Все это необычно, если учесть, что эскимосы никогда не моют ног и ходят в меховых чулках мехом внутрь, причем от пота и грязи мех этот превращается в грязную зловонную массу. Комок пыжика, пропитанный грязью, казалось бы, должен был вызвать крайне сильное нагноение, а на самом деле нагноения не было совершенно. Из этого видно, что на острове даже… грязь стерильна и загрязнение раны нагноения за собой не влечет.

В нашей практике было несколько значительных поранений, и все они, как правило, протекали без гнойных осложнений.

То же можно сказать и о нас, зимовщиках-европейцах. Если о туземцах можно предположить, что их организм, в течение длительного времени оставаясь без медпомощи, мог приобрести своеобразный иммунитет против гнойных возбудителей, то мы сами за сравнительно короткое время приобрести такого иммунитета не могли. Мы неоднократно резали себе руки, нас кусали собаки. Власову неоднократно кусали и царапали медведи, и эти ранения также никогда не имели гнойных осложнений.

Кстати, на острове среди ездовых собак распространено заболевание особым видом бешенства. Заболевшая собака становится скучной, перестает есть и пить, через некоторое время развивается драчливость. Больная бросается на каждую собаку и грызется до тех пор, покуда ее не отгонишь. Здоровые собаки с больными в драку не вступают, даже если больная слабее. Но на людей бешеные псы не бросаются. Укушенные собаки бешенством не заболевают, люди также. Летом 1930 года Званцев пытался удержать бешеную собаку руками, и она его в нескольких местах покусала. Не зная особенностей этого рода бешенства, мы крайне встревожились. В аптеке были препараты Пастера, но наш врач не знал, как их применять, пришлось запрашивать по радио Крайздрав, но пока пришел ответ, выяснилось, что надобности в лечении не было, так как прошли все инкубационные сроки, а Званцев и не думал проявлять признаков бешенства. Бешеных собак мы сажали на цепь. До самой гибели животное металось на цепи, беспрестанно выло и пыталось освободиться. Из расспросов туземцев нам удалось выяснить, что этот род бешенства распространен на Чукотке повсеместно. Павлов сообщил, что однажды он был свидетелем выздоровления больного животного. По его словам, животное по неизвестной причине вырвало, и после этого животное стало лучше себя чувствовать и скоро восстановило работоспособность.

Врач лечить собак отказывался, ссылаясь на то, что… он не ветеринар.

За ранами следовали различные заболевания желудочно-кишечного тракта. Чаще всего наблюдались запоры и острые катарры желудка. Иногда приходит взрослый эскимос, или приводят ребенка.

— Ну, — спрашиваю, — что скажешь?

— Да вот, — говорит, — не знаю — брюхо болит.

— Отчего?

— Не знаю, много кушай, потом ничего нет…

Дашь такому пациенту известное количество касторки, и через небольшой промежуток времени — и пациент доволен, и «врач»…

Среди живущих на острове эскимосов был один промышленник с круглой язвой желудка — эскимос Етуи. Язва желудка у Етуи была, как видно, застарелая, так как уже на острове Врангеля у него было несколько кровотечений, иногда очень бурных. Етуи был крайне истощен, он постоянно жаловался на боли в желудке и мучительные изжоги, работоспособность его была пониженной. Пока на острове был врач, Етуи обращался к нему, а теперь стал обращаться к нам. С такого рода заболеванием бороться, насколько нам удалось выяснить из литературы, можно было или диэтетическим путем, или путем активного хирургического вмешательства. Мы могли стать только на первый путь, причем и он для нас был крайне затруднен, так как выбор продуктов для диэтетического питания был весьма ограничен, да и то, что было, имелось в небольшом количестве. Но главная беда была в том, что Етуи жил от нас в 70 километрах.

Что делать в данном случае, мы неплохо знали из имевшейся у нас литературы. Но одно дело — знать, что делать, другое дело — сделать. Одно рекомендованное средство — двууглекислую соду — Етуи принимал охотно, она приносила ему большое облегчение, избавляя от стойких мучительных изжог; а вот диэту, нужную для него, нужно было как-то растолковать, так как Етуи был неграмотен и из-за бездорожья часто к нам ездить не мог. Обсудив вопрос с Власовой, мы составили для Етуи таблицу иероглифов. Каждый иероглиф нашего «рецепта» означал определенное кушание, количество и время, его приема. Для дозировки выдали ему градуированный стакан. Заставили Етуи вызубрить эту таблицу иероглифов. Тут же мы научили его приготавливать необходимые блюда из продуктов, которые мы ему отпускали.

Етуи в течение некоторого времени практиковал эту систему и чувствовал себя неплохо. За два года, без врача, у больного ни разу не было желудочных кровотечений.

Однажды он приехал к нам, и мы заметили в нем резкую перемену. Правая половина лица была мертвенно неподвижна, глаз был полуприкрыт, угол рта опустился, вся правая половина лица была длиннее левой, правая бровь опустилась ниже левой, лицо производило впечатление составленного из разнородных половин. Он нам сообщил, что у него отказывается работать одна половина тела. Видно, у него был приступ паралича, поразивший правую половину тела.

Непосредственно после удара он совершенно не мог двигаться. Рука не работала, глаз ничего не видел, правый угол рта он не мог закрыть, и изо рта постоянно вытекала слюна.

Происшедшее с ним крайне напугало и самого Етуи, и его семью.

Мы не могли точно выяснить, в чем тут дело, почему Етуи был разбит параличем, не знали также — какие лечебные средства нужно применить для лечения больного. Однако, нужно было что-то предпринимать, чтоб Етуи чувствовал, что мы его лечим и помогаем ему. Кроме того, мы постарались объяснить, насколько мы сами представляли, и ему и бывшим в это время на фактории эскимосам, что в болезни Етуи нет ничего сверхъестественного, что заболевание произошло от совершенно понятных, хотя и невидимых, причин.

Мы решили дать Етуи… валериановых капель. Вреда это не принесет, а самое главное — он будет знать, что мы его лечим.

Не то ему помогли эти валериановые капли, не то процесс сам по себе постепенно исчез, но во всяком случае через пару недель Етуи уже был работоспособен. Незначительная асимметрия лица еще осталась, но и она постепенно исчезла, и через месяц-полтора после заболевания Етуи был таким же нормальным человеком, как и раньше.

Практиковать наши медицинские знания на туземцах нам нужно было чрезвычайно осторожно. Удача порождала среди них громаднейшее доверие к нам, в случае же неудачи наш врачебный авторитет был бы сведен к нулю, и они перестали бы к нам обращаться. Кроме того, потеря доверия толкнула бы туземцев к суевериям. Поэтому в каждом отдельном случае, прежде чем решить, что предпринять, мы всегда тщательно обсуждали между собой намечаемые мероприятия.

Чтобы эскимосы не разуверились в нас, как во врачах, мне пришлось однажды возвратиться с дороги, не доехав до больного. Я был уверен, что он погибнет через день, максимум два после моего приезда. Зимой 1931 года жена эскимоса Тагью, Айнана, очень серьезно обожглась — на ней загорелось платье. Наш врач долго лечил ее. Весной 1932 года ее привезли на факторию, и несколько недель она была на попечении врача. Он сообщил мне, что Айнана уже в хорошем состоянии и может возвратиться домой, так как дальше его помощь не нужна. По последнему санному пути она уехала в свое становище. Но процесс, как видно, обострился, и к декабрю 1932 года больная чувствовала себя очень плохо. В разгаре полярной ночи за мной приехал ее сын Нанаун. Расспросив его о состоянии Айнаны, я быстро собрался, взял с собой все необходимое и отправился на реку Гусиную, где жил тогда Тагью. Но нам удалось добраться только до бухты Предательской — до юрты Етуи. Мы остановились у него на ночь. Пока мы спали, поднялся очень сильный ветер и в течение двух недель остервенело дул без перерыва, температура упала ниже 30 градусов.

На исходе второй недели в бухту Предательскую приехали Тагью и Кмо; они с Гусиной поехали на розыски Нанауна, думая, что он где-нибудь погиб. На Гусиной все время после того, как уехал Нанаун, стояла тихая погода, но за хребтами были туманы, и дул свирепый ветер. Когда они напились чаю и отдохнули, я выяснил, в каком состоянии находится больная. Из рассказов Тагью было видно, что больная находится при смерти. Я понял, что если опытный квалифицированный врач в условиях стационара, может быть, и смог бы сделать что-нибудь для спасения больной, то что мог сделать я, с моими куцыми знаниями, вернее без всяких знаний, в эскимосской юрте? Но если я приеду и больная погибнет при мне, эскимосы отнесут ее гибель на мой счет. Что делать? Ехать на Гусиную — значит потерять и тот ничтожный авторитет врача, какой мы к тому времени завоевали. Если не ехать, как объяснить Тагью мое возвращение с пути на Гусиную? Я долго думал, и пришел к заключению, что единственно правильным будет откровенное объяснение Тагью мотивов возвращения.