузинской был Аркадий Высоцкий. Его свидетельства настолько важны, что приведем их полностью — так, как рассказывал он зимой 1991 года…
A. Высоцкий: «Я считаю, что это было не раньше 20 июля — дней за пять до смерти отца… Это было связано с тем, что я не совсем удачно поступал на физтех, — у меня были две четверки, и я рассчитывал на его помощь. Экзамены я начал сдавать 8 июля и почти все уже сдал…
Мама считает, что это было раньше 20-го, и датирует это приездом Нины Максимовны из Польши…»
B. П.: «Нина Максимовна приехала не позже 10 июля…»
А. Высоцкий: «Да, она была в Москве уже не первый день, я ей несколько раз звонил. Так что, скорее всего, — 20-го или 21-го, потому что все остальные дни как-то заняты.
Я приехал без звонка, потому что накануне не мог дозвониться. Приехал в половине десятого утра, позвонил снизу. Кажется, сидел там Николай (вахтер дома на Малой Грузинской — В. П.). Я поднялся, дверь открыл Анатолий Федотов, которого я видел тогда в первый раз… Мне кажется, что был еще Валерий Янклович, который в этот момент уходил. Или только что ушел, — и мне сказал об этом Федотов?.. Отец спал.
Я стал ждать. Тогда я находился в такой аварийной ситуации, — мне нужно было точно решить: будет он помогать или нет. Я, конечно, чувствовал, что там обстановка не совсем та, что пришел без звонка, — но остался ждать…
Все это я сказал Федотову, он говорит:
— Ну, хорошо, оставайся… Только вряд ли он чем-нибудь поможет…
— А что такое?
— Он в очень плохом состоянии.
— Я все же подожду, может быть, он придет в себя…
Мы немного поговорили, как дела, то да се… Но Федотов очень быстро собрался и ушел. Было, наверное, уже половина одиннадцатого. Да, он сказал, что в середине дня придет Валерий Янклович.
Примерно в это время отец проснулся. Он вышел из кабинета, увидел меня — очень удивился. Я сразу понял, что он, действительно, сейчас не в состоянии разговаривать. Но поскольку я уже пришел, а потом я просто не представлял, что делать в этой ситуации, то решил подождать, пока не придет Валерий Павлович.
И я пытался завести какой-то разговор, стал спрашивать:
— Вот я слышал, что ты из театра уходишь?
Но отец был явно не в настроении разговаривать…
Через некоторое время он стал говорить, что ему надо уйти, говорил что-то про Дом кино… Я, естественно, считал, что он пойдет искать, где выпить… И даже порывался сам сходить, потому что не хотел, чтобы отец выходил из дома…
На нем была рубашка с коротким рукавом, и в общем было видно, что дело там не только в алкоголе… А мама мне уже говорила, что с отцом происходит что-то странное, но я сам таким его ни разу не видел. Он стал говорить, что очень плохо себя чувствует, а я:
— Пап, давай подождем, пока приедет Валерий Павлович…
Он прилег. Потом стал делать себе какие-то уколы — на коробках было написано что-то вроде «седуксена»… Он не мог попасть… Все это было ужасно… Ужасно. И настолько отец был тяжелый, что я стал звонить всем, чтобы хоть кто-то пришел!
И я могу вам сказать, что я звонил практически всем. Всем, чьи фамилии я знал. Взял телефонную книжку и звонил. Не помню, что сказали Смехов и Золотухин, но приехать они отказались.
Нина Максимовна сказала:
— Почему ты там находишься?! Тебе надо оттуда уйти!
Семен Владимирович крепко ругнулся. И тоже нашел, что мне нечего там делать:
— Уезжай оттуда!
И тут позвонил Янклович и сказал, что сейчас приедет. Вернее, я ему сказал, что отец очень плохо себя чувствует, а мне надо уезжать, и тогда он ответил:
— Тогда я сейчас приеду.
Приехал он через час с сыном и кое-что привез…»
Илья Порошин: «Аркадия я увидел на Малой Грузинской. У Володи начался запой, и, видимо, кто-то попросил его посидеть там. Мы приехали. Аркадий был очень расстроенный:
— Меня надо поскорее сменить…»
А. Высоцкий: «…И кое-что привез. Это «кое-что» было завернуто в бумажку. Отец сделал такую трубочку и стал это нюхать. При этом половину рассыпал. Да, Валерий мне честно сказал, что это такое, когда стал уходить… Пробыли они очень недолго, Валера сказал, что приедет сам или Федотов.
Когда отец понюхал эту штуку, ему стало немного лучше. Он стал дарить мне какие-то вещи. Я делал вид, что очень этого не хочу, но брал, конечно… Потом он взял тетрадь и пытался что-то спеть. Текст он читал, а играть не мог, пальцы были нескоординированы. Но он пытался петь, одну песню он спел полностью, а другую не закончил. Я мало что разобрал, потому что была нарушена и артикуляция.
Я попросил его спеть какие-то другие песни, — просто чтобы его отвлечь, и было такое «сражение» в течение трех часов… Примерно в три уехал Янклович, а в шесть приехал Туманов. Да, я дозвонился до Туманова, а посоветовала это мне сделать Нина Максимовна:
— Это очень хороший друг, позвони ему, он поможет.
Я позвонил, сказал, что очень прошу приехать, что не могу удержать отца, — он хочет уйти.
— Хорошо, — сказал Туманов, — я сейчас приеду. Только ни в коем случае не давай ему выпить! Не выпускай и не давай выпить. Если очень будет рваться, — отведи к соседям.
Он назвал квартиру Нисанова.
Некоторое время мы еще спорили: идти — не идти… Пришлось идти. На десятый этаж я не поехал — боялся, что в лифте отец может спуститься вниз. И повел его направо — по-моему, к Гладкову. Я завел его, уже был вечер, потому что когда я уезжал, было шесть часов. Мы зашли, Гладков сказал: «О, Володя!» — они начали что-то говорить… Потом отец пошел на кухню, а я задержал Гладкова и сказал: