Но зимовщиками овладел какой-то психоз скорого прихода судна. Они слушать ничего не хотели. Даже Званцев немного поддался этому настроению, хотя, правда, он не занимался укладкой «барахла».
«Совет» во льдах на подступах к о. Врангеля (1932 г.).
18 августа «Совет» вошел в лед, и скорость продвижения упала до двух миль в час. 19-го, дойдя до невзломанного пакового льда, судно остановилось в 30 милях от острова. С этого времени начались беспрерывные попытки судна, руководимого одним из наших опытнейших ледовых капитанов, пробиться к острову. Но лед был очень тяжел, и все попытки «Совета» были напрасны.
К полудню 20 августа «Совет» несколько приблизился к острову. Дублицкий сообщил, что «…до мыса «Большевик» 24 мили. Начинаются небольшие разводья, пробуем пробиваться».
Каждая такая телеграмма вселяла в нас надежды, но время безжалостно разбивало их.
Вечером 21 августа я получил от Дублицкого сообщение, исключавшее всякие надежды. Если со льдом не случится чего-либо из ряда вон выходящего, «Совету» к нам не пробиться. Вот сообщение Константина Александровича:
«Врангеля, Минееву. 21, полдень, широта 71—52, долгота 176—44. Стоим круто ломанном льду. Дрейф льда все время зюйд-вест. Пешеходная разведка до пяти километров показала: в направлении острова через два километра начинаются сплошные непроходимые массивы пака, насколько видно. Состояние гребного вала очень плохое, хронически срезает болты, крепящие фланцы вала. Это обстоятельство не позволяет давать переменных ходов, а также полного хода. Задевание гребною винта, даже небольшое, за лед также недопустимо. Вероятно, придется выбираться на восток в разреженный лед. Дублицкий».
В момент получения телеграммы я отсутствовал — ходил на вельботе к мысу Гавайи на разведку льда. Возвратился со Званцевым и эскимосами очень поздно и устал страшно. Не раздеваясь, прочел телеграмму, и тут же с Власовой обсудили положение. Мы решили остаться на четвертый год, если судно не подойдет. Иного решения не было. Бросить остров на произвол судьбы, как бы мрачно ни рисовались перспективы четвертой зимы, мы не считали возможным. После обсуждения я вызвал Павлова.
— Ивась, останешься еще на год на острове, если не придет «Совет»?
— Если ты и Варвара Феоктистовна останетесь, то я тоже остаюсь, — сказал он, прочтя телеграмму. — Но если почему-либо вы должны будете улететь с острова, то меня с семьей тоже пусть вывозят.
Остальные зимовщики меня интересовали мало. «Часть людей, — думал я, — вывезу на материк, а другим предоставлю выбор: захотят остаться — не возражаю, захотят улететь — тоже не возражаю».
Отвечать на телеграмму в тот же день, за поздним временем, я не стал. Спать улеглись с твердым решением: оставаться на острове!
Утром я засел писать ответ Дублицкому, но не успел взять перо в руки, как в дверь постучали, и в комнату вошел старший радист Шатинский. Поздоровавшись, он обратился ко мне:
— Товарищ начальник, нас интересует, намерены ли вы предпринимать что-либо в связи с телеграммой Дублицкого?
— А почему это вас так интересует? Даже придти не поленились?
В ответ на это он разразился нервной речью и раскричался так, что мне пришлось попросить его не кричать.
— Если «Совет» не дойдет до острова, я не имею намерения сидеть четвертый год и погибать тут.
— Это вы о себе лично говорите?
— Я это говорю и за себя, и за Боганова. Его ждет семья. Нас так или иначе обязаны в этом году вывезти. Договор с нами только на три года, а не на четыре. Если мы будем сидеть сложа руки, нас еще десять лет не вывезут, а я еще хочу на своих детей посмотреть. Надо дать телеграмму, чтобы прислали самолеты и доставили нас на мыс Северный или в Уэллен. Кроме того, имейте в виду, что я не намерен зимовать где-нибудь вроде мыса Северного или даже Уэллена, так как там мы тоже будем обречены на гибель. Надо принять меры, чтобы там нас ждало судно, на котором мы сможем добраться до Владивостока.
Я его не перебивал. Выговорившись до конца, он как будто немного успокоился. Я, желая успокоить его, сообщил ему, что сейчас занят тем, что пишу телеграмму об оказании помощи самолетом. Но это сообщение его не успокоило, и он еще битых полчаса ныл, ахал и охал о своей «несчастной судьбе». Только, видно, вконец утомившись, он ушел.
21 августа я дал Дублицкому телеграмму:
«Пароход «Совет» Дублицкому. Судя вашему 46, положение «Совета» тяжелое. Поддерживаю ваше намерение итти на восток; положение острова в отношении продуктов удовлетворительное, смело можно зимовать еще один год, правда совершенно нет топлива, но это не так страшно; есть возможность устроиться довольно сносно и без топлива. Необходимо забросить на остров 2—3 тонны кое-каких товаров. Главное — вывезти умалишенного, двух — трех европейцев и пушнину. Это можно сделать на самолетах. Они есть поблизости. По-моему, нет смысла рисковать людьми, грузом и судном. В этом году по ряду признаков, предполагаю раннюю зиму. Положение усугубляется. Двадцать первого поднимался на мыс Гавайи. Туман позволил наблюдать лед только 50 метров уровнем моря. Видимость 10 километров — крепкий, битый, годовалый, сплоченный лед. Береговая полынья от мыса Гавайи на север забита сплотившимся льдом. При условии согласия с моими предположениями зимовки без парохода, информируйте положение льдов, судна ДКИК. Прошу Остапчика информировать этом же Крайком партии. С своей стороны подробно информирую указанные органы, буду настаивать заброске по воздуху минимально необходимого и вывоза части европейцев и пушнины. Учтите, Константин Александрович, что в случае если «Совет» не подойдет и упустит время для работы самолетов, остров останется без соли, мыла и еще кое-чего наиболее необходимого. Думается, что СССР совершенно не нужно подтверждение мрачной славы, установленной за островом в результате неудачных попыток иностранной колонизации».
На это я получил от Дублицкого следующий ответ:
«Повторяю, состояние льда, также техническое состояние судна гарантии достижения острова не дает, поэтому всемерно поддерживаем проект оказания помощи аэропланами. «Совет» тем не менее до последней возможности будет продолжать попытки достижения острова. Сейчас пробираемся на норд-ост в намерении подойти к острову Врангеля в районе острова Геральд. Сообщите ваше мнение о целесообразности оставления для вас части продуктов на острове Геральд, а также на северо-восточной части острова Врангеля. Сообщите, сколько времени потребовалось бы в настоящий сезон пройти собаками от Роджерса до района косы Бруч? Сколько имеете собак?..»
Оставлять для нас снабжение на острове Геральд было немногим лучше, чем оставлять его, скажем, на мысе Северном. Добраться до острова Геральд можно. С пустой нартой это не особенно трудно. Но одно дело — проделать этот путь один раз, и совсем другое — работать систематически над переброской оставленных там грузов. Лед в проливе между островами часто взламывается; здесь постоянно происходит интенсивное торосообразование. Зимой и летом в этом районе свирепствуют ветры страшной силы. Справиться с вывозкой мы не смогли бы. Отрыв же туземцев на транспортные работы сведет к нулю эффективность промысла.
Конечно, лучше будет, если судну удастся подойти в каком-либо месте к острову, даже отдаленном от фактории. В таком случае мы могли бы своими средствами постепенно перебросить все выгруженное здесь, вплоть до топлива. Обдумав все это и обсудив с Власовой, Павловым и Званцевым, я дал Дублицкому телеграмму:
«Забрасывать снабжение остров Геральд не следует вследствие почти полной непроходимости пролива гружеными нартами. К тому же в проливе даже зимой образуются обширные полыньи; торосообразованне интенсивно. Если вам удастся добраться до косы Бруч, проблема разрешается удовлетворительно. На собаках до косы и обратно двое суток, летом четверо и больше. Собак достаточно…»